и маму Марию.
Посмотрел Макар Дементьевич Фритьофф. Он помямлил немного, попытался приклеить улитке свиное происхождение. Замолк, почуяв недостаток научной аргументации.
Прочий взрослый народ удивился, молодые пришли в восторг: это же растущее насекомое золото! Вот бы раскормить — расплодить, да завести ферму!
Забежал Шишок, залез к кому — то на колени, ткнул в золотоулитку нос, чихнул, испустив соплю, и брезгливо отпрыгнул. Улитка пощекотала его невидимым крылом и матюгнулась по — кошачьи.
Никто этого не заметил. Даже Михайло Игоревич. А Шишок не пожаловался.
Толкового в итоге никто и ничего не высказал.
Единственно благоразумный и покамест трезвый отец Алексий высказал мысль о божьей выдумке, и тут же хульнул Дарвина, засунув его в грядку хрена вместе со всем его антибожественным промыслом. Намекнул о месте Дарвинских книжек и выдуманных им впрок животных в инквизиторском костре. Вспомнил расчудесно безобразный кабинетный портал и заочно пожурил деда — это же дедова была идея. Возымев успех, затеял разложить по лавкам грешных домочадцев: дабы посечь антиеретиковой хворостиной. Но, оценив на вкус предложенный самоделошный кагор, спустил дело на тормозах.
Михейша нашёл спичечный коробок и — от костра подальше — сунул туда не открытую пока апологетами эволюционной теории живую драгоценность.
Ночью улитка легонько потрескивала панцирем, и будто бы даже разговаривала со сладко спавшим Михейшей.
— Михейша, Михейша, ты спишь? Спи, родимый, спи крепче, — нашёптывала она голосами отца Алексия и Макара Фритьоффа.
2
— Улитка! Драгоценная моя, диковинная Улиточка, высунь рожки, — пропел Михейша с утра, вынув коробочку из — под подушки. И…
Ой — и! Ужасное чудо! Миракль из мираклей! Коробка была закрытой, но золотой улитки и её почкообразных рожек с волшебными, дополнительными черными глазками — шариками на концах их и след простыл!
Чёрная полоса расширилась в жизни юного отрока.
Солёное море потекло по ступеням, залило этажи, выплеснуло во двор.
Шапка у воров не только не сгорела, но и не тлела даже.
ВЕШАЛКА
1
Вот ещё один важный факт, без которого, пожалуй, не двинулось бы дальнейшее повествование об упомянутой мимоходом штукатурке — а во всём нужен порядок. Забытый уже читателем гладиолусный кронштейн — вешалка родился из — под резца дедушкиной вертельной машинки с ножным приводом.
Вертушка достойна отдельного описания. У неё четыре скорости, масляная подсветка на кронштейне, который можно было переставлять по усмотрению, смазочные отверстия и специальные пипетки с принципом Паскаля, медные рычажки и живовертящиеся подписанные ручки, зубчатые, сверкающие качественной новизной передачи. Стальной каркас, прутья, ремни — всё забугорной пробы.
Вешалка же пришпилена к стенке внушительным гвоздём с пирамидальной шляпой. Стены, защищающие оригинальной архитектуры фамильный дом, при строительстве первоначально начали складывать из местного крупноразмерного камня. Хватило этого материала только до низа окон. А далее на каменоломне завалило десяток рабочих, пришли люди с главной конторы, с полиц — управления, и опечатали прибыльное дело. Поэтому камни, набираемые из запасов, сперва измельчали, а полумансарда вообще слепилась из брёвен.
Для целостного вида дерево оштукатурено снаружи, а заодно изнутри папиным русско — авосечным способом.
Михейшин папа вечно занят другой работой. Домашние дела он делает наспех. Он важный инженер шахтовой котельни.
Потому гвозди бьются им с одного удара. Если не считать тех двух — трёх, что, согласно закону вредности, завсегда попадают по пальцам и надолго чернят ногти.
— Как так? — удивляется присутствующая при всех важных свершениях маман, — может, ещё разок стукнуть?
— Достаточно! — иначе стену насквозь пробью, — утверждает отец, разминая побитые суставы, и подмаргивает Михейше. Мол, знай наших и умей по — семейному, наперёд, хитрить.
Потому вешалка грозит вот — вот оборваться. Грозит она так лет пятнадцать, но отчего — то не падает.
— Папа прав. Зато зимой не околеем. — Михейша поставил жирную точку в многолетнем споре отца и матери вполне справедливо, учитывая будничные способности деда Мороза пролезать без подарков в любую щель.
— Папа, а у тебя ноготь стал синим. Он не отпадёт?
— Он ещё будет чернеть и желтеть. А как совсем станет похожим на дряблую кору, так отпадёт.
Синий ноготь увеличился в размерах и стал величиной в торцевую стену РВВ. У Михейши потемнело в глазах. Тело его обмякло и как тесто из сдуревшей кастрюли поползло на пол.
— Мария, мальчику дурно!
Отец вовремя подхватил впечатлительного сына.
Мать помчала то ли за валерьянкой, то ли за нашатырём.
— Не бойся, друг мой, козлёнок. На месте этого ногтя вырастет новый, ещё краше прежнего.
Михейшу распрямило. И он скользким, бодрым ужом выпростался из рук отца. Подпрыгнул, оказавшись на воле: «Как хвост у ящерицы?»
— Ещё лучше и длиннее. Знаешь, почему ветки у деревьев подрезают?
— Нет.
— Чтобы придать дереву жизни. А из среза полезет сразу несколько маленьких побегов, и превратятся они в ветки, а на ветках густо поползут…
— Фрукты! Я догадался! — закричал Михейша, но тотчас одумался, — вдруг отец имел в виду райских змей.
— А если два пальца не молотком стукнуть, а только легонько прищемить, то шестой палец не вырастет? — скромно, затаивая страх ответа, спросил Михейша. Он час назад, крутясь с плоскогубцами, загнул в дверце Пони медный ключик и заодно прищемил составную часть кисти. А теперь старательно прятал её в кармане штанов.
— Что?
— Как?
— Покажи.
— Эх, сынок, видать таким же непутёвым вырастешь, — сказала со вздохом мама Мария, наблюдающая сцену с заранее открытым пузырьком в руке.
Она автоматически приблизила к носу нашатырь и взбодрилась на весь остаток злополучного вечера. Затем трижды поцеловала и натёрла покрасневшее место будущего шестого пальца левой Михейшиной руки волшебным зельем.
2
Михейша подрос и в степени непутёвости трижды обогнал отца.
Неожиданно для всех он стал левшой.
Место шестого пальца заняло вечное перо.
Вместо крови там течёт чернильный ручей.
В голове его поселился великий книжный червь, неустанно пожирающий дедовскую библиотеку и перерабатывающий её в гекалитры беллетрического яда.
«ОБНЫКНОВЕННО»
1
— Бабуль! — кричит Михейша, выпивши кружку напитка со вкусом лилий и подойдя к пролёту лестницы.
— Не слы — ы–шу, вну — у–чек! — надрывается бабуля.
Она с кочергой и совком в руках трудится в глубинных недрах РВВ.
Когда отходит к печи, то исчезает из видимости.
Чтобы её усмотреть сверху, надо прижать глаза к полу галереи и найти между досок нормальную щель.
Все выбиваемые Михейшей сучки дед — как только заметит — забивает столярным клеем с опилками.
Михейша свешивается вниз через перила галереи и поднимает одну ногу для равновесия. Спускаться по ступеням ему лень.
— Ба — бу — ля, слышишь теперь? Если без этого твоего растительного дела никак нельзя,