За Хныком шла Улита. Глаза у нее были красные, зато прическа уже в полном порядке. Хнык, помимо прочего, был еще и неплохим парикмахером.
— Ну что я тебе скажу, зюзя моя! Объективно, конечно, дура ты. А субъективно — он. Ты к нему всем сердцем, а он в тебя высморкался и ножки о тебя вытер! У-у-у! Я б ему такого не спустило! — бабьим голосом рассуждал Хнык, похлопывая Улиту по горячему плечу.
Улита не стала акцентироваться на этом «не спустило». Она знала, что, увлекаясь, суккубы порой говорят о себе в среднем роде. Вместо этого ведьма подозрительно посмотрела на Хныка, который выглядел слишком уж довольным, и внезапно пожалела, что поддалась слабости.
— Ты мне кое-что обещала, нюня моя. Не забыла? — внезапно спросил Хнык.
Еще недавно подобострастный, теперь он вел себя расхлябанно и даже покровительственно. Точно внутри безвольно-мягкой подушки, которую все привыкли пинать ногами, внезапно оказалась стальная гирька. Эх, не так просты суккубы! Не такие уж они безвольные мямлики!
— Что я обещала? — рассеянно спросила Улита.
В горячке она могла, конечно, ляпнуть все, что угодно.
Хнык осклабился:
— Ну как же? А обещание отдать мне то первое, что я попрошу, без всяких отговорок?
Улита расхохоталась.
— Тебе придется подвинуться. У меня нет эйдоса. А если и есть, он ко мне не вернется. Я ведьма, — заявила она.
Хнык не смутился.
— Ну мало ли! Вдруг я не эйдос попрошу? А, может, хи-хи, и эйдос! Кто знает, когда какое чудо произойдет? Всегда полезно наперед подстраховаться. Я, Хныкус Визглярий Истерикус Третий, всегда так делаю.
Хнык дрыгнул ножкой и, оглядываясь, затопал к выходу. По дороге он высунул язык и на глазах у продавщицы пакостно облизал себе не только нос, но и брови, что было совсем уже невероятно. Продавщица позеленела и брезгливо отвернулась. Воспользовавшись этим, суккуб ловко сунул себе под жилетку шелковый топик с ближайшей вешалки и прошмыгнул сквозь ябедливо пискнувший турникет.
Улита вышла следом. Оказалось, Хнык не ушел и ждет ее. Он подскочил к ней бочком и странным свистящим шепотом выплюнул:
— «Чем важнее человек для Него, тем больше его крутит. Тем больше темных духов вьется вокруг него, мелких, противных, гаденьких. Но не страшись: каково бы ни было направление жизни в прошедшем, дела в настоящем могут изменить ее!»
Ближе к концу последней фразы голос суккуба стал совсем глумливым.
Улита вздрогнула.
— Откуда это?
— «Книга Света», родная моя. Знать надо аргументы врага! Я вот читало! Умное стало, жуть! Ну до встречи, нюнечка! Я побежало! — пояснил суккуб, брезгливо сплевывая.
Суккуб вильнул увесистым тазом, хихикнул и исчез. Улита задумчиво смотрела ему вслед.
— Выходит, шанс у меня все же был, иначе бы он так не суетился! — задумчиво сказала Улита.
Обычно самую сильную боль доставляет ничтожное. В этом величайшая ирония мрака, особое молодечество. Получить все, не заплатив ничего. Испугать не ударом даже, а замахом. Мучительным ожиданием. Страхи — это все, что есть у мрака, потому что глобально он бессилен.
* * *
Выплакавшись в жилетку корыстному жалельщику Хныку, Улита испытала лишь кратковременное облечение. Душевные раны, которые Улита растравила по собственной глупости, заныли еще сильнее. Чтобы замазать их, теперь требовались мировые запасы зеленки.
Улита никак не могла выбросить из головы Эссиорха.
— А как он на меня смотрел! Будто я в мусоре валяюсь и из мусора к нему ручки тяну! Чем так смотреть — лучше б сразу убил! — кипела она, широко шагая против людского потока.
«Я б ему такого не спустило!» — внезапно вспомнила Улита слова Хныка.
— Жалкий суккуб, и тот бы не спустил, а я что? Вот так вот возьму и прощу? — спросила она у себя и тотчас ответила: — Нет, ни за что!
Маленькая и пока совсем не победоносная внутренняя война была объявлена. Решив, что Эссиорху она не простит и все у нее с ним кончено, Улита сразу успокоилась и, ощутив голод, свернула в первый же подвальчик.
Спустившись по длинной лестнице, ведьма села за столик и стала искать глазами официанта. Не найдя, решительно постучала по столу цилиндриком с зубочистками. Через некоторое время откуда-то вынырнул молодой мужчина «в самом расцвете сил».
— А где меню? — строго спросила у него Улита.
— В меню можно не смотреть, — было сообщено ей.
— Почему?
— Вам правду или как?
— Начните с правды. Если будет «или как», я сразу почувствую! — заверила его ведьма.
— От повара ушла девушка и увела с собой его собаку. Повар страдает без собаки и пришел на работу пьяный. Так что, будете искать другое заведение или предпочитаете и дальше ломать зубочистки? — Официант с неподдельным интересом наблюдал за руками Улиты.
Улита хотела возмутиться и покачать моральным насосом права потребителя, но обнаружила, что действительно разломала с десяток зубочисток и сложила их горкой.
— Тьфу! Я и не знала! — сказала она.
— Бывает. Лучше зубочистки, чем мебель… — великодушно сказал официант, пристальнейшим образом разглядывая Улиту.
— Чего вы на меня уставились, как профессиональный ныряльщик на детскую ванночку? — буркнула ведьма.
На круглой как блин физиономии официанта прорезалась улыбка.
— Вы меня не помните? Мы же встречались! — воскликнул он.
— Я многих не помню. По статистике, москвич, проехав в метро на работу и обратно, видит где-то сорок тысяч человек. Неудивительно, что к концу дня они малость путаются в памяти, — отбрила его Улита.
Она почему-то решила, что официант к ней клеится, и решила поставить его на место.
— Я Эдя Хаврон, дядя Мефодия, — немного обиженно сказал мужчина.
Улита присмотрелась и, узнав, обрадовалась. Сам собой подскочивший стул толкнул Эдю сзади под колени.
— О, привет! Посиди со мной! А как Зозо? — спросила Улита, прежде часто слышавшая от Мефа о его матери.
Эдя на миг задумался. Сообщать чужому человеку о бесконечных проблемах сестры не хотелось. Посторонним людям нужны не столько события, сколько краткий и емкий ответ.
— Нормально. Зоя уникальная женщина! Умеет создавать праздник из ничего. Ботинки себе какие-нибудь купит или закат красивый увидит — и уже праздник, даже если остальное все погано. С ней рядом радостно. Она не какая-нибудь хмыриха, которой весь мир обязан, потому что у нее сумочку в трамвае порезали, — сказал Хаврон.
Проболтав с Улитой минут десять, Эдя проникся к ней внеслужебной симпатией. Вспомнив, что ее до сих пор не накормили, он резво вспорхнул и умчался. Слышно было, как он на кого-то орет в кухне, а кто-то орет на него. Орали, впрочем, на показуху, явно получая от этого обоюдное удовольствие. Улита сама была специалистка по крику и умела улавливать нюансы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});