class="p1">Рома молча зашагал за ним, никак не желая отпускать эти мысли, часто и быстро направляя свой взгляд со ступеней на то самое место. На этот раз, спускаясь, его шаги были куда более уверенными, но всё равно такими же внимательными и не отступающими даже сантиметра в сторону. Пока они шли, он заметил, как Артур что-то делал, стоя на коленях около того самого места, откуда он тогда достал какую-то вещь. Вероятно, он закапывал её обратно. Он пристально наблюдал за этим, даже не замечая, как Серега безостановочно смотрит на него.
– Про это лучше сразу забудь. Лишние знания прибавляют только больше проблем, поверь, – сказал спокойно он и пошагал дальше, вниз.
Действительно, из-за страха и интереса там, на высоте, он совсем забыл про какие-то странные движения, выполняемые ими троими и скорее всего заканчивающимися где-то там, на пике вышки. По этому поводу ему нечего было предположить, разве что самую банальную и самую первую мысль о том, что они ловят какой-то радиосигнал. Спросить об этом Серегу было, конечно же, немного страшновато, даже заведомо зная, что это не Артур и максимум, что он получит в ответ – его фирменное, пустое молчание.
– Может всё-таки спросить? Нет. Бессмысленно. Лишь только больше… нет, – задавался Рома, почти сразу же отвечая самому себе.
Спустившись, парни уже стояли без дела, лишь посматривая всё тем же взглядом на Рому, будто бы желая сказать что-то пакостное и обидное, но стоящий совсем рядом их командир был той самой стеной, крикнуть через которую даже для этого юнца было, как минимум, немного глупо.
Безмолвно, не задавая каких-либо вопросов или задач, Серега пошел вниз, с небольшого холма, как магнитом потянув за собой всех остальных. Видимо, идти теперь стоило им не мало, так как слабое солнце ещё даже не потеряло своих самых тусклых лучей, немного проходящих через небо. Значило, что ещё день. Они шли, судя по всему, всё туда же. Они двигались на юг.
Глава восьмая
Пс.26:4: Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать святый храм Его.
Это было то, что вспоминалось ему теперь после, примерно, суток пути. Именно храма начинало не хватать ему в этот, довольно тяжелый день. Ноги уже почти не шли, а желудок, видимо, переварил себя на столько, что вызывать чувство голода ему уже было полностью бесполезно. Двое парней почти всю дорогу о чем-то разговаривали и, поначалу, это казалось интересным, даже жизненно необходимым, так как единственные звуки мертвой природы начинали бить по его почти такой же мертвой психике. Но потом, когда смысл этих разговор перестал улавливаться, а сил на разбор множества новых слов не оставалось, ему пришлось идти всё с тем же внутренним миром, в котором и был храм.
Он даже не знал, почему скучает больше – по расклеившимся иконам и с покрытым черно-серой пылью иконостасом или по его спальному месту, которое сейчас вспоминалось лишь с огромным теплом. Когда дул очень сильный порыв ветра – тут же вспоминался мартен, не давший сгинуть от холода и поддерживающий его стабильно тяжелое состояние.
С накоплением усталости в нем накапливались эти мысли лишь больше. В какой-то момент он даже осознал, что потерял этот храм, который он так был уверен навсегда оставить в себе, уходя в неизвестный путь. Стыд, одновременно борющийся со схожим чувством позора, угнетал его только больше. Это возбуждало в нем веру и заставляло молиться. Он молился почти беспрерывно, лишь иногда отходя от таинства из-за сильно плохо самочувствия, похожего на какой-то конец, когда хочется упасть и никуда дальше не идти. Поглядывая на серые облака, внутри него снова зарождалось чувство виновности. Чувство того, что он забыл их всех. Забыл про отца Михаила, который всегда учил не отступать от выбранного пути, забыл про его братьев, которые никогда не боялись всего того, что преподносил им мир. Готовность к любым испытанием – вот чего на самом деле не хватало ему именно сейчас. Это было, пожалуй, тем самым, что больше всего могло ранить и повалить его на эту холодную землю.
Когда они забирались на небольшую вершину, то казалось, что он вот-вот сдастся. Его тело лишь ожидало какой-нибудь кочки или ямки, подарившей бы шанс и аргумент передохнуть, но нет. Всё было немного по-другому. Серега, будто бы чувствуя, что ему не просто, порой подхватывал его за руку, хоть немного облегчая протяжный подъем.
Примерно к полудню, уже давно обойдя тот самый склон, в паре километров от них что-то показалось. Это не было похоже на высотку, либо же какой-то дом, хотя вроде как имело стены. Подходя ближе, внутри этих лабиринтов виднелись молодые деревья, остановившиеся в своем взрослении теперь, видимо, навсегда. У этого места не было окон, дверей и крыши. Лишь часто преграждающиеся стены были видны с уровня земли. С одной стороны, это место радовало тем, что наконец он сможет там передохнуть, но с другой, взгляд Сереги говорил совсем другое.
Подойдя ближе, тот что-то указал своей рукой и двое парней, схватившись за автоматы, двинулись внутрь. Роме пальцем было показано место, в котором, видимо, ему нужно было отсиживаться. Это было похоже на сливную яму, которую обычно раньше люди делали около своих домов, но только ни разу не использовавшуюся.
Он просидел в ней минут пять, пока за ним не пришел командир и не протянул ему руку. Ничего не говоря, он пошел внутрь, будто заставляя следовать за ним. Идя из угла в угол, это напоминало только самый настоящий лабиринт, правда, не очень большой для того, чтобы легко в нем запутаться. Придя к месту, где стены заканчивались, он увидел, как парни уже во всю едят консервы, сидя на откуда-то найденных, деревянных листах. Тут же, резкой болью, желудок напомнил о своем существовании и Рома быстро присев на корточки, в миг обхватил своё тело и свернулся, подобно неумелому ежу. Тут же к нему подошли большие, грязные, черные ботинки и вниз, резким движением, была протянута такая же банка консервов. Он в небольшом поте поднял голову, желая сказать командиру – спасибо, но тот тут же ушел на свое место и так же уселся принимать пищу.
Даже в эти серые времена, когда у них в храме почти не было пропитания, никогда не казалась холодная, некачественная тушенка, состоящая из одних костей и мослов, самым вкусным блюдом. Вообще, слово