Читать интересную книгу Неизвестный солдат - Вяйнё Линна

— Оставайтесь на местах! Не бегите! — закричал Лехто.

Он был очень бледен, но упрям и решителен. Когда вой усилился, Рахикайнен втянул голову в плечи и сказал:

— Сейчас нам конец.

Первые бомбы взорвались за дорогой. Рахикайнен скорчился и присел. Остальные продолжали стоять. Последовала серия мощных взрывов, и воздушная волна ударила им в спину. Ближайшая бомба упала все же на безопасном от них расстоянии, между палаток, одна из которых рухнула на землю. Во время взрыва Рахикайнен распластался на земле, но тотчас же вскочил, так что другие, застывшие в невыносимом напряжении, этого даже толком и не заметили. Солдаты стояли бледные и серьезные, но, как только они поняли, что взорвалась последняя бомба, и осознали, что стоят на месте невредимые, лица их расплылись в улыбках. Будет о чем поговорить!

Но улыбки сразу же погасли. Истребители начали поливать свинцом перепаханное бомбардировщиками поле, и тотчас же со стороны палаток послышались стоны и крики.

— Подойдите кто-нибудь… помогите… что со мной случилось? Ай-ай… Господи спаси… Смерть пришла… помогите… что со мной случилось?

Стоны потонули в грохоте и вое моторов. Лицо Лехто окаменело от напряжения, и он сказал, обращаясь к остальным:

— Еще не все, ребята… еще не все… постоим еще.

На самом деле особой опасности не было, поскольку истребители «осаждали» шоссе, которое проходило на некотором расстоянии от них.

— В кого-то попало, ребята. На помощь! — сказал Хиетанен, но Лехто отказался уйти с места. — Нет, черт побери, я все же пойду, — проговорил Хиетанен и бросился, пригнувшись, к палаткам. Рахикайнен и Мяяття кинулись было за ним, но Лехто удержал их:

— Не бегите понапрасну. Достоим до конца. Хиетанен и один сделает там все, что нужно. И Коскела туда идет, и санитары.

Они остались, тем более что последний истребитель скрылся из виду и к палаткам бежало много людей.

— Кто же это? — размышлял вслух Рахикайнен. — Похоже на голос Салонена… Втравил ты меня в эту идиотскую историю… Нет, черт побери… такого больше не повторится.

Лехто зашелся своим странным утробным смехом. Он чувствовал себя как бы оттаявшим, из ледяной глыбы снова превратившимся в человека. Он знал, что отомстил. Нет, ничего они не могут ему сделать. Ничего хуже смерти не могут придумать, а с ней-то он справится.

Рахикайнен вел себя как ни в чем не бывало, словно и не было момента, когда он струсил, сжульничал. Он «подначивал» друзей в своем обычном стиле:

— Интересно, какие награды нам дадут, когда Бекас услышит, какие мы герои. Хиетанену полагается крест Свободы с дубовым листом, ведь он вовсе даже и не мародер, а тоже стоял…

Когда в палаточном городке убедились, что самолеты русские, картежные компании рассыпались и стирка рубашек прекратилась. Коскела приказал всем укрыться в лесу, и многие, спасаясь, постарались убежать как можно дальше. Другие же остались возле палаток, потому что кто-то крикнул: «Он целит в палатки, да не попадет».

Фельдфебель Корсумяки остался после раздачи суточных поболтать с Коскелой и был еще в лагере, когда появились самолеты. Коскела приказал ему укрыться вместе с ним в лесу, но Корсумяки все же остался возле палаток. Он лег между кочек, зажимая уши руками. Во рту он держал пустой мундштук, чтобы не лопнули барабанные перепонки.

Земля качнулась под ним, и, когда взрывы приблизились, он ощутил сильный, словно обезболивающий удар в спину между лопаток и потерял сознание. Придя в себя, он заметил, что стоит на коленях. Все казалось ему каким-то странным… Только услышав стоны и увидев лежащего на земле солдата, он вспомнил, что произошло, и понял, что ранен. Тяжелая усталость словно придавила все его тело к земле, но боли он не чувствовал. Поднявшись на ноги, он сделал несколько неверных шагов. Страх охватил его: «Не могу… не могу… попало… сильно…»

В его путающемся сознании промелькнуло, что всю войну он боялся смерти и ждал ее. И вот как это случилось.

— Конец пришел… больше не могу.

Земля качнулась, в глазах потемнело, и он так и не узнал, что его прошила пулеметная очередь истребителя. Напоследок с уст его слетели всхлип и беспомощное лепетание:

— Не надо… нет… Я хочу жить…

Коскела и Хиетанен появились одновременно с прибывшими санитарами. Ничего больше нельзя было сделать. Корсумяки уже мертв, другой раненый потерял сознание. Это был действительно Салонен, как и предполагал Рахикайнен. Тот самый, которому Хиетанен перед отправлением поменял у Мякили сапоги. Ему оторвало руку, и сердце билось еле-еле, санитары с трудом прощупывали пульс.

