Читать интересную книгу Моя сумасшедшая - Андрей Климов

— Уже уходишь?

— Нет, папа, — от волнения рот ее пересох. — Хочу… выпить с вами вина.

— Не поздновато ли для таких предприятий? — Анна Петровна отложила вязание и внимательно взглянула на дочь. — Ты даже и не рассказала, как прошла премьера. Вы с Соней так заняты собой, что до нас вам и дела нет…

Бодрый голос сестры прервал ее:

— Прошу к столу! Мама, я так и не отыскала твой портвейн.

— Да там и осталось всего чуть-чуть, — заметила Анна Петровна, поднимаясь. — Не понимаю, что за причуда такая?

Юлия вышла вместе с матерью, а Соня осталась с отцом, плотно притворив дверь родительской спальни.

Ждать пришлось довольно долго, и Анна Петровна уже начала с недоумением поглядывать на дверь. На столе горели свечи, стоял хлеб, наспех накромсанный деревенский сыр, бледный маргарин в масленке, графин с водой, неизвестно как сохранившиеся тонкие стаканы с золотым ободком, а в центре — почти полбутылки красного вина. Наконец появились заплаканная Соня и отец — оба с торжественными, как в церкви, лицами. Дмитрий Борисович сразу же сел рядом с женой, взял ее руку и, перебирая узловатые пальцы, произнес:

— Аннушка, дорогая моя, только не нужно волноваться. У нас большая радость. Олег жив… — с этими словами он протянул матери фотографию.

Она невозмутимо взяла, долго всматривалась, а затем вернула.

— Я всегда знала, — надменно произнесла Анна Петровна, — это ты, Дмитрий, не верил. Никто никогда меня не слушает. — Она вдруг опустила голову и принялась смахивать невидимые крошки со скатерти. Морщинистая ладонь тряслась. — Так и должно быть… вопреки… всему и всем…

Соня бросилась к ней, обняла исхудавшие плечи, а Юлия плеснула воды в стакан, протянула сестре, а себе налила полную рюмку вина и в один глоток осушила, чувствуя, как мучительно сжимается сердце от сухих всхлипов матери.

Потом читали и перечитывали письмо брата, уже успокоившись, допили вино; к еде никто не притронулся. Фотография переходила из рук в руки. У отца молодо блестели глаза, к матери вернулось ее обычное состояние: сдержанное внимание и проницательность. Снимок был любительский, но очень четкий, и каждая деталь подверглась обсуждению — вплоть до вьющегося растения, заглядывавшего в распахнутое окно.

— Похоже на плющ, — заметила Юлия. — Верно?

— Не знаю, — вздыхая, отвечала Анна Петровна. — Скорее, на каприфоль. Но точно не плющ… Чего бы я ни дала, только бы успеть их всех увидеть!..

Было около половины второго, когда в закутке, отгороженном шкафом, заворочался Макс. Сестра пошла к ребенку, а Юлия поднялась из-за стола.

— Мне пора. Слишком поздно.

— Ночь на дворе. Куда ты пойдешь?

— Я должна быть дома, — Юлия почувствовала, что голос из-за вынужденной лжи звучит натянуто. — Муж…

Она не смогла продолжать.

— Одной нельзя. Тебя необходимо проводить. Я сейчас…

— Ну что ты выдумываешь, папа! — Юлия рассмеялась. — Я уже не девочка. Может, подвернется ночной трамвай… И тебе нужно отдохнуть. Знаешь, я так счастлива, что Олег нашелся, — мне теперь все нипочем.

— Ты позвонишь утром?

— Ну конечно! — Юлия наклонилась, чтобы поцеловать колючую щеку отца, и вышла в общий коридор, по пути негромко окликнув сестру.

В темноте прихожей Соня шепнула:

— Я увезу его с собой!

— Кого?

— Письмо.

— Ты с ума сошла? Ты же сама мне говорила… Сделай, что Олег велел! И не раздумывай. Ты просто не представляешь… У меня есть одна-две фотографии Олега, еще с тех времен. Я принесу тебе завтра же…

Дверь за ней захлопнулась.

Нащупывая в полутьме парадного липкие перила, Юлия спустилась и вышла на улицу. Слегка кружилась голова, но состояние спокойной, какой-то отрешенной легкости не покидало ее с тех пор, как она вскрыла конверт, чудом явившийся из безумной дали. Дышалось легко — при полном безветрии воздух казался настоянным на кипарисе, как в Крыму.

Вокруг не было ни души. Желтый дворовый пес доверчиво подошел к ней и ткнулся мокрым носом в колено. Юлия улыбнулась.

За зашторенными окнами мастерской Казимира Валера горел свет.

В том же невесомом состоянии, в котором она прошла весь путь от дома родителей, слыша только собственные шаги да неровный стук сердца, Юлия сбежала по ступеням, ведущим в цоколь особняка.

