Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2 октября 1944 года Морелль самостоятельно отправил образцы кала для анализа во Фрайбург и в Отдел химического анализа Берлинского военного округа в Целендорфе.
Морелль написал Ниссле: “Пожалуйста, немедленно исследуйте прилагаемый образец кала на наличие остатков пищи... Пожалуйста, сообщите мне о своих результатах по телефону до получения письменного отчёта”. Но условия доставки в Германии были хаотичными, и образец не доставлялся во Фрайбург до 19 октября. Прошла ещё неделя, прежде чем Ниссле завершил анализ. (Современные медики сочли бы образец кала, находившийся в пути 3 недели, непригодным для исследования).
Поскольку Гитлер по-прежнему испытывал боль во внутреннем ухе, он послал за доктором Гизингом. Готовясь к осмотру уха, Гитлер спросил:
– Доктор, как вы узнали об этих таблетках от метеоризма?
После дальнейших нежных расспросов он добавил:
– Почему вы не пришли и не рассказали мне всё это лично?
Гизинг, убеждённый в своей правоте, обвинил Морелля в халатности, потому что теперь было совершенно ясно, что именно Морелль или его помощник капрал Маккус доставляли таблетки в бункер Гитлера.
– Что ж, – сказал Гитлер, – вы оскорбили Морелля до глубины души. Он выглядит довольно бледным и рассеянным, и во всём винит себя. Но я его успокоил! Я сам всегда думал, что это просто угольные таблетки для всасывания моих кишечных газов, и всегда чувствовал себя довольно приятно после их приёма.
3 октября 1944 года
Перед встречей с фюрером у меня состоялся разговор с доктором Брандтом, который я затем обсудил с фюрером. Брандт сказал, что фюрер каждый день глотал 16 таблеток от метеоризма, в которых содержалось столько стрихнина, что его доза была опасно близка к максимальной. Он утверждал, что нынешняя болезнь и все предыдущие были хроническим случаем отравления стрихнином. Я заявил, что никогда не назначал такого интенсивного употребления таблеток от метеоризма и что последние несколько дней с ужасом слышал об этом. По его (Брандта) мнению, фюреру сейчас становится лучше, потому что в течение последних 5 дней, в течение которых он был прикован к постели, фюрер прекратил принимать таблетки от метеоризма по той причине, что их больше нет. Он сказал, что тремор также может объясняться этой причиной. (Я не согласен, поскольку дрожь в ногах и руках исчезла в момент взрыва бомбы, хотя, как мы теперь знаем, он продолжал принимать таблетки от метеоризма).
Я хотел бы далее отметить, что фюрер, как он сам утверждал сегодня вечером, страдал от этих желудочных спазмов и скопления газов с 1929 года и от серьёзных расстройств, с которыми столкнулся в то время. У него снова и снова возникали спазмы после периодов сильного обострения, и в последнее время их у него было много. Он сказал, что принимает таблетки от метеоризма около 2 лет, а в последние несколько месяцев – примерно по 16 таблеток в день.
Доктор Брандт злорадно говорил о моей ответственности, хотя я никогда не назначал их.
– Вы серьёзно думаете, что кто-нибудь поверит вам, когда вы заявите, что не прописывали их? – сказал он. – Если бы что-нибудь случилось с фюрером, то можете сами представить, что бы произошло тогда. Они не возложили бы ответственность, скажем, на Хассельбаха, но на вас и, вероятно, на меня тоже. Вот почему было бы лучше, если бы я всегда был в курсе всего, что происходит. У меня есть все доказательства, что это был явный случай отравления стрихнином. Вы должны быть в состоянии видеть уровень стрихнина в моче! С таким же успехом я мог бы откровенно сказать вам, что оставался здесь последние 5 дней только потому, что фюрер очень болен.
