вы доказали умение видеть детали… В-общем, две детали не дают поверить в случайность. Во-первых, защитный купол питается от конструкции, в которую помещаются сразу три макра: один питающий и два запасных. И вот эти два оказались подменены на крашеные стекляшки, что не могло случиться само по себе. При этом неизвестно, когда именно произошла подмена: она могла быть совершена и за час до трагедии, и за месяц. Главный же кристалл был повреждён, причём при полном заряде увидеть это невооружённым глазом было очень сложно, а после подключения энергию он терял очень быстро. Ну, и во-вторых, время аварии. Если бы не заминка, связанная с переносом ритуала в помещение из-за внезапного грозового шквала, то на момент падения купола вся экскурсия была бы в дальней от входа точке. Добежать оттуда никто не успел бы, единственное убежище могло вместить едва ли каждого пятого из нуждающихся, что могло спровоцировать драки за место, с последующей длительной враждой между родами и кланами.
— Если по отдельности можно было бы списать первое — на кражу, второе — на случайность, то всё вместе…
Мурлыкин вздохнул.
— Да, именно так. И ваши способности к быстрому анализу для вашего возраста действительно впечатляют.
— Не льстите, Василий Васильевич, тут не требуется никакой особой глубины мысли. — Я не набивал себе цену и не жеманничал, в конце концов, я всего лишь озвучил вывод, сделанный дедом.
— В общем, расследование ведётся, подменять собой следствие я вас не только не прошу, но и предостерегаю от этого. Но присматривайте за происходящим со своей стороны, и если что-то заметите — не побрезгуйте поделиться со мною или с ротмистром Жабицким.
— Всенепременно. Разоблачить того, кто покушался на массовое убийство одних и превращение в калек других — это дело благое и нужное.
— Эх, жаль, что не все дворяне, особенно молодые, разделяют эту точку зрения.
Мне в голову пришла неожиданная мысль.
— Василий Васильевич, у вас найдётся ещё пятнадцать-двадцать минут, пока я сбегаю к себе в комнату? У меня есть для вас кое-что, правда, ещё не знаю, понравится ли.
— Заинтриговали. Пожалуй, я даже провожу вас как минимум до входа в общежитие — нужно кое о чём переговорить с некоторыми людьми.
А я просто решил подарить Мурлыкину одну пластинку. Да, отчасти и тщеславие, но ему, может быть, понравится, а если не самому — то жене или ещё кому-то из родни. Не решил только, подписывать или нет.
К моменту моего возвращения ко входу Василий Васильевич о чём-то тихонько разговаривал с Петровной, которой в момент нашего входа в общежитие не было в выгородке, там сидел замещавший её коридорный надзиратель. Я подождал в стороне, пока они закончат разговор, чтобы ни у кого даже подозрения не было, что я услышал что-то лишнее.
— Василий Васильевич, как вы относитесь к творчеству Валериана Лебединского?
— Положительно, хотя особым восторгом, в отличие от дам, не пылаю. А в чём дело?
— Вот, новая пластинка с новой песней, к появлению которой я имею некоторое отношение.
— Да? И какое же, интересно?
Мурлыкин взял пластинку и начал читать надпись на ярлыке. И, наконец, дошёл до нужного момента.
— Да ладно⁈ Соавтор⁈
— Профессор был достаточно вежлив, чтобы так оценить мой вклад. Вам ваш минский коллега рассказывал про мою привычку напевать всякую чушь?
— Да, было дело. Даже отдельные примеры приводил, уверяя, что мелодии очень прилипчивые.
— Вот. Профессор случайно услышал кое-что в поезде, заинтересовался и сделал из одной из таких диких песенок нормальную. А сейчас мы, кстати, над ещё одной работаем — вроде бы, неплохо получается.
«Должно было вообще хорошо получиться, если один лишенец не испортит своими завываниями!»
— Раз так… Можно попросить подписать диск? Потом буду хвастаться, что у меня в коллекции первая работа начинающего тогда автора.
Ломаться я не стал, написал просто: «Господину Мурлыкину с благодарностью», подписал и зафиксировал подпись печатью. Артефакт, кстати, заметно заинтересовал следователя, который детально расспросил о его цене, возможностях и месте приобретения.
Ну, а затем пришлось бежать обратно в учебный корпус, на начавшиеся нормальные занятия.
Глава 15
В первый день, помимо торжественного построения и вводного занятия, большую часть которого я пропустил, было ещё два сдвоенных урока с небольшим перерывом между ними, которые назывались «парой» и были основным способом организации учебного времени. Причём обе пары были по тем же предметам, что и в гимназии. И большую часть времени преподаватели потратили на знакомство: рассказывали о том, что мы будем изучать, сколько времени, когда будут зачёты и когда — экзамены. Затем выясняли кому из студентов знакомы те или иные термины, и уже на втором уроке читали первую вводную лекцию.
Начало учёбы меня разочаровало, но дед «утешил», сказав, что и в его мире во всех ВУЗах первый семестр, как правило, посвящён по большей части «созданию базы», то есть — подтягиванию знаний студентов по общеобразовательным предметам до нужного уровня. Ну, и заодно это своего рода «последний экзамен» — проверка, могут ли и хотят ли они учиться при иной, чем в школе, организации процесса. Специальные предметы в первые полгода если и даются, то ознакомительно.
Кроме знакомства с преподавателями и учебным процессом на переменах (а заодно и немного на лекциях) я знакомился с одногруппниками и сокурсниками. Как итог дневных событий, в первую очередь — награждения, к общежитию я шёл с целой толпой новых знакомых. Встреченного страждущего баронета Вязовского пришлось приглашать к себе «отметить награждение» вместе со студентами моей группы. На тринадцать человек мои оставшиеся запасы были невелики — может, оно и к лучшему, злоупотреблять хорошим отношением Петровны не стоило. Но и не так, чтобы «только понюхать» — вышло по четыре маленьких рюмочки, двадцать пять граммов каждая, если наливать полную. Правда, рюмок у меня было только четыре, так что каждый тост поднимался на три раза — сам я себе отмерял по чуть-чуть в чайную чашку.
Дед в процессе делился опытом о том, что, из какой тары и в какой компании доводилось пить ему. То, что студенты при посиделках в общаге приходят обычно со своей тарой я даже озвучил, после чего пришлось пресекать попытки некоторых «сбегать» — мол, незачем внимание привлекать. Идея с рюмками из огурцов тоже понравилась, в том числе и тем, что посуду после гулянки мыть не надо. Но всё перекрыла, конечно, история с бутылкой коньяка[1], которую распили на четверых из яичной скорлупки, причём отварное яйцо было с особой аккуратностью выскоблено прямо там при помощи