с ним отомстила.
Вот только не понравился мне его бегающий взгляд.
– Ты вовремя, – забрал он у меня из багажника ящик шампанского и поторопился скрыться в доме.
С заднего сиденья я достал цветы: букет для мадам Воскресенской и одну белую розу для той, ради которой приехал – усиленно делал вид, что всё хорошо.
Что бы ни творилось в моей душе, ей травить душу не обязательно. И так нас ждёт сложный разговор. Поймёт ли она? Поверит ли? Согласится? Что проку гадать…
– Валер, мы знакомы, – прервал я поток губернаторского красноречия, когда тот пытался меня представить. – Татьяна Владимировна, – расшаркался я.
Краем глаза, словно на мушке, держа моего Зверька. А я думал она обрадуется, а она стояла как та царевна, откусившая отравленного яблока – ни жива ни мертва, словно не верила своим глазам.
– Привет! – развернулся я, чтобы широкой спиной загородить её не только от чужих взглядов, от всего мира. Протянул розу.
Она её взяла, но, блядь, у неё дрожала рука. И она… плакала?
Перед глазами поплыла кровавая пелена. Сука, я убью эту Воскресенскую. И не оставлю с ней больше Янку ни на секунду. Увезу хоть силой, если понадобится.
Ведь чувствовал, что добром это не закончится. Ведь не хотел отпускать. Знал, что она в опасности рядом с этой сукой, имя которой как угодно, только не «мать».
– Поговорим? Сейчас, – и показал Янке глазами на дверь.
О чём шёл разговор в шикарно обставленной гостиной со шкурами, рогами и камином, я толком не слышал. Ждал, когда мой Зверёк оденется и выскользнет на улицу.
И нашёл её в облетевшем саду у беседки. Хрупкая, испуганная, вся словно сжавшись в комочек, она стояла, прислонившись к стене, о чём-то думала и не смотрела на меня.
– Арман! – услышав шаги, встрепенулась она. Не пошла, побежала, понеслась навстречу.
– Сладкая моя! – подхватил я её на руки. Обнял, закружил, когда она обхватила меня ногами. – Как я скучал.
– Как хорошо, что ты приехал, – она прижалась всем телом, зарылась куда-то в шею.
И сердце зашлось он её близости. Девочка моя, как же я люблю тебя!
Опустив на землю, прижал к стене всем телом, словно расплющил, не давая времени даже отдышаться.
– Мне надо тебе ска…
– Я должен тебе сказа… – начали мы одновременно.
– Говори, – уступил я, но она покачала головой. – Хорошо, – согласился я. – Давай, я угадаю, – не видел я ничего кроме счастливого блеска её глаз. – Ты беременна?
– Откуда ты… – удивлённо вспыхнули они.
– Скажи «да». И мы прямо сейчас распишемся.
– А если нет? – побледнела она.
– Тогда мы прямо сейчас распишемся и поедем делать киндера, – не хотел я её пугать, только чуть-чуть разрядить обстановку, но, кажется, сделал только хуже. – Вижу, с юмором у меня, как обычно, не очень. Тогда давай я просто скажу, как есть?
Она покорно кивнула. Но я ни черта не понимал. Как два слова настолько изменили ситуацию? Она только что так радовалась мне и вдруг стала словно чужая.
– Ян, честное слово, я очень хотел всё сделать по-человечески, – решил я, что, наверно, расстроил её тем, что вышло сухо и по-деловому, а она ведь девочка. – Хотел долго и красиво ухаживать. Где-нибудь в красивом месте, а не у этого сарая признаться тебе в любви. Сделать предложение, встав на одно колено. И подарить какое-нибудь охуенное кольцо, которое ты надела бы на палец и, главное, оно оказалось бы тебе по размеру. Но, знаешь, когда я поехал его вчера покупать, оказалось, я не знаю размер. Я вообще ничего о тебе не знаю. Но это неважно, – достал я из кармана кольцо. Оно блеснуло каким-то там запредельным числом карат, но я просто вложил его в её маленькую ладонь моего Зверька и зажал своей. – Но обещаю, я всё это узнаю. О тебе. Всё-всё. И тебе расскажу о себе всё, что ты захочешь узнать. Но сейчас у нас просто нет на это времени.
– Почему? – смотрела она на меня так, словно вот-вот заплачет.
– Потому что потом ты не станешь меня слушать. А если и станешь, то не поверишь ни одному моему слову. Не захочешь сама, а, может, нам не позволят быть вместе. Не дадут. Не разрешат. Потому что обязательно что-нибудь случится. Мне расскажут что-нибудь про тебя. Тебя настроят против меня. Наговорят гадостей. Нагромоздят лжи. Разлучат. Найдут сотни причин почему мы не должны быть вместе и всё это неправильно. А мы не сможем этому противостоять, ведь мы пока не умеем быть вместе. Но мы научимся, я обещаю. Если ты скажешь «да». Потому что я не хочу с тобой разлучаться, – сжал я её ладонь с кольцом в кулачок и упёрся руками рядом с ней в стену. – В идеале – никогда. В реальности – сколько смогу. Но там, за пределами моих рук я не смогу тебя защитить, уберечь и оградить от этого. А если ты будешь здесь, внутри – смогу. Тебя и нашего ребёнка. Если ты скажешь «да» прямо сейчас – смогу. Выходи за меня замуж?
Она моргнула и по её щеке покатилась слезинка.
– Хорошо, – кивнула она, словно я её заставил. – То есть да, я согласна. Что от меня требуется? Паспорт?
– Нет. То есть не знаю, – засомневался я, даже смутился из-за этой её безнадёжной покорности. – Наверное. К вечеру мы будем женаты.
Она послушно полезла в сумку и, всё ещё зажав в ладони кольцо, достала паспорт. Уверенно протянула мне.
– Можно, я скажу?
– Конечно, – растерялся я, держа в руках дурацкий паспорт и глядя, как по её щекам катятся слёзы.
Она обняла меня за шею, крепко-крепко, двумя руками. Уткнулась в ухо и горячо зашептала.
– Что бы ты ни сделал, что бы ни случилось потом, знай… я люблю тебя, Арман. Давно. Тебя одного.
Я дёрнулся, словно что-то царапнуло, но тут же отогнал это ощущение.
– Можно, я тоже кое-что скажу? – шепнул я, всем сердцем чувствуя то же самое. Насколько она моя. Моя.
Она кивнула. Отстранилась. Вытерла слёзы.
Испуганно уставилась на меня, когда я приподнял