Читать интересную книгу Полюшко-поле - Борис Можаев

Живой в могилку лягу

Скажите: умерла...

До самой до могилы

Была ему верна,

- с отчаянной решимостью признавался низкий голос, но гудел он теперь где-то наверху. И Песцов невольно посмотрел на крышу, в надежде увидеть там певицу.

- А я знаю, о чем вы думаете, - сказала Надя.

Он не слышал, как она вошла, и вздрогнул от неожиданности.

- Ой, трусишка! - Она подошла к топчану. - Вам доярок жалко, что их любить некому...

Песцов приподнялся на локте.

- Как ты догадалась?

- Песни поет тетя Пелагея. А когда звучит один женский голос, грустно становится, тоскливо.

- Умница!

Матвей обхватил ладонью ее шею и почувствовал, как под гладкой кожей напрягаются упругие и тонкие мускулы. "Точно струны, - думал он. - Тронешь - зазвенят..." Потом притянул ее к себе и поцеловал в губы.

- Вам пора! - наконец сказала Надя.

- А сколько времени?

- Уже пять часов.

- Молоковоз приехал?

- Он сегодня опоздает, будет только в восемь. Вчера приемщицу предупредил... Что-то поломалось у него.

- Как ты сказала?! - Песцов скинул ноги на земляной пол и растерянно глядел на Надю. - Мне же надо быть на разнарядке.

- Да, к семи часам в правлении. - Надя поглядела на часы. - Меньше двух часов осталось... Возьмите мой велосипед.

Она вышла на минуту и вернулась с велосипедом. Песцов быстро натянул клетчатую рубаху, застегнул сандалеты:

- Вот так номер...

- Возьмите, - Надя подвела велосипед к Песцову.

- Но ведь все знают, что это твой велосипед, - замешкался Песцов.

- Ничего... Хуже будет, если вы не приедете на разнарядку.

- А как же ты?.. На Косачевский мыс?

- Я с молоковозом уеду.

- Ну, спасибо.

Одной рукой он взял велосипед, второй обнял Надю, поцеловал:

- До вечера!..

С непривычки Песцов никак не мог удержаться на узкой тропинке; руль постоянно вело куда-то в сторону, колесо виляло, и он со страхом считал луговые кочки. Раза два упал, и после каждого падения противно дрожали колени.

Наконец он плюнул в сердцах и повел велосипед по тропинке, сам запрыгал по кочкам. К селу он подошел только в восемь часов не то что в поту, а в мыле. На конном дворе решил передохнуть.

Здесь возле коновязи стояла целая вереница верховых лошадей. Лубников с конюхом выводили со двора очередную заседланную, упирающуюся лошадь.

- Что это за кавалерия? - спросил Песцов у Лубникова. - Мобилизация объявлена, что ли?

- Так ить это все для руководящего состава, - ответил Лубников. Закрепленные лошадки. Вроде персональных.

- Какой руководящий состав?

- Да как же, - бригадиры, всякие заведующие, учетчики, объездчики, охранники. Работает руководство, слава богу...

- Так сколько же их? - Песцов кивнул на коней.

- Иной раз почти полсотни седлаю, - ответил Лубников. - Колхоз большой, за всем уследить не шутка.

- Н-да, расплодили командиров-надзирателей, - усмехнулся Песцов. - Уже восемь, а они еще и не чешутся.

- Так пока энти, которые работают, не вышли, тем тожеть делать нечего.

- Черт знает что!

И "энти" и "те" сидели возле правления и на лавочке, и на крыльце, и прямо на траве вдоль палисадника; тут и бригадиры, и учетчики, и трактористы, и шоферы, и много прочего люду, про которых говорят в колхозе: "Ждут, куда пошлют".

Подъезжая, Песцов поздоровался. Ему ответили разноголосо, весело, приветливо кивали головами. Он поставил велосипед возле ограды и пошел в правление.

- Кажись, Надькин? - спросил кто-то и хмыкнул.

- Заткнись! - уже из коридора услышал Песцов чей-то голос. - Что за шутки!

В правлении было тоже людно и так накурено, что не продохнуть. Множество народу окружили стол, за которым сидел Семаков. Заметив Песцова, все ринулись к нему, каждый со своим вопросом.

- Товарищ секретарь? - спрашивали одни.

- Товарищ председатель, - величали другие.

- Куда же мою машину направят?

- А я ремонт трактора закончил. Что делать?

- А мне лошади нужны... Лес подвозить.

Песцов поднял руку.

- Стойте!.. Я еще не председатель.

Все с недоумением смотрели на Семакова: что, мол, за канитель? Тот встал из-за стола, подошел к Песцову:

- Ну что за формальность? Вы же оставлены за Волгина. Вот и хозяйствуйте.

Песцов, как бы вспоминая что-то свое, оглядывал примолкших, настороженных людей, стол, заваленный бумагами, и наконец произнес:

- Ну, давайте... Что у вас?

Он сел за стол. И мгновенно его окружил разноголосый хор:

- Подпишите мне путевку!

- Не торопись, милок! Я дольше твоего ждал.

- Да не галдите вы! - кричал на всех рыжеусый, в синей косоворотке, стоявший ближе всех к Песцову, и спрашивал сердито: - Да вы дадите нам лошадей или нет? Лес подвозить.