Затем я отправился к фюреру. Я сказал ему, что врачи критикуют меня за то, что я якобы никогда не делал ему рентгеновских снимков и никогда не заказывал анализ содержимого его желудка. Фюрер вспылил:
– Пусть эти господа только попробуют сказать что-то подобное при мне! Как часто вы делали подобные предложения, и как часто я отказывался? Чего добиваются эти глупые люди?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Тем не менее, – возразил я, – я призываю вас, мой фюрер, позволить мне делать и то, и другое в будущем!
– Сейчас это невозможно! – сказал он.
4 октября 1944 года
Из-за работы днём и вечером у него немного кружилась голова, что случалось довольно часто после взрыва бомбы; в течение нескольких недель с тех пор он мог держаться на ногах только из последних сил.
Уходя, я отвёл Арндта в сторону и категорически запретил давать фюреру какие-либо лекарства без моего разрешения. Я спросил о таблетках от метеоризма, и мне сказали, что их больше не осталось.
Фюрер, по его словам, принимает по 16 таблеток в день, после чего, по словам Арндта, он позвонил мне около 2 недель назад, и я дал разрешение только на 2.
5 октября 1944 года
Это была его вторая ночь без снотворного. Фюрер считает, что нежный массаж конечностей с помощью медицинского спирта не принёс ему никакой пользы, поскольку он не мог заснуть, а ночью чувствовал сначала озноб, а затем лихорадку. Но он чувствует себя лучше, чем вчера.
Посетив фюрера прошлой ночью, я спросил его об одном маленьком одолжении: дать мне короткую записку, подтверждающую, что я никогда не давал никаких указаний о приёме большого количества таблеток от метеоризма, и, более того, что я неоднократно требовал сделать рентген желудочно-кишечного тракта и исследовать содержимое его желудка, но что он никогда не давал мне на это разрешения. Фюрер согласился на это и сказал, что сделает это в форме письма ко мне. [Однако в бумагах Морелля такого письма нет.]
Во время обсуждения замечаний Брандта фюрер вспыхнул гневом и спросил, утверждал ли Брандт в таком случае, что это я распорядился принимать таблетки от метеоризма. Потому что, по его словам, он уже сказал ему, что принимал их по собственной инициативе.
– Нет, – ответил я, – но буду признателен, если смогу получить это в письменном виде в качестве гарантии для себя.
Кроме того, сказал я, Брандт ушёл от меня к нему. Фюрер заявил, что это неправда, потому что Брандт сначала обратился к нему и только после этого ко мне.
Я ответил, что, по-моему, здесь, должно быть, какая-то ошибка, потому что Брандт уже сказал мне, что ему, естественно, придётся сообщить об этом фюреру, и он собирался пойти и повидаться с ним.
Фюрер повторил:
– Нет, он пошёл к вам после того, как ушёл от меня.
Неудивительно, что Морелль сам заболел, когда увидел над собой тень виселицы за то, что чуть не отравил Гитлера. 7 октября он записал в дневнике: “В полночь 5-6 октября я был у фюрера. После того, как я вернулся домой, у меня был отёк мозга и небольшое кровоизлияние за левым глазом, в результате чего двоилось в глазах, менялась оптическая ось и ограничивалось зрение от крайнего левого угла до нижней границы поля зрения. Также была небольшая тошнота без рвоты, тенезмы (но только один стул за ночь); головной боли не было, но при пробуждении возникало головокружение”.
7 октября 1944 года
В 13:15 позвонил фюрер и, когда я спросил, могу ли приехать, он ответил, что чувствует себя хорошо, у него совсем нет температуры и он хочет, чтобы я оставался в постели – так я быстрее поправлюсь.
Морелль 2 дня пролежал в постели и был тронут многочисленными посетителями, которые к нему приходили.
На следующий день прибыл его берлинский ассистент доктор Вебер, но сам Вебер чувствовал себя не слишком хорошо, поэтому Мореллю пришлось осматривать Гитлера самостоятельно. Гитлер утешил своего больного врача неожиданным, но в высшей степени обнадёживающим решением: всех трёх других врачей уволят из штаба фюрера – останется один Морелль.