улыбнулась сквозь слезы. Стало чуть-чуть полегче.
— Все, ежик, никаких слез раньше времени, а там глядишь — и не понадобятся.
— Да, — согласилась Женя.
Немного успокоившись, она пошла в ванную, умылась, вернулась к себе в комнату, закрыла дверь на защелку, позвонила в больницу и договорилась о встрече с доктором.
Убрала телефон. Огляделась.
Ей никогда не нужно было много вещей. После того, как ей исполнилось семь лет, папа с ней договорился: она может иметь при себе ровно столько, сколько сама может унести. Женя обзавелась рюкзаком побольше, но в целом никогда не испытывала проблем. Проблемы у нее были совсем другие.
У нее никак не выходило подружиться со сверстниками. Она честно попыталась несколько раз, но это ни к чему не привело. Даже если ее брали в игру, то либо быстро забывали о ней, либо вскоре находили повод посмеяться. Поначалу Женя старалась вписаться, а потом решила, что не так уж ей это и нужно. Разумеется, это не было правдой. Но она понимала, что завести друзей все равно не выйдет, слишком быстро они с отцом перемещались с места на место. Да и все ее попытки свидетельствовали об одном: люди странные и хотят странного. Лучше держаться от них подальше. Не привлекать к себе внимания. Увы, чаще всего ее нежелание подпускать к себе кого-то, кто ей не нравился, принимало агрессивный характер, и сама она с этим поделать ничего не могла. Это почти не было проблемой, пока они с отцом были только вдвоем. Но стало таковой, когда она поступила в университет.
Женя дошла до рабочего стола, с верхней полки сняла статуэтку медведя, достала из-под нее маленький ключик, села за стол и открыла нижний ящик. Там лежал небольшой фотоальбом, маленький фиолетовый плюшевый ежик и стопка детских рисунков. Женя взяла ежика и прижала к груди. Уткнулась в него лицом.
Без Клима в ее жизни все было намного проще.
Только вот это была бы очень одинокая жизнь.
Было чудом то, что она подпустила его к себе. И чудом, что он остался с ней.
За свою жизнь Женя влюблялась трижды. В первый раз в преподавателя в вузе. Он был старше ее лет на двадцать, и сердце йокнуло еще на первой паре. Она очень боялась, что кто-нибудь об этом узнает. И очень старалась ничем себя не выдать. По ночам, в темноте, позволяла себе помечтать, какого бы это было — встречаться с ним. Прокручивала в голове многочасовые разговоры и картинки того, как он помогает ей с учебой. Они бы ездили вдвоем в экспедиции и открыли бы что-нибудь грандиозное. Она бы его кормила.
Преподаватель был женат, и в своих мечтах Женя пыталась разрешить этот конфликт полюбовно. Например, его жена могла бы уйти от него. Потом решила, что, пожалуй, ей не обязательно это делать. Ревность к этой неведомой женщине не приходила, а значит, она ничем ей не мешала. В конце концов Женя и вовсе поняла, что вовсе не хочет этого мужчину в свое единоличное пользование. Тем более единоличное пользование, судя по всему, подразумевало секс. Один раз она попыталась это представить. Тело само собой в ужасе сжалось, Женя завернулась в одеяло поплотнее и больше она таких мыслей не допускала. Она решила, что ей было бы достаточно просто быть с объектом ее влюбленности на равных, коллегами, например.
Под руководством этого преподавателя Женя три года подряд писала курсовые и мечтала о том, как однажды займет рядом с ним место на кафедре. Потом он неодобрительно отозвался о ее внешнем виде, и этого она простить ему не смогла, сочтя за страшное оскорбление. Любовь закончилась. Сейчас она понимала: он сделал это крайне корректно и на ту студенческую конференцию действительно стоило одеться поприличнее. Павел Владимирович ей без обиняков сказал: кафедру мне не позорь. И был прав.
Пока Павел Владимирович был жив, его не любили. А после его смерти было произнесено столько красивых слов. На Женю тогда ступор напал. Она слушала и не понимала, что происходит. Почему все эти люди, которые еще недавно кривились за его спиной, теперь так нагло лгут о своем отношении к нему. Потом очередь дошла до нее. Женя так и не смогла вспомнить, что тогда говорила. Кажется, смотрели на нее неодобрительно. А потом она полночи прорыдала на плече у Клима. Интересно, сколько человек из тех, кто был на панихиде, хоть раз посетили могилу ее научного руководителя?
Да и она не лучше…
В последний раз была в сентябре…
Вот за это и расплатится…
Женя судорожно втянула носом воздух и достала фотоальбом. На первой странице были она и папа. Здесь Женя была уже совсем взрослой — лет пятнадцать. А папа совсем старым.
Она не сможет ему сказать. Как не смогла сказать правду про их с Климом брак и про то, как получился у них Максим. Ее отец души не чаял в своем внуке. Разве могла она прийти к нему с этим. Папу нельзя волновать. Значит, нужно самой решать свои проблемы. Так было и так будет.
На следующей странице было фото с выпускного в вузе. Женя была только на торжественной части, на праздничную не пошла. Друзей на потоке за годы обучения она не завела и делать там ей было нечего. Она и здесь-то стояла с краю.
Третье фото — с выписки. Клим отобрал у нее сумку, вручил ей букет, взял Максима и попросил медсестру их сфотографировать. Она мужественно выдержала эту пытку, хотя мечтала попасть домой. Нет. Она мечтала пережить следующий месяц и наконец-то уехать в свою первую самостоятельную экспедицию. Считала дни и часы. Ей казалось, только это ее и спасет.
Знала бы она тогда…
Нет. Хорошо, что не знала.
Женя перелестнула альбом в самый конец. Там на фото были Клим и Макс у костра в лесу. Клим то и дело устраивал сыну какие-то вылазки: походы в лес, рыбалка, пикники... Женя провела пальцами по его щеке. Когда-то она надеялась, что влюблённость в него рассосётся сама собой, но она все тлела, тлела, тлела… Казалось бы, едва горящие угольки, в которые она не спешила подкладывать поленья, но ничто не сумело их затушить.
Она еще немного посмотрела на фото, потом убрала альбом в ящик, закрыла его на ключ, а ключ спрятала обратно под статуэтку на верхней полке. Клим присылал ей фотографии Макса в большом количестве, а Женя распечатывала их зачем-то