- Завхоз! - крикнул Песцов.

К столу протиснулся Семаков.

- Вот на лесозаготовки лошадей просят, - сказал Песцов, кивая на рыжеусого. - Сколько вам?

- Пять запрягли... Еще десять подвод надо, - отвечал рыжеусый.

- Нет лошадей, - сказал Семаков.

- Как - нет? - спросил Песцов. - А там, на коновязи?!

- Верховые, что ли?

- Конечно.

- Те нельзя. Не могу же я бригадиров да учетчиков без коней оставить.

- Черт знает что! - с досадой сказал Песцов. - Да разберитесь вы хоть по порядку! Что вы облепили меня, как мухи?

Целый час он подписывал то накладные, то наряды, то путевые листы, то заявления какие-то нелепые разбирал: "...отказываюсь перебирать клещи и потник, потому как за бесценок..."

- Вы что, шорником работаете?

- Без расценок какая работа. Я тебе, положим, клещи переберу, но ты опиши все, как есть. Или возьми потник...

- А мне вчера горючее не подвезли... Это как рассудить?

- Его Кузьма, черт, спьяну на Косачевский мыс увез. Свалил там бочку.

- Сам ты с похмелья! Ему бригадир приказал туда свезти.

- О це ж рядом! Тильки с бугра сойтить...

- Сойтить... А подниматься тожеть надо. А кто платить будет? Это как рассудить?

Через час у Песцова голова пошла кругом. И когда наконец все разошлись, он встал из-за стола и тупо уставился в окно.

- Туговато, Матвей Ильич? - раздался за его спиной голос Егора Ивановича. Когда вошел он, Песцов не слышал, а может быть, и не выходил вовсе, остался незаметным где-нибудь в углу.

- Здравствуйте, Егор Иванович! - Матвей задумчиво прошел к столу. Суета какая-то.

- Машина большая, а сцеп один - вот она и тяжело вертится, - сказал Егор Иванович. - У нас ведь все от одного колеса норовят двигать.

- Да, Егор Иванович, норовят. Добро хоть колесо-то надежное попадет.

- Мы вот, колхозники, промеж себя часто балакаем - порядок у нас не тот. А ведь можно к хозяйству приноровиться...

- Как?

- А вы приходите вечером ко мне на чашку чая. Мужики соберутся. Вот и потолкуем.

- Приду обязательно!

Вышедшего из правления Егора Ивановича встретил Семаков.

- Дай-ка прикурить, Егор Иванович.

Тот достал спички, протянул их Семакову.

- Далеко идешь? - спросил Семаков, возвращая спички.

- Заверну домой на минутку да на поле.

- Может, велосипед прихватишь, - кивнул Семаков на прислоненный к палисаднику Надин велосипед. - А то Песцову-то некогда отвозить его... Председатель! Временный, правда.

- Какой велосипед? - переспросил Егор Иванович.

- Да ты что, не узнаешь? Твоей племянницы велосипед, агрономши!

- Надькин? А чего он здесь валяется? При чем тут председатель?

- Чудак человек! - губы Семакова тронула снисходительная усмешка. - На нем Песцов на работу приехал.

- Откуда? - все еще недоумевая, спрашивал Егор Иванович.

- Говорят, возле реки в копнах спали... Вот он и торопился.

Вдруг Егор Иванович побагровел и угрожающе двинулся на Семакова.

- Сволочь!

- Полегче! - Семаков отстраниться, растопырив пальцы.

- Блоха! - Егор Иванович пошел прочь.

- Все-таки советую взять велосипед. А то чужие приведут, - очень вежливо сказал Семаков.

Егор Иванович вернулся, взял велосипед и, сдерживая ярость, процедил:

- Гнида...

"Ну ж я ей задам, срамнице!" И чем ближе подходил он к Надиному дому, тем сильнее кипела в нем ярость. Велосипед внес в сени и, сердито грохая сапогами, прошел в дом. Но Надя словно не заметила его; она приехала с Косачевского мыса, легла на койку поверх одеяла, запрокинув голову, и смотрела в потолок.

- Велосипед привез, - грозно сказал Егор Иванович.

- Спасибо.

- Валялся возле правления.

- Кто?

- Нехто! Совесть потеряла ты. Вот кто!

- Ты что это, дядя Егор? - Надя присела на кровати и с недоумением уставилась на Егора Ивановича.

- А я-то, дурак старый, еще дорожку ему указывал. Способствовал. Думал, у вас как у порядочных людей. А вы уже в копнах ночуете!

- Ах, ты вот о чем! Это мое дело. Тебя оно не касается.

- Конечно, меня не касается! - Егор Иванович всплеснул руками. - Твои грехи-то глаза мне колют. На людей стыдно смотреть. Хоть бы седины мои пожалела.

Надя резко поднялась и подошла к Егору Ивановичу с побелевшим лицом.

- Стыдно, говоришь?! А мне, думаешь, не стыдно? А меня кто жалеет? Мне двадцать шесть лет... А у меня лицо-то задубело, как выделанная овчина... Круглыми днями мотаюсь на ветру, на жаре, на холоду... А ночью уткнешься в подушку да ревешь от тоски. Кому слово скажешь? С кем здесь пойдешь? С Сенькой-шофером, что ли?