Читать интересную книгу Новый Мир ( № 2 2009) - Новый Мир Новый Мир

— Ивану-младшему три года было. Играли в чаепитие в детском саду, насыпали песок в игрушечные стаканчики. Воспитательница, практикантка еще, командует: “Горячо, дуйте, ждите! А вот теперь можно пить”. Не успели оглянуться, как мой дурак заглотил весь песок и чудом не умер. Ведь в группе тридцать два ребенка, а пил песок он один. Такой был доверчивый.

А дальше повисала тишина, которая говорила: “А сейчас?”

Нам уже рассказывали несколько историй охоты за деньгами родителей, но без смертельного налета. Например, наш однокурсник работает на Карибах и написал доверенность сыну, чтобы он получил контейнер с запчастями в порту Петербурга. Сын все запчасти реализовал, деньги прокутил, а отцу плакался, что контейнер потерялся. Возмущенный однокурсник позвонил с бурных Карибов, диспетчер ему ответил в том смысле, что у них все ходы записаны. Получили контейнер тогда-то, вручили по доверенности через трое суток. Хотел горячий отец посадить отпрыска, но тот рыдал, ветхозаветно обнимал отцовские колени и обещал закончить универ с отличием. И студент был определен на хлеб и воду до конца обучения.

Аня горюет, мы горюем и говорим:

— Неужели вам придется уезжать из Перми?

— Хренушки — уезжать куда-то! Не дождутся, чтобы бросили племянника в гордуме. А в других местах кто нас прикроет?

Мы здесь впервые слышим про думского племянника. Но, с другой стороны, можно было предполагать кого-то в этом роде, видя их удачливость.

— Закажу молебен, закажу сорокоуст за наше с Иваном здравие, но из Перми ни ногой! Ведь вообще-то некуда, некуда ехать!

И Аня плачевно развела руками. Мы увидели, что вокруг Перми раскинулась пустыня, в которой нет ни одного думского племянника.

Племянник, впервые возникнув в этом разговоре, продолжал реять через час, во время звонка Ани:

— Послушайте, тут такое творится, то есть происходит, то есть такие повороты!.. Дед Ивана Константиновича — священник расстрелянный — никого на допросе не назвал!

— Подожди, Аня. Сколько лет твоему Ивану?

— Шестьдесят девять. Он внук священника. На синодальной комиссии дали нимб местночтимого святого-мученика. Вот племянник сейчас приезжал из думы, просит фотографию, чтобы икону написать. Кажется, где-то была, но не можем найти.

И последовал получасовой телефонный рассказ, что дедушка Степан, то есть мученик Стефаний, начал являться в Верещагинском районе и чудеса творить.

— Бум канонизации сейчас. Около двух тысяч причислили к мученикам.

— Букур, слово “бум” не сюда... Тогда были не только расстрелы, после революции. Священников пытали! И вот синодальная комиссия запрашивает каждый раз в архивах ФСБ протоколы: не сотрудничал ли батюшка, не назвал ли кого. Дед Степан никого не назвал. Получил пулю в затылок, а потом побежал за девушкой, она хотела утопиться.

— Аня, стой — как это побежал за девушкой?

— Явился. Она хотела утопиться из-за жениха, который подлец оказался — страшно запил, не мог остановиться… А отец Стефаний ее догоняет и за рукав держит. А потом пошел с ней к этому запойному жениху, как цыкнет на него, как топнет, и у того сразу горбик стал расти...

— Перестал пить?

— Да. Но там все круче. Во время перестройки батюшка им обоим явился: “Почему не рассказываете о чуде?” Ну, они пришли в воскресенье в церковь и рассказали настоятелю. Настоятель ответил: “Давно про Стефана говорили: это человек, ходящий верою”. А потом еще одно чудо: во время расчистки оврага экскаватор подцепил гроб, сквозь щели было видно нетленное тело в священническом облачении. Благоухания не было, но не было и запаха тления. Под волосами нашли отверстие от пули. Переоблачили, перезахоронили. Попросили фотографию у нашего племянника — он тоже правнук Степана, как и мой пасынок. Будут писать икону.

Иван-младший нашел фотографию прадеда и отдал не думая: какое-то чувство восторга завалило все мысли. А потом задумался, да и жена подсказала:

— Мог бы на этом срубить что-то более увесистое, чем восторги.