Солдаты начали постепенно возвращаться. Писарь был в сильном возбуждении и беспрестанно, как безумный, повторял:

— Я был рядом. Если бы я остался с фельдфебелем… Прямо как на передовой, а мы ведь нестроевые.

От страха он не сознавал, что твердит одно и то же, и в его словах то и дело слышалось: рядом и передовая.

Хиетанен, раздраженный и расстроенный случившимся, сердито сказал ему:

— Иди ты к черту, долдонишь одно и то же!

Писарь поправил рубашку, пригладил волосы и водрузил фуражку на голову, продолжая твердить свое. Хиетанен пощупал у Салонена пульс, поднял упавшую на землю фуражку, стряхнул с нее сор и сказал:

— Не стоит его перевязывать. Скончался.

Тело подняли на носилки, и испытанное солдатами потрясение излилось в ревностной готовности оказать хоть какую-то помощь. Кто-то осторожно поднял оторванную руку и положил ее на тело убитого.

— Положите хорошенько…

— Нога плохо лежит…

— Закройте кто-нибудь ему глаза…

В этих заботливых хлопотах проявилось их уважение к смерти, и без видимой причины они заговорили почти шепотом. Санитары унесли Салонена, а Корсумяки остался ждать своей очереди. Солдаты надели упавшую фуражку на голову фельдфебеля, хоть и не так глубоко и не так прямо, как она была надета раньше. В уголке глаза фельдфебеля они заметили слезу. Возможно, она навернулась в последние мгновения, когда пришло сознание смерти. Обессилевшая и обмякшая душа старого человека, осознавшего свой конец, вылилась в беспомощном всхлипе. Что-то трогательно старческое заметили в лежащем перед ними теле даже солдаты. Возможно, это были всего лишь толстые пестрые шерстяные носки, своей домашностью напомнившие многим стариков, которые обычно носят такие носки на их родине.

Под рухнувшей на землю палаткой лежал третий труп. Это был солдат Кайвонен из четвертого отделения. В сжатой в кулак руке нашли три сотенные бумажки и пять карт.

— Какие карты?

— Четыре туза и дама.

— Черт побери!

— Вот это игра. При таких-то картах и я бы сыграл на свое местечко в небесах.

— А господь сыграл джокером.

Они были совершенно серьезны. Никто не улыбался, свое удивление они выражали так почтительно, словно читали «Отче наш». Но как только трупы унесли, гнетущее чувство начало рассеиваться. Они старались казаться жизнерадостнее обычного. Послышались беззаботные шутки: «Ребята отправились в батальон, где носят белые тапочки… Двум смертям не бывать, а одной не миновать… Больше-то ничего не потеряли, кроме той души, что при зачатии была получена».

Но об участи фельдфебеля сожалели. Никто не держал против него зла, более того, еще в начале боев он завоевал настоящее расположение солдат, особенно когда они заметили холодное отношение фельдфебеля к Ламмио, вызывавшему всеобщую неприязнь. Было известно, что с началом мобилизации фельдфебеля хотели направить в тыл, но он наотрез отказался.

— Смерти пришлось поискать старика.

Трое мародеров все еще стояли на опушке леса по стойке «смирно». Только когда убитых унесли, Коскела обратил на них внимание и спросил у Хиетанена:

— Эти что, все еще стоят?

— Простояли всю бомбежку. Не ушли, хоть я и приказывал.

Коскела рассмеялся и приказал отменить наказание, но солдаты попросили разрешения отбыть его до конца. «Ну, если уж вам так хочется», — усмехнулся Коскела. Он сразу же понял весь комизм ситуации и остался доволен ею. Необходимо было преподать Ламмио урок, и Коскела охотно сделал это. Как бы мало ни считался Ламмио с другими людьми, он все же остерегался прямо обижать Коскелу. И все-таки Коскела испытывал к нему отвращение. С присущим ему здравомыслием он видел, какой ядовитый посев оставляет в сердцах у солдат каждый поступок Ламмио.

Когда два часа прошли, трое приятелей появились в палатке. Лехто был молчалив, но по его лицу все время блуждала мрачная ухмылка.

— «Надо выдержать до конца», — сказал мне однажды Каарна. Старик знал, что говорил, и был верен своим словам. Но этот чертов попрыгун заслуживает разве что кулаком в глаз. Да так, чтобы и на рождество синяк не прошел. Чтобы он немножко в рождественский вечер повертелся.