Читать интересную книгу Back in the USSR - Артемий Троицкий

** К тому времени в стране уже были введены ограничения на продажу алкоголя» и на фестивале практически действовал «сухой закон».

но и привезли самую внушительную рок-делегацию из всех — порядка десяти групп всех направлений, включая даже женский феминистический квартет... Легендарным аттракционом, который здесь вспоминали еще долго, были «Сиелун Вельет» — смесь лунатизма, секса и брутальности под знаком «металлического» панка. Они носились по сцене как бешеные; не глядя, кидали инструменты (которые тут же ловили бдительные техники), раздевались и ныряли в публику, облизывали снизу доверху стойки микрофонов... Самым сюрреалистическим опытом фестиваля было их выступление на сцене чопорного Государственного театра эстрады, с его красными атласными шторами и позолоченными виньетками. Шокирующим фактором, однако, было и то, что эти ребята обладали такой энергией и раскрепощенностью, какая многим нашим музыкантам и не снилась. «У нас это просто невозможно, — сказал озадаченный Крис Кельми (экс — «Високосное лето» и «Автограф», а в то время лидер «Рок-ателье», группы «Ленкома»), — и не потому даже, что „запрещено", а потому, что мы так не сможем...» Как же, после стольких лет в системе Минкульта!

Другие факты настраивали на более оптимистический лад. Польская «группа № 1» «Леди Панк», незадолго до того заключившая контракт и выпустившая альбом на «МСА», оказалась претенциозной, но довольно слабой командой, на уровне наших профессионалов. Главная звезда фестиваля, Удо Линденберг из ФРГ, был «в порядке», но я не сказал бы, что он заметно лучше очень похожего на него Гуннара Грапса... Наш рок был представлен на фестивале спокойными «филармоническими» ансамблями («Автограф», «Машина времени»  и т.п.), проходил в день смерти Высоцкого, Макаревич прилюдно посвятил ему песню, после чего запрет был возобновлен.

Но даже они выдержали конкуренцию. Первая крупная «очная ставка» советского и мирового рока закончилась обнадеживающе... Не такие уж мы отсталые и забитые, как сами часто про себя думаем.

Единственным большим разочарованием была неуловимость Боба Дилана, появившегося в наших краях совершенно неожиданно и столь же загадочно исчезнувшего. Он выступил в одном большом официозном концерте, где спел две или три старые песни, и затем растворился в кругах культурной элиты поселка Переделкино. Кажется, оттуда он поехал в Грузию и Одессу... Его разыскивали, в надежде встретиться, «духовные дети» — Гребенщиков и Макаревич, — но безуспешно...

Фестиваль закончился фейерверком и факельным шествием, но жизнь продолжалась. Медленно, но верно раскручивалась пружина «перестройки». В промышленности и сельском хозяйстве начались реформы и эксперименты; стало интереснее читать газеты, повсюду заговорили о «гласности»; сменилось множество министров и прочих руководителей высшего эшелона; стиль контактов администрации с людьми стал более открытым и демократичным.

Культурное руководство явно находилось в состоянии растерянности и оцепенения. Душить рок по-прежнему они уже никак не могли в силу четырех обстоятельств. Первое: в политических заявлениях партии постоянно говорилось о необходимости реалистического и неформального подхода к молодежи, изучении ее вкусов и настоящих потребностей, поощрении инициатив — а рок здесь играл одну из первых ролей. Второе: ряд табуированных ранее тем (коррупция, наркомания, фарцовка), за освещение которых рокерам здорово доставалось, теперь оказались вынесенными на полосы центральных газет. Третье: в почете теперь были не только критика, но и возможные экономические рычаги, понятия прибыли и рентабельности — а в коммерческих преимуществах рока можно было не сомневаться. Четвертое: монументальная антиалкогольная кампания подразумевала создание альтернатив молодежному пьянству: клубов по интересам, дискотек, концертов и прочих форм «трезвых» развлечений — и опять рок был неизбежен.

Однако все прежние культур-чиновники находились еще на своих по-стах и не спешили действовать. Понятия «инициатива» и «предприимчивость» были для них равнозначны опасному авантюризму, и единственное, чему они были готовы подчиниться, — это приказ свыше. Пока из Центрального Комитета партии не поступало никаких указаний конкретно о рок-музыке, вся эта повязанная галстуками бюрократическая братия топталась на месте в тайной надежде, что все останется по-старому и им удастся сохранить свои теплые кресла. Из-за этого в подвешенном состоянии находился и московский рок-клуб, который теперь получил официальное наименование «Рок-лаборатория». Ни одна из городских организаций — комсомол, профсоюзы, управление культуры — не решалась взять на себя всю ответственность, поэтому у «лаборатории» не было ни статуса, ни крыши над головой, ни даже руководства — только список из сорока групп, которые в ней как бы участвовали...