— Что бы я без тебя делал! Веду себя как штымп! — Он вдруг с ласковой строгостью накинулся на сына Мишу: — Что это за игры у тебя в компе, сплошные вопли и моря крови! У тебя предок — отец Стефаний!

Кстати, насчет отцов и сыновей. Он хотел снять трубку, чтобы раскрутить своего отца на пару тысяч долларов, нет, столько не даст, ну хотя бы на тысячу, мол, хранил я фотографию прадеда бережно много лет. Тут он закашлялся и не останавливался до утра понедельника. И травяные сборы жены не помогали. Он изнемог, уже рвота подступала, редкие слезы покапывали, и он наконец прохрипел наверх:

— Прадедушка ты Степан! Да это я так подумал, в шутку! А батяню уважаю, уважаю! — И вдруг сам себе сказал: — Если уважаю, то зачем тогда ключи украл? Так еще за это, что ли, врезали? Ой, как вы там все помните!

Тут судорога рвоты его скрутила и стала выжимать из него все планы, наметки, разводки…

— Ладно-ладно! Все понял, кругом виноват!

Травка словно почувствовала, что здесь есть враг, которого не видно. Она сказала:

— Будь мужчиной! Не сдавайся! Я заварю сейчас новый грудной сбор, против астмы. Против всего!

— Так плохо, ничего не понимаю.

— Мучеников щас — как грязи в наших родных болотах.

— Уйди, дура! Из-за тебя погибаю!

Мучительно кашляя, он одновременно трезво прикидывал: взять из заначки пять тысяч и отнести куда-то там в часовню или какую еще контору, пусть эти бородатые возьмут да помолятся, а то ведь совсем помираю… Нет, пять — жирно будет, отломлю от них две и отдам Лучку моему, Лукерьюшке, ей надо, она молодая, жадная, я обещал оплачивать комнату… Лучок до последнего изгиба отчетливо встала перед ним, и еще сильнее разросся кашель. Он посинел, дыхание почти совсем отлетело, и он прошелестел черными губами:

— Нет, я сдуру ошибся, все пять отнесу.

Теперь Аня спрашивала то по телефону, то по электронке: как одеться на торжественный обед, посвященный канонизации отца Стефана; можно ли в золотых кольцах прийти или лучше поскромнее; или все-таки можно? Ведь золото — символ вечности. Недаром нимбы у всех святых золотые. В общем, тема смертоносного пасынка испарилась, и Аня говорила, что это тоже какое-то чудо. Тут подвернулся день рождения Ани, и они повезли нас в свой ресторан “Авось”. Ну, вы знаете, там еще живой петух в стеклянной клетке над входом (не подумайте, что за рекламу нам заплачено). Иван Константинович только пригублял и вдруг спросил:

— А как же быть мне с теми грехами, которые я сам себе не могу простить?

Но мы-то пригубляли чаще и поэтому сказали воодушевленно:

— Не прощается только хула на Святого Духа. Вы-то уж наверно ничего подобного не говорили!

— Нет, другое, но такое страшное, что сказать нельзя. Это я когда локтями в перестройку пробивался.

Мы пустились в вязкие объяснения:

— Конечно, батюшка на исповеди может епитимию наложить, первоначально к причастию не допустить. Но вы же человек активный, вам же должно быть по нраву, что Царство Божие силой берется, то есть штурмом…

Иван Константинович, конечно, любил бороться. Поэтому, вздернув иероглифы бровей, долго боролся с нами:

— Как-то это очень просто получается: сходил, всю грязь смыл. Как под душем. А я сам себе не могу простить.

А Иван-младший опоздал и был к тому же без Травки. Часто выбегал на улицу, потому что перестал выносить табачный дым. Наконец рассказал:

— Сегодня она свалила от меня. Решила больно мне сделать: Мишку схватила под мышку — и к маме.

Иван Константинович сказал озабоченно:

— Надо пригласить специалиста из церкви. Он подымит кадилом — и все темные энергии после нее рассеются.

В это время появился племянник, помните, из думы? Впрочем, на пять минут, чтобы поздравить Аню и умчаться по делам вертикали. Но мы его и так лет двадцать знаем, через телевизор. Он, видимо, нас тоже смутно знал, потому что сказал:

— Вы обо мне напишете? Но чтобы я был главный герой, который победил всех!

И тут вокруг его головы в дымчато-стальных тонах мгновенно разыгрались кадры: типа он терминатор русской государственности, направо-налево взрывает врагов нашего президента, а потом он и сам внезапно гарант Конституции…