Дверь была не заперта, а прямо за ней, будто поджидая, стоял Казимир. В руках у него был продолговатый плоский сверток, перевязанный обрывком бечевы. При виде его рассерженного лица, Юлия счастливо рассмеялась.

— Уходите немедленно!

— И не подумаю, — воскликнула она. — Тоже мне гостеприимство… Ну что за человек! И глотка воды не дадите? Просто умираю от жажды. Да впустите наконец — не стоять же мне тут до утра!..

Он отступил, и Юлия пошла напрямик к столу, сколоченному из неструганых досок, где в беспорядке громоздились папки с литографскими оттисками, рулоны ватмана, старые книги, стремительно обернулась — и тут же оказалась у него в руках. Руки были неожиданно сильными, ни вздохнуть, ни пошевелиться.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — и все-таки он не отпускал ее.

— Губы пересохли, — сказала Юлия. — И ноги болят. Эти туфли, черт бы их подрал… Никуда я не уйду, не надейся!

Казимир наклонился к ее протянутому навстречу лицу, коснулся жесткими горячими губами ненакрашенного бледного рта и вдруг отстранился с усмешкой.

— Ну да, — виновато пробормотала она. — Это вино. Но оно ни при чем. Просто глоток-другой… Если бы ты знал, как мне сейчас хорошо!

— Сейчас принесу воды. — Усадив ее на диван, Казимир вернулся к двери, так и стоявшей нараспашку, и плотно прикрыл.

— Запри, пожалуйста! — попросила Юлия, сбрасывая туфли и забираясь на диван с ногами. — Я же сказала: отсюда ни шагу. Ты не можешь меня выгнать!

Он вернулся и протянул ей латунную кружку. Юлия выпила залпом, жадно, будто весь день шла через пустыню, и неожиданно смутилась. Вода была ледяная.

Она открыла сумочку, достала коробку папирос, чиркнула спичкой и закурила, стряхивая пепел в опустевшую кружку.

— Странный сегодня день, — произнес он, поглядывая на нее с насмешливым любопытством. — Утром я провожал родню жены в Мелитополь. Затем Марьяна неожиданно умчалась к отцам-василианам. Я взялся было за работу, но все время думал о тебе. Почему? И работать не мог — без водки в последнее время ничего не выходит. Потащился в театр, хотя видеть никого не хотелось… Потом вернулся, упаковал холст, собрался домой — и все равно ждал, как на вокзале, где нет никаких расписаний, слонялся из угла в угол. Что же это с нами случилось?

— Сядь со мной рядом, — проговорила она. — Так и должно быть. Я люблю тебя, Казимир…

Она ушла на рассвете, дождавшись, когда он наконец-то задремал. Казимир что-то пробормотал ей вслед, какие-то слова, но она уже ничего не слышала, бесшумно прикрывая за собой фанерную дверь узкой комнатушки без окон, служившей ему спальней.

Сверток с картиной ждал ее на диване.

На проспекте Сталина Юлии повезло: со стороны заводов подошел пустой, пахнущий мокрой пылью пятый трамвай.

Спустя двадцать минут она входила в свою квартиру в наркоматском доме. Гудела голова, глаза слипались, а губы сами собой складывались в улыбку. Чтобы не возиться с колонкой, она поставила кастрюлю с водой на плиту, а сама распаковала сверток, взглянула на картину — и вдруг поняла, о чем Казимир шептал ей ночью.

Она выпрямилась и поискала взглядом место на стене. Единственное подходящее было занято фотографией родителей. Не стучать же молотком, неумело вгоняя гвоздь в половине шестого утра в стену соседа — зампреда Совнаркома. Пришлось просто снять фотографию — место для нее найдется потом.

Когда с картиной было покончено, Юлия едва нашла в себе силы раздеться и заползти в постель.

В полдень ее разбудил стук в дверь. Голос Раисы возвестил:

— Юлия Дмитриевна, вас к телефону.

Накинув халат, она босиком пробежала в гостиную, на ходу кивнув домработнице.

— Вячеслав Карлович звонят, — вполголоса сообщила Раиса.

Юлия подождала, пока женщина выйдет из гостиной, и взяла трубку.

— Ну, здравствуй…

Голос Балия звучал раздраженно.

— Ты где? — спросила Юлия, одной рукой прижимая трубку к уху, а другой плотнее запахивая халат. — Уже вернулся?

— Да. Чем занимаешься, Юлия?

— Собираюсь к родителям. — Она переступила с ноги на ногу и вдруг заметила, что банкетка стоит неровно, а ковер топорщится. — Жду тебя к ужину. У нас с Раисой все готово…

— Опять? Значит, ты все-таки ночевала у них? — вдруг спросил муж.

Она запнулась на долю секунды — и тут же сообразила, что он звонил сюда в ее отсутствие.

— Мы с сестрой вчера были на премьере. Все закончилось слишком поздно, чтобы возвращаться одной. Как твоя поездка?