Тем не менее атмосфера была уже не та, что год назад: в городе начались концерты и какие-то странные, но очень занятные мероприятия, где рокеры участвовали в общей заварухе наряду с авангардными поэтами, художниками-концептуалистами, брейк- дансерами и изобретателями новых философий. Представители «альтернативных искусств» демонстрировали невиданную доселе сплоченность и деловую активность. Все говорили о клубах и объединениях. Художники «дикого стиля» малевали декорации для рок-групп. Поэты «мета-метафористы» выкрикивали свои строчки под стон саксофонов и кастрюльный бой фри-джаза...

Мне кажется, что настроение каждого периода точно передают ключевые слова жаргона. Например, в беспечное время начала 80-х главным понятием было «кайф», то есть блаженство, радость. «Ребята ловят свой кайф» — так назывались знаменитая песня «Аквариума» и моя первая статья об этой группе (1981). Затем самым характерным и популярным термином стало словечко «облом»: нарушенный кайф, неприятность, неудача... «Везде крутой облом», — пел Майк в «Блюз де Моску». Что же до нынешнего переломного этапа, то королевой сленга стала «тусовка». «Тусовка» — это значит «что-то происходит», это какая-то суета и деятельность, может быть, совершенно бесполезная, но обязательно модная и интересная. Вопросы дня: «Где сегодня тусовка?» и «Что за тусовка?» — то есть кто именно выступает, или выставляет картины, или справляет свадьбу в «диком стиле» и т. п.

Рок-тусовка дошла до апофеоза в начале января 1986 года, обернувшись первым фестивалем «Рок-лаборатории». В небольшом помпезном зале одного из домов культуры собрались все лучшие московские любительские группы — и их оказалось не так уж мало. Даже ревнивые коллеги из Ленинградского рок-клуба, которые специально приехали в количестве человек тридцати, были под впечатлением — несмотря на ужасную аппаратуру.

К счастью, все старые знакомые не только выжили, но и остались вместе. Жанна Агузарова вернулась из тайги еще летом, поступила в музыкальное училище и продолжала теперь петь с «Браво». Их образ нисколько не изменился, хотя обаяние новизны немного поблекло. Зато за спиной была правдивая легенда. Их новый хит начинался со слов: «Облейте мое сердце серной кислотой...» Жанна продолжала перетряхивать гардеробы всех своих знакомых в поисках костюмов для сцены: у меня нашлись детский карнавальный фрак с золотым орнаментом и старомодные лыжные брюки.

«Центр» сыграл последний концерт с прекрасным «гаражным» гитаристом Валерой Саркисяном. Василий Шумов выпроводил его из группы со словами: «К сожалению, ты стал слишком хорошо играть...» Их новую песню «Признаки жизни» я бы выбрал в качестве символа фестиваля и всей ситуации. Длинное тягостное повествование о тупом быте, нелепых мечтах и неврозах неожиданно перерастает в очень короткий, но страстный финал:

Нервы как-то привыклиК снотворному порошку.Но даже в клеткеПантера готова к прыжку.Ис-че-зает Венера!..Появляются птицы!Признаки жизни!!Да! Да!

 «Звуки Му» были вне конкуренции. Они стали лучше играть и не так злоупотреблять алкогольной тематикой. Это было одно из немногих выступлений, где они спели свою самую сильную и суггестивную песню — «Консервный нож»: о парне, которого не стало и от которого не осталось ничего, кроме имени «КОЛЯ», вырезанного на кухонном столе. Любимцем публики был «Серый голубь»:

Я грязен, я тощ, моя шея тонка.Свернуть эту шею не дрогнет рукау тебя-а-а...Я самый плохой, я хуже тебя,Я самый ненужный, я гадость,я дрянь —ЗАТО Я УМЕЮ  ЛЕТАТЬ!!! —

в этом патетическом месте Петр Мамонов делал неповторимые и неописуемые движения — что-то среднее между имитацией полета птицы и болтанием висельника в петле, — и зал просто рыдал от восторга. Все эти антисоциальные уроды и таланты подполья со стоящими дыбом волосами и серьгами в ушах чувствовали себя «серыми голубями» — грязными, уязвимыми, но гораздо более «высокими», чем благополучные и холеные молодые люди...