Ей ужасно хотелось есть, и она знала, что и ему, должно быть, тоже. Но приготовить еду из краба, или ящерицы, или птицы было выше ее сил. Вначале пришлось бы поймать, потом убить, потом найти какой-то способ приготовить – или есть сырым. От этой мысли ее передернуло, какой бы голодной она ни была. А Джосс не в состоянии справиться с этой задачей за них обоих. Уж наверняка они смогут обойтись одну ночь без еды. До нее дошло, что, по сути дела, уже довольно давно никто из них не ел ничего существенного.
Еще одна телесная проблема была решена на дальней стороне мыса, на краю рощицы. Управившись с этим, она была вознаграждена тем, что споткнулась о кокосовый орех. Еще один лежал неподалеку, и она подхватила их со всем торжеством охотника за сокровищами. Задрав голову вверх, она увидела, что густые ветви, покачивающиеся футах в тридцати над ней, принадлежат кокосовым пальмам. Это зрелище было настолько чудесным, что ей захотелось прыгать и скакать от радости. По крайней мере теперь голодная смерть им не грозит.
Задержавшись только для того, чтобы расколоть один из орехов о большой камень – не зря же она выросла на Барбадосе! – она поспешила обратно к Джоссу, Когда она вернулась, он сидел, прислонившись спиной к поросшей травой дюне. Поразительно, как один лишь вид его вызывал в ней ощущение безопасности.
– Где ты была? – сварливо поинтересовался он, но ее слишком переполняла радость, чтобы ответить в том же духе.
– Смотри, – сказала она, чуть ли не подпрыгивая, когда приблизилась. В каждой руке она держала по половинке кокосового ореха. Второй орех она оставила возле камня, чтобы забрать позже.
– Что это? – Джосс оглядел коричневые волосатые полумесяцы с куда меньшим восторгом, чем они заслуживали.
– Это кокос. – Лайла опустилась на колени с ним рядом, протягивая одну половинку ему. – Вот, возьми. Молочко можно выпить, а мякоть съесть, а скорлупу потом можно будет использовать вместо чашки.
Джосс взял скорлупу и воззрился на белесую жидкость, плавающую в середине белой мякоти, с таким выражением, как будто она предлагала ему съесть червя.
– Это очень вкусно! – нетерпеливо поведала она ему и показала, сделав глоток. Наблюдая за ней, он недоверчиво понюхал свою половину. Затем сделал маленький глоток и скривился.
– Тебе не нравится? – удивилась Лайла. На Барбадосе кокосовые орехи пользовались всеобщей любовью. Их ели, как только они падали на землю. Они были вроде фруктов в английском саду.
– Не особенно.
– Все равно выпей.
Он выпил, затем она показала ему, как разламывать мякоть на маленькие кусочки, чтобы их легко можно было съесть. Вместо того чтобы доесть свой, она оставила маленький кусочек мякоти и потерла им обгоревший нос.
– Что ты делаешь? – Он смотрел на нее так, словно она выжила из ума.
Она улыбнулась:
– В мякоти есть масло, и оно хорошо для обгоревшей на солнце кожи. Тебе тоже надо потереть спину и руки. Это немного снимет жжение.
Он что-то проворчал, явно не убежденный, и продолжил без энтузиазма жевать кусочек кокоса. Лайла покачала головой и подсела ближе, чтобы сделать это дело за него. Он позволил ей смахнуть песок, затем потереть маслянистой мякотью плечи, спину и руки, но выражение его лица оставалось скептическим. Со своей стороны Лайла пыталась не обращать внимания на удовольствие, которое испытывала от прикосновения к нему. Несмотря на пылающий жар, оставленный солнцем, кожа его была атласно-гладкой. Наконец она нацелилась кусочком на кончик его носа. Он увернулся, поморщился и замахнулся на нее. Она засмеялась и отскочила.
– Ты что, никогда раньше не видел кокос? Он покачал головой:
– Я вырос в Англии, которая в отличие от колониальных мест, где ты, очевидно, жила, вполне цивилизованное место. У нас на деревьях не растут гигантские волосатые орехи – и у нас нет рабов.
Лайла встретилась с его сверкающим зеленым взглядом, и ее хорошее настроение пропало. Внезапная яростная вспышка негодования подбросила ее на ноги.
– Послушай, мне уже до смерти надоело слушать твое нытье по поводу того, что ты раб! Я ничего не могу с этим поделать, так же как и ты! Это судьба, а я не в ответе за судьбу, так что прекрати постоянно на меня злиться! Ты должен быть мне благодарен, если уж на то пошло. Я спасла твою шкуру на том аукционе в Виргинии, Джосс Сан-Пьетро. Но если бы мне пришлось сделать это снова – я бы дала им пригвоздить тебя к стене!
Сидя, прислонившись спиной к поросшей травой дюне, он вынужден был задрать голову, чтобы смотреть на нее, когда она стояла подбоченившись и кричала на него. Лайла ожидала, что он, в свою очередь, разозлится, но выражение его лица неожиданно сделалось задумчивым.
– Знаешь, я думаю, что первое, что мне понравилось в тебе, – это твой горячий, вспыльчивый нрав. Ты сыпала проклятиями, когда свалилась в тот куст, а потом, когда я поступил совершенно по-джентльменски и одернул твои юбки, ты попыталась врезать мне по носу. Это было очаровательно, особенно для такой красотки. Мне всегда нравились женщины, в которых есть боевой дух.
Он пристроил кокос рядом с собой и медленно поднялся на ноги. От этого он оказался неожиданно близко, и теперь уже ей пришлось задирать голову, чтобы смотреть на него. Сумерки спускались на остров, солнце зашло, луна еще не встала, и единственными точками света были его глаза. Они сверкали в сгущающейся темноте. Внезапно встревоженная, Лайла попятилась.
– Боишься меня, да? – Он вдруг рассмеялся скрипучим смехом.
Она потрясенно поняла, что он в ярости. Резко схватив ее за руку, он потянул ее на себя, не дав сделать еще шаг назад. Чувствуя эту стальную хватку, не в состоянии освободиться, когда он притянул ее так близко, что между ними оставалось не больше пары дюймов, Лайла с испугом осознала, как он силен и как беспомощна она перед лицом этой силы. Он легко справится с ней…
– Тебе повезло, что моя мама вырастила меня джентльменом, ты это знаешь? Потому что мы здесь совершенно одни, больше нет ни души на этом проклятом острове, а мне до смерти надоело играть раба твоей сиятельной особы. Мне до смерти надоело, что ты смотришь на меня, будто съела бы, и дотрагиваешься до меня своими мягкими ладошками под тем или иным предлогом, а потом отскакиваешь, как от прокаженного, и смотришь так, словно меня поразит гром, если я дотронусь до тебя хоть пальцем. В опасную игру ты играешь, моя дорогая Лайла, и если б я не был джентльменом, то непременно поймал бы тебя на ней. Впрочем, может, я так и сделаю, если будешь продолжать в том же духе, поэтому предлагаю тебе держать свой ядовитый язычок за зубами, свой надменный маленький носик вздернутым кверху, а глаза и руки там, где им положено быть. Если еще раз обнаружу их на себе, то дам тебе именно то, о чем они просят!