Я бросился в дверь, прогрохотал по лестнице и еще долго-долго носился по инерции по аллеям. Без памяти, без голяка и без обреза. Я готов был руками, руками убирать это говно!
Только когда аллеи начали повторяться, я начал соображать. Потом я отправился искать то место, где успели нагадить.
О ужас! Я его не нашел.
За супом
Лодка, всплыв, легла в дрейф. В центральном посту в креслах полулежали вахтенные, и наслаждались эти вахтенные свежим и вкусным морским воздухом.
Тем, кто никогда не лежал в креслах в центральном посту, никогда не узнать настоящий вкус свежего морского воздуха.
Лодка вентилировалась в атмосферу, а значит, все лежали и нюхали.
Время было послеобеденное, а в это время, предварительно нанюхавшись, все мечтают только лечь и уснуть впрок.
Был полный штиль, а это самое приятное, что может быть для всплывшей дизельной подводной лодки.
В штиль никто не лежит рядом с раковиной, не стонет в каюте, не обнимает полупорожнюю банку из-под сухарей.
Штиль — это блаженство, если блаженство вообще возможно на военно-морском флоте.
На мостике стояли командир и старпом. Командир и старпом курили. У командира на лице висело президентское презрение ко всему непрезидентскому. Старпом курил с недоделанным видом. То есть я хотел сказать, что он курил с видом недоделанной работы, а вокруг стоял жаркий летний полдень; морскую поверхность то и дело вспарывали стаи летучих рыб, которые стремглав от кого-то удирали, и все было хорошо и спокойно, и тут вдруг…
— Это что за чудище?! — воскликнул командир: из глубины пять полутораметровых акулят выгнали громадную черепаху, покрытую водорослями и прилипалами.
Они погнали ее прямо на лодку, на ходу покусывая за ласты.
Командир почувствовал в черепахе черепаховый суп, и это его сильно взволновало. Он толкнул старпома в плечо и закричал:
— Быстро! Там, быстро!
Такую удивительно содержательную команду нельзя было не понять. Старпом бросился и там нашел автомат и связку «противодиверсантских» гранат.
— Давай! Давай быстро! — орал командир.
Старпом размахнулся и «дал быстро» — бросил в воду гранаты.
Акулята на секунду оставили черепаху в покое и кинулись к гранатам. Проглотить они их не успели — раздался взрыв, и, сверкнув брюхами, пять рыбин стали медленно оседать в глубину.
Черепаха скреблась окровавленными ластами о корпус лодки. Я бы сказал, что о корпус лодки скребся черепаховый суп.
— Давай! Давай! Давай! — подпрыгнул командир от нетерпения, обращаясь к старпому, и старпом «дал» еще раз: обвязавшись страховочным концом, он бросился в воду.
На противоположном конце этого конца как по-волшебному возникла швартовная команда. Швартовщики готовы были тянуть в любую секунду.
Старпом подплыл к черепахе и, вцепившись ей в панцирь, принялся ногами отрабатывать задний ход. Зрелище было чудесное.
— Тя-ни-те! — крикнул он, повернув покрасневшее от натуги лицо.
Неизвестно, кто услышал команду первым, только старпом, дрыгнув ногами в последний раз, погрузился в воду вместе с нырнувшей двухсоткилограммовой черепахой. Необычная прилипала ей совсем не мешала.
Швартовщики дружно потянули. Они готовы были порвать старпома пополам, но не уступить.
Казалось, старпома тянули бесконечно долго. Вахтенный офицер, засекавший время для истории, потом клялся, что старпом пробыл под водой целых четыре минуты.
Когда швартовщики достали старпома непорванным на борт, в руках он судорожно сжимал обрывки черепаховых водорослей.
Старпом очень сильно таращился и широко разевал рот. Его спросили:
— Ну, как там?
На это он только слабо махнул рукой.
Жаль, жаль, что супа не получилось, но зато хоть старпома достали, а это по нынешним временам уже немало.
Комбат и Дима
Лейтенант Каблуков Дима был редкая сволочь в сочетании с политработником.
Его только что назначили в роту отдельного батальона воинов-строителей замполитом, но майор-комбат его ни в грош не ставил и в упор не видел.
Вот и в этот понедельник он отменил Димины политзанятия и погнал личный состав на хозработы, нелестно выразившись насчет Димы лично и всяких там попов обалдевших и их отупевшей от безделья поповщины.
