Многие поняли намек хозяина и смущенно потупились, но Корф, как опытный дипломат, ловко вышел из положения:
— Мне хорошо известна ваша первая встреча с губернатором Приморской области. Читал ту докладную. Там вы ярко нарисовали картину будущего хозяйства, и я рад, что прогнозы превзошли все ожидания. И в отношении непригодности для земледелия этой прибрежной полосы оказались пророком. Вот, господа, Михаил Иванович пятнадцать лет назад заявил, что этот район никогда, не станет ареною нашего переселенца-хлебопашца. И, как видим, оказался совершенно нрав. Ну, а успехи животноводства сегодня налицо!
Он вытянул из жилетного кармана золотую луковицу.
— Ну, что ж, время! Будем благодарить хозяев за прием и потихоньку собираться восвояси. Идите, господа, к пристани. Михаил Иванович меня проводит и мы с ним еще потолкуем о делах. Идите, идите, сегодня у меня надежнейшая охрана…
Янковский и Корф неторопливо шагали по дороге-аллее. Тянущиеся по обеим ее сторонам посадки дуба и маньчжурского ореха, когда-то так приглянувшиеся Дыбовскому, выросли в стройные деревья, бросавшие на дорогу заметную тень. Корф продолжил прерванный разговор.
— Относительно волокиты с угодьями — не беспокойтесь. Заминка произошла в связи с указом не передавать земли на сто верст по обе стороны строящейся железной дороги. Но вам будет сделано исключение — беру это на себя. Ваше начинание имеет такое важное значение для развития транспорта и охраны границ, что доказать это перед министерством не составит труда.
— Спасибо на добром слове. Буду надеяться. Для расширения дела нужны и дополнительные пастбища, и покосы.
— Понимаю. А теперь я хотел сказать вот о чем. Я получил ваше прошение о снятии полицейского надзора и прочих ограничений. Возбудил ходатайство, дал свой отзыв и весьма положительную характеристику.
Янковский чуть склонил голову, а Корф продолжал:
— Отношение направил на имя министра внутренних дел. Он, конечно, запросит мнения наместника Северо-Западного края, по месту вашего прежнего жительства и событий 63-го года… И, по получении ответа, составит доклад для утверждения решения государем, Такова процедура всех подобных дел…
Корф сказал правду. Сам он давно изучил «Дело штаба войск Виленского военного округа», начатое 16 сентября 1863 года, эту летопись шести молодых людей, в самом расцвете сил угнанных в сибирскую каторгу. Может быть, генерал-губернатор никогда до конца и не верил в полную лояльность Янковского, но, несомненно, уважал его. Во всяком случае симпатизировал как энергичному человеку. С другой стороны, в те годы лошади Янковского приносили огромную пользу, а это поднимало авторитет главы русского Дальнего Востока и приносило ему определенные лавры. В общем, барон Андрей Николаевич Корф был, конечно, неглупым и дальновидным человеком. И психологом. Он сделал уверенный ход конем и достиг цели.
Когда они уже подходили к берегу, спросил:
— Ну, что же вы все-таки решаете предпринять по вопросу улучшения лошади в ближайшее время? Сами видите — обстановка…
— Что делать, ваше высокопревосходительство. Раз обстановка требует, придется, видно, распродать часть молодняка и отправиться на будущий год в Западную Сибирь. Отберу там лучших скакунов и рысаков, приведу их сам. Такого ответственного дела не смогу поручить никому.
— Вот и прекрасно! Давайте, действуйте! А когда нужно, не стесняйтесь, по любому вопросу обращайтесь прямо ко мне…
Они распрощались, и белый восьмивесельный вельбот доставил гостей к пароходу. Загремела якорная цепь, из трубы повалил черный дым. Пароход развернулся и дал прощальный гудок.
Михаил Иванович не спеша поднимался назад, на перевал. В мыслях он был далеко, где-то в просторах Сибири…
Дальше все протекало так, как предсказал Корф. Переписка между высокими царскими чиновниками шла своим чередом. Помощник министра внутренних дел запросил генерал-губернатора Северо-Западного края — как его высокопревосходительство смотрит на ходатайство генерал-адъютанта барона Корфа? И не возражает ли против возвращения бывшего мятежника Янковского на родину?
Ответ наместника был недвусмысленным. На его взгляд, в Польше, Литве и Белоруссии вполне достаточно неблагонадежных лиц, чтобы еще усиливать их лагерь такими, как Янковский…
В каких выражениях докладывал министр царю — неизвестно. Но как бы то ни было, в июле 1890 года в «деле» ссыльного поляка появился документ, поставивший окончательную точку. Озаглавленный «По Высочайшему Повелению», он гласил дословно:
«По всеподданнейшему докладу господина Министра Внутренних Дел о ссыльном по мятежу 1863 года Михаиле Янковском, восстановленном на основании Высочайшего Повеления 1874 года в прежних правах состояния, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР в 5 день июля 1890 года Всемилостивейше соизволил на дарование Янковскому помилования освобождением его от надзора полиции, с разрешением ему повсеместного жительства в империи — за исключением губерний Царства Польского и Северо-Западного края».
Так половинчато — без права возвращения в родные края — был «помилован» Михаил Иванович Янковский. А канцелярия Северо-Западного края тотчас же разослала губернаторам и начальникам жандармских управлений Виленской, Гродненской и Люблинской губерний строжайший секретный циркуляр, запрещающий Янковскому посещать и проживать в перечисленных губерниях. Копия этого документа закрыла двадцатисемилетнее дело в сто двадцать шесть рукописных страниц.
ЗНАКОМОЙ ДОРОГОЙ
Для приобретения нескольких десятков кровных производителей требовались немалые деньги. Для этого Михаил Иванович продал всех второстепенных лошадей и, идя на немалый риск, взял ссуду в банке. Он понимал, что покидает дом надолго, поэтому в помощь жене пригласил из Иркутска ее брата Семена Лукича, оставил и Платона.
В ноябре по первому санному пути из пригорода Владивостока лихо вырвалась ямщицкая тройка. День выдался морозный. В надвинутых на лоб шапках и длинных теплых тулупах скакали на запад Янковский и его второй помощник, отставной унтер-офицер Афанасий Антипов. Небольшие, крытые кожаным козырьком сани легко скользили по накатанному за три дня тракту. На облучке, до глаз укутанный шарфом, крепко держал длинные вожжи плотный ямщик. Под правой его рукой в железной трубочке мерно раскачивался гибкий кнут. Когда бородач брался за него, кони переходили на галоп и в сани летели комья снега…
На станциях отогревались чаем, меняли лошадей, а иногда и ямщиков. За день порою пробегали сотню верст и больше, но долог был тот старинный путь от Владивостока до Томска. Ехали без остановок, без отдыха, и все равно дорога отняла целых два месяца. Только в начале нового, 1892 года, прибыли к месту.