Упавшее дерево бывает или твердым, или мягким. Со временем оно в любом случае становится мягким, и это происходит не всегда одинаково. Оно может стать сухим и рассыпчатым — в таких случаях в нем обитают только скорпионы или древоточцы. Но оно может стать мягким и влажным. Влажность тоже бывает разных типов. Первый из них — пропитанная водой слегка вязкая масса, из которой можно выжать воду — в ней обычно совсем нет живности; затем — влажное дерево, которое вернее всего назвать «гнилым», и, наконец, влажная, похожая на перегной труха. В ней-то и обитает самое большое количество животных, если только ее не оккупировали муравьи или термиты: тогда никого больше и искать не стоит, разве что вам посчастливится извлечь одну из тех загадочных ящериц или змей, которые предпочитают жить в дурной компании. Перипатуса можно найти только в гнилой древесине третьего типа, но далеко не во всякой, а лишь в очень объемистых массах тончайшей древесной трухи ярко-красного цвета, фактически мало чем отличающейся от «земли». Я впоследствии встречался с подобной закономерностью; перипатус держится обычно в красноватой глинообразной массе, где бы она ни скопилась — под сгнившим стволом или под корнями пальм или папоротников.
Но в этот день наша коллекция обогатилась не только перипатусами. Мы поймали мелких листовых лягушек двух видов, принадлежащих к роду Eleutherodactylus. Одна была красновато-коричневая, а другая — необыкновенно красивого розовато-серого цвета, в черных пятнышках и пестринках, оживленных ярко-оранжевыми мазками. Поначалу их расцветка нас порядком озадачила, пока мы не разложили весь наш большой улов в один ряд по размеру, и оказалось, что у молодых особей оранжевый цвет полностью занимает бока и задние ноги, а с возрастом постепенно отступает и у самых крупных лягушек исчезает вообще или сохраняется в виде нескольких пятнышек в низу брюшка.
Фред объявил во всеуслышание, что собирается полеживать на солнышке и отдыхать, как положено в отпуске, но его обуял такой неудержимый зоологический энтузиазм, что он копал куда глубже и усерднее, чем все мы, и в награду докопался до множества очаровательных ящериц (Wetmorena haetiana): у них были крохотные лапки, а сами они были будто отлиты из красной меди. Они с неимоверной быстротой закапывались в мягкий перегной и отбрасывали хвостики при легчайшем прикосновении к ним.
Через несколько дней я нашел под высохшей корой высокого пня еще одно странное создание. Я уже упоминал опилионид, принадлежащих к паукообразным (арахнидам). У большинства из них шарообразное тельце, похожее на горошину, подвешенную в середине пучка изогнутых, длинных и тонких, как волоски, лапок; эти странные и смехотворные существа прекрасно изображены Уолтом Диснеем. Теперь мне посчастливилось принести домой нескольких форменных гигантов, коричневых с ярко-желтыми полосками и пятнами, покрытых излишними на первый взгляд шипами и колючками. Тело достигало величины последнего сустава среднего пальца у меня на руке, а впереди торчала пара «рук», заканчивавшихся булавообразными сегментами, которые суживались в загнутые крючки-жала, значительно острее иголок. Известно, что крупные опилиониды могут довольно болезненно кусаться, места укусов распухают и становятся багровыми, а сам укушенный истекает пенистой слюной. Я до сих пор не мог убедиться в истинности этого утверждения, ведь я, разумеется, не использовал «счастливую» возможность проверить его на собственном опыте! Это достойно сожаления, конечно, но отнюдь не результат оплошности.
Если даже мелкая живность, обитающая в недоступном и первозданном сосновом бору, была так интересна, то что же говорить о более крупной добыче: признаюсь, я не уверен, найдутся ли в мире места, которые можно было бы сравнить с этим райским уголком.
Мы быстро расставили линию ловушек вверх по склону долины и у опушки довольно большого участка «горного леса». Здешний «лес» — замечательные заросли, состоящие из высоких кустарников, по большей части с очень мелкой листвой и тоненькими сучками и ветками, отягощенных мелкими ползучими растениями и густо увешанных мхами и лишайниками. «Лес» внедрялся длинными языками в сосновый бор. Но на лесных островках не росло ни одной сосны, зато и ни один представитель «лесной» растительности не проникал во владения соснового леса. Росла такая поросль только на западных склонах холмов, а на северных, восточных и южных склонах ее не было и в помине. По своему характеру она была совершенно идентична «туманному», или «моховому», лесу, покрывающему самые высокие горы в экваториальном поясе в Африке, на Борнео[3], в Южной Америке и других областях. Он так напоминает горные леса Западной Африки, что кажется, будто из чащи вот-вот выйдет горилла.
В первое же утро, осматривая ловушки, мы нашли семь красивых, безукоризненно чистеньких иссиня-черных крыс. Мы поразились, определив уже в лагере, что это самые обычные черные крысы, но особой разновидности, которую мы нигде на Гаити не встречали, хотя переловили уйму крыс. Эти экземпляры, пойманные на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря в необитаемых горах, были самыми совершенными в мире представителями вида Rattus rattus rattus, каких мне только приходилось встречать.
Это было первое удивительное событие. Второе произошло следующей ночью. Несколько ниже по долине, где мы поселились, обнаружили целый лабиринт глубоких, как траншеи, — до двух футов глубиной — борозд. Мы было подумали, что это дело человеческих рук, но тогда оставалось только предполагать, что здесь кто-то искал трюфели или какие-то другие подземные деликатесы. Однако когда земляные работы достигли невероятного размаха и всего за одну ночь подкопы были подведены почти под самый наш лагерь, мы решили разведать, в чем дело. Этой ночью мы выступили в поход с ружьями и фонарями, хотя фонари нам так и не понадобились — луна светила вовсю.
Проблуждав около часа среди соснового подроста и осторожно выглядывая по временам в долину, мы наконец были вознаграждены: перед нами возникли штук пятьдесят длинноногих, рыжеватых, стройных, как гоночные лодки, диких свиней, которые в полном безмолвии двигались вверх по долине. Они немного постояли, сгрудившись, потом рассыпались по долине и принялись усердно копать, по-прежнему в полном молчании. Мне вряд ли случалось видеть более занимательное зрелище.
Надо сказать, что в наши дни те свиньи, которых мы видим на гаитянских рынках и фермах, не считая ввозимых пород, — стройные, покрытые черной щетиной животные. На них нет ни пятнышка рыжего или бурого цвета, и они гораздо мельче тех, которых мы увидели в сосновом лесу. Мы сидели и наблюдали за ними, когда на нас обрушилось еще одно потрясение. В тени окружающих сосен, как нам казалось, иногда мелькали расплывчатые силуэты маленьких поросят, и мы никак не могли понять, почему они не спускаются вниз, к стаду, где было бы безопаснее. Потом на дальнем склоне долины мы заметили еще четыре темных силуэта: развернувшись цепью, они подкрадывались к стаду, скрываясь в зарослях папоротника; применяя перебежки на открытых местах, они во всех отношениях напоминали войсковую разведку. Это было странное и жуткое зрелище — множество диких свиней, молчаливо роющих землю под соснами при ослепительной луне, и коварные тени, окружающие их, как стая шакалов.