Я сглотнула. Такая утрата ударит по Куоксу куда сильнее, чем думал Кердж. Она разрушит тщательно вынашиваемые планы двух поколений императоров, пожертвовавших чистотой своей проклятой крови, чтобы получить наследника-рона. Я не сомневалась, что на такой риск Куокс не пойдет никогда. Джейбриол никогда не пойдет в бой сам.
Интересно, подумала я, как бы вел себя Ур Куокс, случись ему узнать: свидетели его преступления на Тамсе остались в живых только потому, что его сын, «звезда, восходящая в самый черный час Тамса», выдал планы отца наследнице Сколийского престола?
Рекс лежал на спине с закрытыми глазами; его грудь мерно поднималась и опускалась под одеялами. Его лицо осунулось и побледнело. Почти все его тело было накрыто золотым покрывалом, так что я видела только голову и плечи. Воротник голубой больничной пижамы расстегнулся, открывая неожиданно беззащитную шею.
Кровать представляла собой «паритель»— слой ткани на воздушной подушке с вмонтированным микропроцессором. Сетка сверхпроводящих контуров, вшитых в ткань, помогала кровати реагировать на каждое движение больного, делаясь мягче в ногах и жестче под спиной или наоборот. К тому же «паритель» слегка покачивал лежащего, как покачивается лодка на легких волнах.
Эмпаты, как правило, предпочитают «паритель» нервоплексу, поскольку он ощущается ими как неодушевленная машина, а не как кусок живой ткани.
Я никак не могла решить, что мне делать: остаться или прийти еще раз, когда он проснется. Поколебавшись, я повернулась к дверям. Я успела сделать только один шаг, когда услышала за спиной голос.
— Соз…
Я обернулась, стараясь улыбаться как можно беззаботнее:
— Ты проснулся?
Он смотрел на меня с непроницаемым лицом.
— Как видишь.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
Я закусила губу.
«Прости меня, Рекс…»
— За что? За то, что спасла мне жизнь?
— За то, что сделала тебя… — я посмотрела на неподвижные под одеялом ноги, — вот таким.
— Паралитиком, — подсказал Рекс. — Это называется «паралитик».
Я вспыхнула:
— Прости.
— Брось. — Он откинул со лба прядь полос, и кровать зашевелилась, подстраиваясь к его движению. — Не бери на себя вину за мои ноги. Я это как-нибудь переживу.
Я начала говорить, потом сообразила, что делаю, и вместо этого улыбнулась.
— Тебе это кажется смешным?
— Нет, просто я собиралась извиняться за то, что извинялась.
Он почти улыбнулся:
— Уж пожалуйста, не надо.
Я присела на край кровати, коснувшись его бедра своим. Кровать дернулась, подстраиваясь под изменившуюся нагрузку.
— Рекс, у нас все будет хорошо. Нам только надо привыкнуть.
Он сплел пальцы с моими:
— Соз…
От его голоса мне стало не по себе. Что-то предупреждало: мне не понравится то, что он сейчас скажет.
— Да?
— Мне кажется, нам стоит отказаться от брака.
— Но ты же не хочешь сказать…
— Не говори мне, что я сказал то, чего не хотел сказать.
— То, что твои ноги не действуют, не меняет моего отношения к тебе.
Он вздохнул:
— Каждый раз при виде тебя я буду вспоминать о том, что я потерял.
— Мы найдем новые воспоминания, — «Рекс!»— подумала я.
Но дверь в его сознание оказалась закрыта.
— Ты сидишь здесь… такая прекрасная… ЗДОРОВАЯ… и мне невыносимо даже просто видеть тебя.
Я поднесла его руку к губам и поцеловала его пальцы.
— Я знаю, что это будет нелегко. Но мы справимся.
Он сглотнул:
— Не тот случай.
«Рекс, мы же оба сильные люди. Мы справимся. Мы нужны друг другу».
Его рука стиснула мою сильнее. «Ты что, не понимаешь?»
«Нет. Нет, не понимаю. Ты клялся, что не бросишь меня».
«Бросить? Для этого мне надо по меньшей мере ходить, чего я лишен».
— От этого я не буду любить тебя меньше.
Он стиснул зубы:
— Соз, я не могу исполнять супружеские обязанности.
— Это может измениться.
— А если нет?
— Я хочу замуж за тебя. Не за твои детородные органы.
Он скептически посмотрел на меня:
— У тебя тело и походка молодой женщины, а я старая развалина. Ты что, собираешься провести остаток жизни в обете воздержания? Впрочем, у тебя это не получится. Ты даже не представляешь себе, как ты эффектна. — У него на-лице дернулась жилка. — Я не хочу смотреть, как ты принимаешь любовников.
