— К старту готовы?
— Готов! — бодро откликнулся оператор.
Ларин перешел на внешнюю связь.
— Спутник, я Вихрь. Прошу запуск.
— Вихрю запуск разрешаю, — удовлетворенно пробасил руководитель испытаний.
— Понял, — ответил Ларин и подал команду оператору: — К запуску!
— Есть к запуску! — откликнулся Шегель.
Пока оператор делал подготовительные включения, Ларин уселся в кресле поудобнее, подтянул привязные ремни и внутренне подобрался — запуск плазменного реактора не шутка. Эти компактные сверхмощные ядерные машины открывают перед космонавтикой невиданные перспективы, но они еще полны эксплуатационных загадок. Иногда на них «находит» и они начинают капризничать, да так капризничать, что становится жарко. Недаром испытания плазменных реакторов разрешены только в космосе на высоте не менее трехсот километров от Земли. Только после двухчасовой обкатки о годности реактора можно составить определенное мнение. Для этого, собственно, и проводятся ходовые испытания.
— Реактор подготовлен, — доложил Шегель.
— Запуск!
Ларин откинул пластмассовый предохранительный колпачок и нажал пусковую кнопку. Вот и все действия, которые должен выполнить командир, остальное — дело автоматики. Ларин смотрел на контрольное табло, на индикаторах которого одна за другой проходили управляющие команды. Подчиняясь этим командам, из горячей зоны реактора в строго рассчитанном темпе выходит сетка стоп-устройства, и в нем начинает циркулировать могучий плазменный поток. Мощность его должна быть строго определенной, чуть меньше — реактор недодаст десятки процентов энергии, чуть больше — плазма пробьется сквозь защиту, и реактор начнет капризничать. Ну, а если плазма повредит автоматику, то будет совсем худо. Но если думать об этом, то лучше вообще не садиться в кресло испытателя.
Размышления Ларина прервала контрольная лампа реактора, — сигнализируя о нормальном запуске, она вспыхнула ярким зеленым цветом. Ларин облегченно вздохнул, поправил наушники и стал ждать доклада Шегеля. Нормальный запуск — понятие относительное. Только оператор, вооруженный специальными приборами и еще более специальными знаниями, может дать окончательное заключение о работе этой сложнейшей ядерной машины. Прошло десять секунд, потом еще десять. Ларин нетерпеливо шевельнулся и уже собрался было запросить, в чем дело, когда послышался спокойный тенорок Шегеля:
— Не нравится мне реактор, Андрей Николаевич.
Брови Ларина сдвинулись.
— А конкретнее?
— Во время запуска было три заброса активности и сбой с повторением операций.
Ларин слушал оператора с большим вниманием. Конечно, Шегелю еще далеко до классного оператора-космонавта, в нем крепко сидит закваска кабинетного ученого, зато он великолепный знаток своего дела. И, как показывает история, научные работники, совершающие звездный рейс, быстро становятся опытными летчиками-космонавтами. Помогают знания, умение аналитически мыслить, спортивная закалка. Шегель, кроме всего, один из соавторов проекта ходового плазменного реактора, знает его, как самого себя. Когда оператор обстоятельно высказал все, что он думает о капризах своенравной машины, Ларин невозмутимо спросил:
— Каковы ваши предложения?
— Предложения? — с ноткой недоумения переспросил Шегель.
— Предложения, — подтвердил Ларин. — Будем продолжать испытания или стоп реактору?
Шегель кашлянул и замялся. Да Ларин и сам хорошо знал, как это непросто произнести сакраментальные слова — стоп реактору! Ну хорошо, во время запуска реактор прибарахлил, но он все-таки вышел на рабочий режим. А сейчас поди-ка узнай — есть там неполадки или нет. Если бы это было известно заранее, незачем было бы проводить и сами испытания, результатов которых, прямо-таки сгорая от нетерпения, ждет куча специалистов. Да и не только специалистов.
— Стоп реактору — это, конечно, слишком, — проговорил наконец Шегель, — а вот прогнать его на всех режимах, вплоть до форсажа, стоит.
— Резонно, — согласился Ларин и нажал кнопку внешней связи.
— Спутник, я Вихрь. Имею арегулярность работы реактора в пределах допусков. Прошу пробный выход на форсаж.
— Понял, ждите.
Через десяток секунд послышалась скороговорка главного плазменника:
— Вихрь, прошу на связь оператора.
— Оператор слушает, — отозвался Шегель.
— Что там стряслось, Олег Орестович?
Между инженерами начался оживленный разговор, столь густо пересыпанный специальными терминами, что разобраться в нем могли лишь посвященные. Ларин вначале с интересом прислушивался, потом потерял нить рассуждений, запутался и заскучал. Нечаянно, боковым зрением он заметил, как контрольная лампа реактора, горевшая зеленым светом, вдруг сменила его на желтый и начала мерно мигать. Секунду Ларин смотрел на нее, ничего не понимая. Потом с некоторым усилием воспринял случившееся: реактор вышел на форсаж! Вышел на форсаж, хотя Ларин, слышал все еще продолжавшуюся дискуссию о том, можно ли и целесообразно ли производить эту операцию! Что-то случилось. Что? Неисправность сигнализации? Ошибочное механическое действие Шегеля? Или самопроизвольное возрастание активности?
— Оператор, — вклинился он в разговор специалистов, — проверьте режим реактора!
— Режим? — удивился Шегель и замолчал.
— Реактор на форсаже, — удивленно доложил он через секунду, — это вы включили?
Этот вопрос разом поставил все на свои места. У Ларина екнуло сердце и засосало под ложечкой. Страх, самый обыкновенный страх — случилось самое неприятное из того, что может случиться на ядерном корабле: реактор пошел вразнос, подбираясь к бесконтрольной работе, которую закономерно венчает сверхмощный взрыв. Привычным, давно отработанным усилием воли Ларин загнал этот страх в самые подвалы подсознания. С этого момента Ларин словно раздвоился. Один Ларин, командир рейдера и опытнейший испытатель, действовал четко, продуманно, не теряя напрасно ни одного мгновения. Другой, живой, теплый, чувствующий Ларин, смотрел на него со стороны и не верил в происходящее! Авария реактора? Но этого не может быть? Не может наяву случиться такая нелепость!
— Стоп реактору, — коротко приказал Ларин и вышел на внешнюю связь. — Спутник, я Вихрь. Авария реактора. Тревога!
— Что вы говорите?! — изумился главный плазменник.
В наушниках что-то клацнуло, видимо, это руководитель испытаний задел за тангенту, выхватывая из рук инженера микрофон.
— Спутник понял, — послышался его торопливый голос. — Объявляю тревогу!