– Правда? Значит, ты южанин?
Ей почему-то трудно было в это поверить.
– Угу.
– Ты родился до или после войны[23]?
– В самой середине – в 1862 году. Мой отец освободил всех своих рабов задолго до начала войны, но, когда, начались боевые действия, он решил, что должен постоять за родную землю. Дослужился до звания полковника. Полковник Бьюгард Джонс – так его звали, – с гордостью сообщил Рубен. – Но как раз в 1862 году он был убит в битве при Малверн-Хилл.
Бьюгард Джонс? Стараясь ничем не выдать своего недоверия, Грейс спросила:
– Значит, ты никогда его: не видел? –Я был, зачат во время увольнительной. Четыре дня спустя он погиб.
– Как это ужасно, – осмелилась заметить Грейс НА случай, если его рассказ все-таки окажется правдой.
– А год спустя федеральная армия спалила «Шиповник» дотла.
Грейс сочувственно покачала головой.
– Мне жаль твою мать.
– Да. Она была… всего лишь слабой женщиной. Когда война закончилась, чтобы выжить, она вышла замуж за «саквояжника»[24] по фамилии Креймер. Я ее не виню… вернее, я ей все простил. Мы умирали с голоду, а он был богат. Этому сукину сыну принадлежал городской банк. Он завладел нашей землей и восстановил, поместье, это было уже кое-что.
В его голосе прозвучала такая горечь, что Грейс пристально посмотрела на него.
– Но? – подсказала она, чувствуя, что он недоговаривает.
– Но…
Рубен опять замолчал, и она, не удержавшись, ласково положила руку ему на плечо.
– Я его ненавидел, – признался он после долгого молчания. – Ненавидел и боялся. Один раз я видел, как Креймер ударил мою мать по лицу. Мне тогда было лет пять. Я Попытался его остановить, и тогда он ударил меня. Сломал мне ключицу.
– Рубен!
– Мама почти перестала выходить из своей комнаты. Когда мне исполнилось восемь, я обнаружил, что она там делает. – Он отвернулся. – Меня до сих пор мутит от одного запаха бурбона.
Грейс нахмурилась и убрала руку.
– Но ты же сам пил бурбон! Ты держишь пинту в бельевом ящике!
С тяжелым вздохом Рубен устало потер глаза.
– Откуда в тебе столько ожесточенности, Грейс? Теперь ты расскажи свою историю.
– Докончи сперва твою. Что было дальше?
– Что было дальше? Моя мать прожила еще четыре года в алкогольном чаду, а потом с ней случился удар, и она умерла. Когда мне исполнилось тринадцать, я сбежал из дому и больше туда не возвращался. Перебивался случайной работой, бродяжничал. В шестнадцать лет попал в дурную компанию и понял наконец, что тяжелый физический труд – это не единственный способ заработать себе на хлеб.
«Какая печальная история, – подумала Грейс. – Если, конечно, она правдива». При мысли о маленьком мальчике, никогда не знавшем своего отца, по сути оставленном матерью на милость жестокого отчима, она едва не прослезилась.
С другой стороны, она не могла не вспомнить, что точно так же он ее разжалобил в тот вечер, когда рассказал, как Эдуард Кордова потерял зрение, спасая пассажиров горящего океанского лайнера.
– Ты хочешь сказать, что оставил богатую и праздную жизнь на плантации, чтобы пробраться на запад, перебиваясь в пути случайными заработками? Извини, Рубен, но это на тебя не похоже. По-моему, ты что-то скрываешь.
Он ответил грустной улыбкой и тяжелым вздохом.
– Да, ты права. Не успела моя мать упокоиться в могиле, как Креймер привел в дом другую женщину. Представил ее как экономку. Ее звали Клариссой, и у нее были самые большие…
Его голос замер, но руки обрисовали в воздухе пропущенное существительное. Судя по рисунку, и в самом деле немалые.
– В мой тринадцатый день рождения она преподнесла мне подарок. Настоящий сюрприз.
– Да уж, могу себе представить, – сухо откликнулась Грейс.
– А ты представь, что было, когда об этом узнал отчим. Он меня чуть не убил.
– И ты поэтому сбежал? Рубен кивнул.
– Он меня не усыновил, поэтому «Шиповник» был потерян для меня навсегда, даже если бы я остался. Вот теперь Грейс ему поверила.
– Бедный Рубен, – прошептала она, легко коснувшись кончиками пальцев его запястья. – Тебе нелегко пришлось.
Он повернулся к ней лицом.
– Все было не так уж страшно. Спасибо, что выслушала, Грейс. Мало кто знает эту историю. Я почти никому ее не рассказывал.
Она не отстранилась, когда он взял ее за руку. Рубен рассматривал ее пальцы, как редкостное чудо, медленно, в завораживающем ритме поглаживая костяшки большим пальцем.
– Доброе у тебя сердце, Грейс, – тихо сказал он. Длинные ресницы отбрасывали тень ему на щеки.
– Да нет, не очень, – возразила она, чувствуя, как часто забилось в груди это самое сердце.
– Нет, это правда. Ты красивая, нежная и очень, очень добрая.
Все ее чувства сосредоточились в том месте, которое он поглаживал большим пальцем. Она позволила ему поднести свою руку к губам и поцеловать пальцы. Губы у него были теплые, влажные от вина. Он долго не отрывался от ее руки, гораздо дольше, чем предполагал дружеский поцелуй, – еще немного и она сама положила бы этому конец, – но Рубен Джонс, помимо всего прочего, обладал безошибочной интуицией. Он отпустил ее руку и одарил ласковой улыбкой, от которой все у нее внутри растаяло.
– Расскажи о себе, – попросил он. – Расскажи мне все.
Господи, до чего же соблазн был велик! Перед Рубеном трудно было устоять. Грейс встревожилась, ощутив незнакомое ей доселе желание рассказать всю правду. Это было опасно. Она поднялась, ощущая настоятельную потребность оказаться на расстоянии от него, и суетливо принялась наполнять бокалы, хотя ей самой пить больше не хотелось.
– Ну, – заговорила она, запрокинув голову к небу, – я, пожалуй, начну с конца, а не с начала.
– Можешь начать с любого места.
– Ну, во-первых, Анри – это мой второй муж. Она украдкой бросила на Рубена взгляд: новость его ошеломила.
– Это не был брак по любви, во всяком случае не сначала. Анри намного старше меня, а в последние годы он стал почти инвалидом. У него слабое сердце.
– Да, ты уже говорила.
– За последние годы я очень к нему привязалась, но моей настоящей любовью был мой первый муж, Джузеппе.
– Итальянец?
– Да, он родом из Венеции. Он был графом, но у него не было ни гроша за душой. Он приехал в Калифорнию, чтобы разбогатеть.
– И где же вы познакомились? В гондоле? Она продолжила, не обращая внимания на его иронию:
– Мне было семнадцать, я жила на отцовском скотоводческом ранчо на Мэд-Ривер в графстве Гумбольдт.
Он сел прямее.
– Это было большое ранчо?
– Оно не так велико, как ранчо Эдуарда Кордовы, но… в общем, тоже не маленькое. Моя мать… Она опять бросила на него взгляд. Пауза затянулась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});