– Я сейчас растаю, Лукас, – повторила она те слова, которые говорил ей Лукас, заигрывая с ней.
Он чертыхнулся и рванул манжету так, что пуговицы отлетели, сбросил подтяжки и стянул рубашку прямо через голову.
Рейчел впервые увидела его обнаженным по пояс и не могла отвести глаз от этого великолепного самца.
Она знала, что Лукас очень сильный – ведь он легко нес ее на руках по улицам Омахи. Но сознавала ли она, насколько хорошо он сложен, насколько великолепно его гладкие бугры мускулов сочетаются с четкими линиями костей и сухожилий, создавая образ огромной, едва сдерживаемой мощи? Даже живот у него чуть бугрился, словно и там находились полосы мышц. Голубые вены изгибались под кремовой кожей, словно замысловатый узор, созданный талантливым художником. Он был таким же необузданным и неукротимым, как этот поезд, унося ее куда-то вдаль, к неизвестной цели.
Лукас тяжело дышал. Его грудь быстро поднималась и опускалась. Он пристально наблюдал за ней. Соски цвета темной меди чуть поблескивали и казались напрягшимися. Доставляет ли ему любовная игра такое же удовольствие, как ей? Он ни разу не говорил о своих предпочтениях.
Длинная серебристая полоса шла вдоль его левой руки, и с полдюжины неровных округлых шрамов отмечали места пулевых ранений, полученных на службе в своей стране. При свете Лукас был еще привлекательнее, чем в темноте.
Соски Рейчел затвердели под корсетом.
Лукас привлек ее к себе.
– Ты бросаешь меня к себе в постель.
Она снова провела кончиком языка по губам.
– Превосходно.
– Колдунья! – Он повалил Рейчел на кровать, сорвал с себя брюки и присоединился к ней. – Озорница. Ты мое сокровище!
Он прильнул губами к ее губам, и она ответила на его поцелуй. Его пальцы нашли путь к ее груди и начали гладить и чуть сжимать, все больше и больше возбуждая Рейчел. Его ласки сводили ее с ума. Она задыхалась.
Лукас не переставал покрывать поцелуями ее тело.
Северный дьявол, чьи глаза пылали сине-зеленым огнем.
Ее снедало желание, внутренняя поверхность бедер стала влажной в ожидании его вторжения. Ее интимные складки набухли от притока крови и стали невероятно чувствительными. Рейчел не могла думать ни о чем, кроме потребности ощутить Лукаса как можно полнее.
Она неистовствовала в своем стремлении достигнуть оргазма, даже оцарапала его. Лукас выкрикнул ее имя и продолжил свои ласки с удвоенной энергией.
Подушечкой пальца он начал искать ее жемчужину, и Рейчел тотчас же открылась ему. Он играл ее складками, дразнил ее.
Потом опустился на колени у нее между ног и приподнял ее за ягодицы.
Рейчел была такой жаркой и влажной, что он без труда вошел в нее, обхватил руками, прижимая к себе, а она перебросила ему за спину ноги.
Лукас двигался стремительно. Волны желания были слишком сильными, слишком близкими к поверхности, слишком легко передавались от одного к другому, чтобы их можно было сдерживать.
Рейчел вцепилась ему в плечи, требуя завершения. Он достиг экстаза, выкрикнув ее имя. Рейчел последовала за ним на вершину блаженства.
Мощные струи его густого, горячего семени наполнили ее лоно.
– Чёрт побери, какой же я счастливчик! – пробормотал Лукас, набросив на нее легкое вышитое покрывало.
Рейчел что-то промычала в ответ. Она бы охотно чего-нибудь съела, но не хотелось высвобождаться из его объятий.
– Мне повезло, что жена день и ночь готова заниматься со мной любовью.
Рейчел удивленно моргнула и на секунду прекратила попытку намотать волосы у него на груди себе на мизинец.
Они были друзьями больше пяти лет. Она не знает, почему Лукас решил на ней жениться, но ей удалось заманить его к себе в постель – к их обоюдному удовольствию. И если она родит ему ребенка, то займет прочное место в его жизни.
Она улыбнулась и разгладила прядку волос.
– А я – самая счастливая женщина в мире, потому что мой муж готов дарить мне наслаждение.
Лукас поцеловал ее.
Паровоз загудел, протяжно и басовито. Огромные чугунные колеса «Императрицы» тихо заскрипели, предупреждая об остановке.
Лукас ласково прихватил зубами кончик ее носа.
– Хочешь выйти и пообедать в Гранд-Айленде?
Рейчел резко вскинула голову и бросила на него возмущенный взгляд:
– Ты шутишь? После ленча я весь день мечтала о том, каким будет первый обед, приготовленный Лоусоном!
– Тогда нам следует встать и одеться, – сказал Лукас, но не пошевелился.
– А Брейден не может подать нам еду сюда?
Озорная улыбка заиграла на губах у мужа.
– Конечно, может. Сейчас я ему позвоню.
Он вытянул руку, но не смог достать до сонетки, не потревожив жену. Рейчел фыркнула, пытаясь изобразить недовольство, но потом захихикала и съехала с мужа на постель.
Он легонько шлепнул ее по ягодицам, заставив вздрогнуть от неожиданности.
– Глупенькая! – поддразнил он ее.
Паровоз еще раз загудел, колеса с визгом остановились.
Судя по звукам, еще какой-то поезд был совсем близко.
Оба застыли, прислушиваясь. Рейчел нахмурилась:
– Судя по всему, он тоже намеревается здесь остановиться, Лукас.
Лукас нахмурился:
– Любопытно…
Рейчел наблюдала за ним с растущей тревогой.
– Что ты имеешь в виду?
Складки пролегли у его губ.
Снова загудел второй паровоз, сигнализируя об остановке.
Колеса второго поезда завизжали.
Лукас отбросил покрывало и встал.
Складки у его губ побелели, на щеке забилась жилка.
– Судя по звуку, это «Болдуин» с пенсильванской железной дороги. Такие паровозы ставят на частные поезда.
Он налил в тазик воды из большого кувшина, стоявшего на печке, и принялся обтираться.
– На частные поезда? – переспросила Рейчел, садясь. – И кто это, по-твоему?
– Мой отец. – Он увидел ее лицо в зеркале и стремительно повернулся к ней. – Я не стыжусь тебя, дорогая! Никогда-никогда так не думай!
Рейчел улыбнулась ему.
Колеса второго поезда громко завизжали: судя по всему, он останавливался на путях рядом с «Императрицей».
Лукас ударил ладонью по деревянной обшивке. На его лице снова отразились настороженность и ярость.
– Проклятие! Лучше бы это был кто-то другой.
Брейден достал для них обоих вечернюю одежду. Рейчел сочла неуместным надевать в поезде парижское вечернее платье.
Лукас надел фрак, где-то нашел жемчужные запонки и элегантную бриллиантовую булавку для галстука, которые прекрасно сочетались с черным фраком, безупречно-белой рубашкой и графитово-серыми брюками. Это была одежда, которую мужчине подобало надевать в оперу или на прием в Белом доме, но никак не для уютного вечера в кругу семьи.