Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Расскажи, в чем твоя работа.
– Сэр? – человек был одноглазым, с разрубленной щекой, но, казалось, понимал, о чем его спрашивают. В глазах его светилась гордость: как же, им заинтересовался офицер! – Мы их зарываем, сэр.
– Я знаю. Расскажи, как это происходит, – если Хогану удастся хотя бы найти тело Шарпа, главный вопрос будет решен.
Человек чихнул. В руках его была игла и суровая нитка.
– Зашиваем всех лягушатников, сэр, если они, конечно, не офицеры – тем гроб положен. Хороший гроб, сэр.
– А британцы?
– О, тем гроб, конечно, сэр. Если найдется, конечно, – иначе зашьем так же. А если кончатся мешки, сэр, просто протыкаем и зарываем.
– Протыкаете?
Могильщик моргнул здоровым глазом, разгоряченный собственными объяснениями. У ног его лежал французский солдат, лицо его уже осунулось, мешок был наполовину прошит крупными стежками. Могильщик взял иглу и проткнул ею нос француза:
– Глядите, сэр: не кровавит. Значит, он и не живой уже, понимаете ли, сэр. А был бы, так дергался. Был такой дня четыре назад, – он взглянул на одного из своих омерзительных дружков. – Четыре дня назад, да, Чарли? Того шропширца еще кровью рвало, – он снова поднял глаза на Хогана. – Не особенно приятно, когда тебя заживо зароют, сэр. Малость спокойней, сэр, знать, что мы здесь и приглядим, чтобы вы и в самом деле умерли.
Благодарность Хогана была далека от искренней. Он указал на груду грубо сколоченных гробов:
– В них хороните?
– Храни вас Бог, сэр, нет. Французов вот мы прямо в яму сваливаем. Ну, иногда еще табличку ставим, сэр. Я имею в виду, сэр, чего с ними церемониться? Вы бы видели, сэр, как они с нашими обращаются, если понимаете, о чем я. А вот их офицеры – другое дело. Они могут и получить...
Хоган прервал его:
– Британцы, идиот! С ними что делают?
Могильщик-перфекционист обиженно пожал плечами:
– Их приятели забирают, нет? В смысле, батальон, сэр. И настоящие похороны, сэр. Чтоб священник был. Вон они, там, ждут, пока за ними придут.
– А если неизвестно, кто они?
– Зашиваем, сэр.
– А где те, кого сегодня привезли?
– По-разному, сэр. Кого-то уж увезли, кто-то ждет, пока за ним придут, а кого-то, как того джентльмена, готовим вот, – он вложил в эти слова все свое достоинство.
Шарпа не было ни в одном из гробов. Сержант Хакфилд откинул все крышки, но лица были ему незнакомы. Хоган вздохнул, глянул на приютившихся под крышей ласточек и кинул Прайсу:
– Может, он уже похоронен? Я не понимаю: здесь его нет, в палате тоже, – Хоган и сам не верил своим словам.
– Сэр? – Хакфилд рылся в груде снятых с трупов мундиров, сложенных в углу дворика. Наконец, он вытащил рейтузы Шарпа, безошибочно узнаваемые зеленые рейтузы, снятые Шарпом с мертвого французского офицера из Императорской гвардии. Хоган опознал их так же быстро, как и Хакфилд.
Он повернулся к одноглазому, чьи стежки в присутствии офицера стали мельче и аккуратнее:
– Чья это одежда?
– Мертвых, сэр.
– Помнишь, с кого вот это?
Тот прищурил единственный глаз:
– Мы их получаем голыми, сэр, всех, а одежду потом. Ее уж до нас всю проглядят, мы только сжигаем, – он уставился на рейтузы: – А французские вроде?
– Откуда ж ты знаешь, где тела французов?
– Нам говорят, когда приносят, сэр.
Хоган повернулся к Хакфилду и ткнул пальцем в сторону мешков с телами французов:
– Открывайте, сержант, – присмотревшись, он разглядел на рейтузах огромное кровавое пятно. Бесполезно: с такими ранами не живут.
Могильщик возмутился, когда Хакфилд начал вспарывать серые мешки, но Хоган прикрикнул на него. Вместе с Прайсом они вглядывались в каждое открывающееся лицо: никто из мертвых не был Шарпом. Хоган повернулся к могильщику:
– Кого-то уже похоронили?
– Господи, конечно! Две телеги привезли сегодня днем, сэр.
Значит, Шарп похоронен в общей могиле с врагами. Хоган чуть не разрыдался. Он нервно сглотнул, постучал ногой об ногу, как будто замерз, и глянул на Прайса:
– Теперь это ваша рота, лейтенант.
– Нет, сэр!
Хоган мягко произнес:
– Да. Завтра утром уходите. Батальон найдете у Сан-Кристобаля. Придется все объяснить майору Форресту.
Прайс упорно качал головой:
– Мы же не нашли его, сэр. По крайней мере, ему нужны приличные похороны!
– Хотите разрыть уже похороненных?
– Да, сэр.
Хоган покачал головой:
– Завтра дадите залп над общей могилой. Это все.