— Надо работать, а не языками чесать! — орал майор. — Задолбали в смерть! Ля-ля-ля, ля-ля-ля! Чего вылупился, прыщ на теле государства, ты думаешь, мы на твоей болтовне в светлое будущее попадем? Прислали тут на мою голову, выучили…
Дима не стал дальше слушать, кто там и на чью голову выучился, и тут же, при нем и при дежурном по части, покрутил ручку телефона и попросил соединить его с начпо.
Обычно это трудно сделать: дозвониться во Владивосток. Там пять с половиной часов езды по нашей железной дороге, но тут соединили на удивление быстро, и Дима сказанул в трубку буквально следующее:
— Товарищ адмирал! Здравия желаю! Докладывает лейтенант Каблуков, замполит роты. Товарищ адмирал, тут у меня комбат совсем чокнулся. Отменил политзанятия и погнал людей на работы. Нехорошо отзывался о политработниках, товарищ адмирал. Но партия и политотдел для того и существуют, чтоб таких вот Чапаевых ставить в строй. Вы нам сами об этом говорили, товарищ адмирал. Комбата к вам? На беседу? Завтра в пятнадцать часов? Есть, товарищ адмирал! Разрешите положить трубку!
Дима с видимым удовольствием положил трубку, повернулся к комбату и вежливо сказал:
— Свистуйте в политотдел, товарищ майор. Начпо вас вызывает завтра к пятнадцати часам.
После этого он ушел проводить политзанятия.
Дежурный по части окобурел. Майор-комбат — тоже. Такого подлежа от этого щенка он не ожидал.
Майор напрягся, пытаясь извлечь из себя что-либо приличное моменту, зверски расковырял себе ум, но ничего не придумал — так силен был удар. Он сказал только:
— Ах ты погань! — и пошел готовить себя к начпо.
Весь день у комбата все валилось из рук. Ночью он не сомкнул глаз. В шесть утра комбат сел в утренний поезд. Пять с половиной часов езды до города Владивостока он посвятил напряженным думам: как вывернуться, что врать?
О лютости и человеконенавистничестве начпо он был наслышан и хорошо знал, что чем ничтожнее повод, тем тяжелее могут быть последствия.
Выйдя из поезда, комбат окончательно пал духом. Не помня как, он добрался до штаба и три часа болтался под окнами.
В пятнадцать часов он прошел в приемную начпо. Выждав длинную очередь различных просителей, он зашел в кабинет и представился:
— Товарищ контр-адмирал, майор такой-то по вашему приказанию прибыл.
Начпо оторвал от бумаг злые глаза и взглянул на комбата своим знаменитым пронизывающим взглядом, под которым человек сразу же вспоминает все свои грязные делишки, вплоть до первого класса средней школы, и холодно промолвил:
— А я вас и не вызывал, товарищ майор.
Пятясь задом, комбат исчез из кабинета и несколько минут в приемной думал только одну думу: как все это понимать? Скоро до него дошло.
— У, сукин кот! Убью, гадом буду, убью!.. — и далее комбат, обратясь к египетской мифологии, снабдил Диму такими родственниками, что и в кошмарном сне не привидятся.
Всю обратную дорогу комбат посвятил идиотизму сложившейся ситуации.
Он собрал весь свой лоб в горсть и принялся думать: как при всем идиотизме сохранить себе лицо.
Через пять с половиной часов он вышел из вагона с болью. От сильных раздумий он вывихнул себе разум. Он ничего не придумал. И не сохранил себе лицо: вся часть ржала неделю, стоя на ушах.
Гробы
Молодой лейтенант-медик прибыл к нам на железо, когда мы в заводе стояли. Как раз шла приемка корабля от заводчан: вертелось, крутилось, в спешке, в пылюке; все носились как угорелые: каждый принимал свое. Медик тоже должен что-то принимать. Ничему не научив, его сразу включили в работу.
— Лий-ти-нант!!! — заорал старпом, когда впервые его увидел. — Я ждал тебя, как маму! Так, давай включайся. Там у тебя еще конь не валялся. Черт ногу сломит. Ни хрена не понятно с твоей медициной. Давай принимай, разберись.
И лейтенант включился в работу. Для того чтобы принять корабль или хотя бы боевую часть, нужно знать ведомость поставки, соображать в чертежах, в размещении, в табеле, в снабжении, в аттестате и еще черт-те в чем. И медику тоже нужно соображать.
Лейтенант ходил с потерянным видом двое суток: все включался. Вокруг него бегали, ставили, волокли, протягивали, поднимали, спускали, а он только существовал, причем в другом временном измерении.
Однажды он забрел на пульт главной энергетической установки в поисках отсечной аптечки.
— Слышь, доктор, — взяли его в оборот пультовые зубры, старые капитаны-обормоты, — а ты гробы принял? Нашел их уже?