Я уставилась на него:
— Ты мог бы знать меня и лучше.
— Ты ведь человек, Соз, а не святая.
На это я не нашлась, что возразить. Ну и пусть, все равно насчет любовников он не прав.
— Что тебе на это сказать? У тебя репутация самого удачливого ловеласа в галактике.
— Ну и что с того?
Я улыбнулась:
— Кому как не тебе знать, что доставить женщине удовольствие можно не одним способом.
— Это не одно и то же.
— Мне все равно. — «Рекс!»— Я пыталась пробиться к нему, но натыкалась на глухую стену.
— Я и так не мог подарить тебе наследника, — сказал Рекс. — А теперь и детей вообще.
— Ты не знаешь наверняка, — я говорила слишком торопливо. — Возможно, нам потребуется помощь врачей, но мы вполне можем сделать это.
— К черту, Соз. Ты хоть слышишь, что я говорю? — Он рывком приподнялся на локте. — Я не хочу быть калекой — мужем Императрицы.
— Я не Императрица.
— Вас даже сравнивать нельзя — тебя и твоего брата Альтора. Ты, и никто другой, будешь Императрицей. Тебе нужен подобающий консорт.
— Не говори чушь, — я изо всех сил старалась говорить спокойно. — Даже если я и стану когда-нибудь Императрицей, это ничего не изменит. И мне безразлично, действуют твои ноги или нет.
— Это небезразлично мне.
«Рекс, мы можем справиться с этим. Я точно знаю».
Он откинулся на спину и уставился в потолок. Потом снял барьеры с сознания — все до единого. Я почувствовала, каково это — лежать здесь беспомощным, вспоминая, как все было раньше, воображая, как все будет дальше. Я ощутила его досаду, его стыд, его боль от одного моего вида. Я была как лазер, разрезающий его на части. Я не пожелала бы этого никому, тем более человеку, которого я любила.
— До свидания, Соскони, — произнес он.
— До свидания, — выдавила я.
Я вышла из его палаты на ощупь: перед глазами все почему-то расплывалось. ***
Кабинет Императора был огромен и пуст. Никаких ковров, никакого декора, почти никакой мебели. Стены не стеклянные и не металлические. Нечто среднее между стеклом и металлом. На стенах золотыми и оранжевыми пятнами выделяются пустынные пейзажи планеты — родины моего деда. Пятьдесят пять лет назад здесь размещался кабинет деда. Это было до того, как Кердж — случайно или нет — убил его, чтобы самому занять трон.
Иногда я не понимаю, как мать живет с этим — зная, что ее родной сын убил ее отца. Ассамблея пришла к заключению, что-это несчастный случай.
Но, изучив записи слушания, я так и не решила, постановили они это из страха перед влиянием Керджа на военных или потому, что действительно верили в это.
Одно не подлежало сомнению: события, рвавшие мою семью на части — смерть деда, поспешное бегство матери от Керджа, ее тайный брак с моим отцом, — представляли собой реальную угрозу самому существованию Сколийской Империи. Если роны уничтожат друг друга, Сколи-Сеть рухнет, а без нее Сколия падет под натиском превосходящей военной силы купцов, расколется, как яичная скорлупа под кованым сапогом. Я не сомневалась, что Ассамблея пойдет на любые меры, только бы обеспечить выживание буйной семейки, поддерживающей существование Сколи-Сети.
Мать никогда не говорила со мной о смерти деда. Продолжает ли это мучить ее столько лет спустя? Убил ли Кердж деда намеренно, не желая ждать, пока трон Императора достанется ему законным путем, или это и впрямь был несчастный случай? Правду знала только моя мать.
Как бы то ни было, что бы она об этом ни думала, она все еще любила Керджа. Боги знают, за что, но любила.
Кердж сидел в кресле за своим рабочим столом — протянувшейся от стены до стены стеклянной пластиной тридцатисантиметровой толщины, в которую были утоплены пульты и мониторы. Стена за его спиной представляла собой окно из поляризованного — чтобы уменьшить жар дьешанского солнца — бронестекла. Кабинет размещался на верхнем этаже самой высокой башни столицы — здания Генерального Штаба. Пейзаж за окном состоял исключительно из прямых углов: коробок небоскребов из стекла, хромированного металла и бетона тверже скальной породы. Там, где город кончался, до самого горизонта тянулась пустыня, плоская и ржаво-красная.
Из-за ближайшей башни выскочил флайер и, описав плавную дугу, пролетел совсем близко от окна. На глянцево-черной поверхности виднелась серебряная эмблема КИКС: четыре буквы в треугольнике, заключенном во взрывающееся солнце.