Да, это все, думал Хоган, направляясь к штабу, все, чего мог желать Шарп. Нет, не так: он не знал, чего мог желать Шарп, кроме успеха. Он всегда хотел доказать, что человек, поднявшийся из низов, может быть столь же хорош, как и любой из привилегированного класса. Пусть лучше покоится с миром, чем поймет, сколь несбыточна его мечта. Но Хоган тут же отмел и эту мысль: нет, не лучше. Шарп был беспокойным, честолюбивым, но однажды, думал Хоган, его честолюбие могло быть удовлетворено. Хоган даже немного обижался на Шарпа за то, что тот был убит: друзья так не поступают. Представить себя без Шарпа было сложно: стрелок всегда мог перевернуть все с ног на голову, привнести азарт в скуку – а теперь все кончилось, друг погиб.
Хоган устало поднялся по ступеням штаба. Офицеры как раз собирались в столовую. Веллингтон заметил лицо Хогана и остановился:
– Майор?
– Ричард Шарп мертв, сэр.
– Нет.
Хоган кивнул:
– Простите, милорд, – и рассказал все, что знал.
Веллингтон слушал молча. Он помнил Шарпа сержантом, они много миль прошли вместе, давно знали друг друга. На лице Хогана он видел боль и разделял ее, но не знал, что сказать, и только покачал головой:
– Мне очень жаль, Хоган, очень жаль.
– Да, сэр, – Хоган вдруг понял, что жизнь отныне будет серой и неинтересной: Ричард Шарп был мертв.
Глава 14
Хирурги не соврали майору Хогану: они хорошо помнили Патрика Харпера, чье тело, бесчувственное после падения, они тщательно исследовали. Переломов и других ран найдено не было, и сержант был перенесен в палату, где мог лежать до прихода в сознание.
Но был и еще один пострадавший в той схватке. Когда его принесли к хирургам, он еще дышал, но очень слабо, и только глубокое беспамятство спасало его от боли. Санитар снял с него пустые ножны вместе с перевязью, стянул рубашку и увидел старые шрамы. Потом тело подняли на грязный стол.
Хирург, забрызганный свежей кровью, блестевшей поверх засохших пятен недельной давности, оттянул рейтузы Шарпа, разрезал их большими ножницами и увидел, что рана идет далеко вниз и вправо по брюшной полости. Он покачал головой и выругался. Кровь толчками вырывалась из небольшого пулевого отверстия и растекалась по животу и бедру раненого, но хирург даже не потянулся за скальпелем: он нагнулся к мускулистой груди, прислушался к дыханию, такому слабому, что его трудно было различить, потом взялся за запястье. Пару секунд он не мог даже нащупать пульс, почти сдался, но вдруг почувствовал легкое биение. Тогда он кивнул ординатору:
– Стяните края.
Помочь тут было нечем, разве что не дать совсем истечь кровью – правда, этот исход мог быть милосерднее для человека с такой раной. Санитар ухватил ноги Шарпа и крепко сжал их, не давая дернуться, а ординатор сжал края раны, сводя окровавленную плоть, не обращая внимания на попадающие внутрь клочки одежды и стараясь держать пальцы подальше от зияющей дыры. Хирург прошел к жаровне, взял кочергу и раскалил щуп. Раненый дергался и стонал, но боли не чувствовал. Кровотечение остановилось, в воздухе повис дым и запах горелой плоти. Хирург наморщил нос:
– Перевяжите. И уносите.
Ординатор кивнул:
– Нет надежды, сэр?
– Нет, – пуля осталась внутри. Хирург мог отнять ногу за девяносто секунд, мог нащупать пулю и вытащить ее из бедра за шестьдесят, наложить шину на сломанную руку, он мог даже достать пулю из груди, если она не задела легкое – но никто на свете, даже знаменитый Ларре[73], главный хирург Наполеона, не смог бы вынуть пулю, попавшую в нижнюю правую часть живота. Этот человек – труп: дыхание все слабее, кожа бледнеет, уходит пульс. Чем быстрее он умрет, тем лучше: остаток жизни будет для него непрерывной болью. Да и сколько осталось жизни? Рана воспалится, начнет гнить, и к концу недели его, так или иначе, похоронят. Хирург, раздраженный неудачей, перевернул Шарпа на бок и увидел, что выходного отверстия от пули нет. Зато есть шрамы от порки: бунтарь отбегался. Плохой конец.
– Отнесите его вниз. Следующий!
Раненого перевязали, раздев донага, а всю одежду, как была, кинули в угол, чтобы пересмотреть на досуге: у многих в швах одежды были спрятаны монеты, а санитарам так мало платили! Один из них поглядел в бледное лицо:
– Кто он?
– Кто знает? Думаю, француз, – рейтузы Шарпа были французскими.
- Бледный всадник - Бернард Корнуэлл - Историческая проза
- Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл - Историческая проза
- Азенкур - Бернард Корнуэлл - Историческая проза
- Деятельность В.Ф. Джунковского в Особом комитете по устройству в Москве Музея 1812 года - Лада Вадимовна Митрошенкова - Биографии и Мемуары / Историческая проза / История / Периодические издания
- Молодость Мазепы - Михаил Старицкий - Историческая проза