Через несколько дней они покинули нас, направившись к фактории. Когда же мы всей семьей решили тоже перебраться к фактории на Маус-Ривер, к нам присоединился Вау-бе-бе-наис-са. Листья распустились, подсечка была уже сделана, и мы занялись ловлей осетров, как вдруг снова выпал глубокий снег и ударили такие морозы, что деревья затрещали, как зимой, и многие погибли. Река замерзла.
У фактории на Маус-Ривер снова собрались многочисленные группы ассинибойнов, кри и оджибвеев, задумавших вместе с индейцами мандатами новый военный поход против уже упоминавшегося мною племени а-гуч-а-нинне. На сей раз мне захотелось к ним примкнуть, я сказал старой индианке: «Хочу сопровождать своих дядей („Дядями“, по обычаю индейцев, Теннер звал всех мужчин своего племени, которые были старше его.), которые уходят к мандатам». Она пыталась уговорить меня отказаться от этой мысли, но, увидев, что я заупрямился, отобрала ружье и мокасины. Это меня еще больше раззадорило, и я последовал за индейцами босой и без оружия, надеясь, что они придут мне на помощь. Но не тут-то было: меня отправили обратно, категорически отказавшись взять в поход. Я очень рассердился и огорчился, но у меня не было иного выхода, как вернуться к женщинам и детям.
Не желая просить старую индианку отдать мне ружье, я забрал капканы, ушел из лагеря и не возвращался до тех пор, пока не наловил достаточно бобров, чтобы выменять на их шкурки новое ружье. Но когда мне это удалось, воинственный пыл уже угас. Большинство оставленных воинами женщин уже начало голодать; только ценой больших усилий мне вместе с совсем юными подростками и стариками удалось обеспечить их пищей.
Наконец воины вернулись из похода, не принесшего им славы. Мы отделились от них и вместе с родичем Нет-но-квы, по имени Вау-це-гау-маиш-кум (Идущий Вдоль Берега) отправились к Лосиной рекеnote 14. У этого индейца было две жены; одну из них звали Ме-сау-бис (Пух Молодого Гуся).
Его сопровождал еще один очень хороший охотник — Кау-ва-бе-нит-то (Тот, Который Поднимает в Поход). От реки Маус-Ривер мы повернули круто на север и, так как у нас было шесть лошадей, продвигались очень быстро. И все же прошло четыре дня, прежде чем мы достигли Лосиной реки. Здесь мы расстались с Вау-це-гау-маиш-кумом, который решил идти на Миссури, чтобы организовать там военный поход. Но Кау-ва-бе-нит-то остался и всегда отдавал нам лучшую часть своей добычи. Он показал мне также озеро, вблизи которого находилась плотина, сооруженная бобрами. Однажды вечером я отправился туда, сел на землю и заметил тропу, по которой бобры волокут к озеру стволы деревьев и ветви для постройки своего жилища. Только я расположился, как невдалеке послышался шум, похожий на тот, который раздается, когда женщины выделывают шкуры. Я встревожился, зная, что в этой местности не должно быть индейцев, и подумал, не разбило ли здесь лагерь какое-нибудь враждебное нам племя. Решив не возвращаться домой, пока не допытаюсь, кто это мог быть, я взял ружье наизготовку и осторожно пополз. Мой взгляд был устремлен далеко вперед, но, случайно посмотрев в сторону, я обнаружил совсем рядом обнаженного и раскрашенного индейца (Это означало, что индеец приготовился к бою. В летнее время индейцы обычно снимали перед боем всю одежду и раскрашивали лицо красной краской. Название «краснокожий» объясняется именно этой боевой раскраской индейцев, а отнюдь не якобы медно-красным цветом кожи. Коричневая с желтоватым оттенком кожа индейцев — один из признаков их азиатского происхождения.), лежавшего в кустах на животе и тоже приготовившегося к выстрелу. Увидев его, я тотчас инстинктивно отпрыгнул на другую сторону тропы и прицелился. Мое движение вызвало у него взрыв смеха, он поднялся и заговорил со мной на языке оджибвеев. Так же как я, незнакомец решил, что в это время поблизости не должно быть других индейцев, но едва вышел из палатки, разбитой недалеко от плотины, как заметил человека, подкрадывающегося к нему через кустарник. Тогда он тоже притаился, не зная, кто перед ним — друг или враг. Побеседовав немного, мы пошли вместе к нашей стоянке, где Нет-но-ква вскоре установила, что индеец приходится ей родней. Мы прожили с этой семьей около десять дней, а затем они перекочевали со своей палаткой на значительное расстояние от нас.
Второй раз в жизни мне предстояло в течение зимы взвалить все заботы о прокормлении семьи на свои плечи. Но еще до наступления холодов из Мо-не-онга (Монреаля) к нам приехали семь охотников из племени надоуэй (Надоуэй — одно из названий племени дакота, или сиу.), и среди них племянник Нет-но-квы. Они решили остаться с нами; осенью и за первую половину зимы мы добыли много бобров.
Я был более искусным охотником, чем пять из этих надоуэев, и, хотя у каждого из них имелось по десять капканов, а у меня только шесть, я наловил больше бобров. Зато два других индейца во всем превосходили меня. Зимой к нам присоединились еще два надоуэя, промышлявших для торговой компании, которую индейцы называли «Оджибве-Вай-мет-и-гуш-ши-вуг» (что означает «Французская компания, торгующая с оджибвеями»). Некоторое время мы охотились сообща, истребили всю дичь, и начался голод. Однажды мы договорились, что пойдем охотиться на бизонов. С наступлением темноты все возвратились, за исключением двух надоуэев: очень высокого юноши и маленького старика. На следующий день юноша возвратился в новой куртке из бизоньей кожи и новых красивых мокасинах.. Он рассказал, что встретил семь палаток незнакомых индейцев кри, язык которых понимал с трудом. Кри пригласили его в одну из своих палаток, накормили и были так радушны, что он решил остаться у них переночевать. Утром, сложив бизонью шкуру, на которой провел ночь, юноша хотел ее отдать, но ему сказали, чтобы он оставил ее себе в подарок. Мало того, заметив, что его мокасины сильно порвались, одна женщина принесла ему новую пару.
Такое гостеприимство обычно для индейцев, еще не сталкивавшихся с белыми; это одна из их главных добродетелей, которую старики за назидательной беседой внушают детям. Но индейцы надоуэй не привыкли к такому обращению в своей стране.
Несколько позже на стоянку прибыл и старик. Он рассказал, что обнаружил 50 палаток ассинибойнов, которые приняли его очень радушно. У них было много мяса, и они оказались очень гостеприимными. Хотя у старика не было никаких доказательств в подтверждение его слов, он все же уговорил нас примкнуть к этим индейцам. На следующее утро, когда мы уже собрались в поход, старик сказал: «Я не могу сейчас идти с вами, мне нужно сначала починить мокасины». Чтобы избежать задержки, один из юношей отдал ему пару своих мокасин. Тогда старый индеец заявил, что должен еще отрезать кусок одеяла и сшить себе рукавицы. Другой индеец, у которого было в запасе два куска материи, помог ему в этом деле. Тут старик стал придумывать все новые и новые отговорки, вымогая у нас различные вещи для удовлетворения своих прихотей. Тогда мы заподозрили его во лжи. Кто-то пошел по его следу и установил, что старик далеко не отходил, никаких индейцев не видел и не имел во рту ни куска пищи после того, как вышел из палатки.