Читать интересную книгу «Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

— Вы сократили свои запасы? — спросил Березкин.

Петтингер отпил глоток и предложил бутылку князю.

— Сколько раз я говорил прислуге, чтобы оставляли рюмки здесь, так нет же, всегда уносят.

Князь Березкин выпил и вытер губы.

— Теперь, по-видимому, уже мало смысла заявлять претензии.

— Пока я здесь, я имею право требовать, чтобы меня прилично обслуживали, разве не так?

— Безусловно. — Березкину было не до таких пустяков. — Как долго вы еще думаете здесь пробыть?

Петтингер не ответил.

Березкин сказал:

— За долгое время нашего знакомства вы могли убедиться, что я умею хранить тайны. А впрочем, мне не так уж нужно это знать.

— Я думаю, что меня скоро эвакуируют, — Петтингер кивнул на стенной шкаф, — поэтому и не держу здесь ничего.

— Так вот, мой друг, — сказал князь, — поскольку вы не знаете наверняка, сколько времени осталось в вашем распоряжении, вы разрешите мне приступить к делу, которое привело меня сюда?

— Пожалуйста.

Петтингера очень интересовало, что последует дальше. Он работал с князем с тех самых пор, как обосновался в Париже. Познакомил их Дейн, — интересы компаний Делакруа и Ринтелен в сталелитейной и горнодобывающей промышленности тесно переплетались между собой. Знакомство, начавшееся с того, что Петтингер не дал хода неким слухам, которые, по мнению Березкина, могли повредить Делакруа и К° со временем вылилось в прочное и многогранное содружество. Однако последние несколько месяцев Петтингер почти не встречался с князем и заключил, что тот исподволь готовится к передаче себя и своей фирмы новому хозяину. Поэтому Петтингер не вмешался, когда управление технического снабжения армии стало увозить в Германию ценные машины с расположенных во Франции заводов Делакруа.

— Где-нибудь к востоку от Парижа и к западу от Рейна, — медленно начал Березкин, — вашему командованию удастся создать новый фронт. Всякое наступление по мере удаления от своих баз неизбежно теряет силу и наконец выдыхается; всякая оборона по мере приближения к своим базам неизбежно набирается сил. Правильно?

— Правильно.

Петтингера порадовало, что оценка положения, данная князем Березкиным, трезвым наблюдателем и военным человеком — он служил в царской армии, а потом у Керенского и у Колчака, — целиком совпадает с его собственной.

— Для меня это означает, — продолжал Березкин, — что одна часть предприятий Делакруа окажется в руках новых властей, в то время как другой по-прежнему будете распоряжаться вы, немцы.

Петтингер начал понимать, куда гнет Березкин.

— В настоящее время, — сказал князь, — мне важнее остаться в Париже и войти в контакт с американцами, которые, вероятно, и будут в основном решать судьбу нашей промышленности. У американцев есть правило: «Равняйся по тем, у кого больше денег». Вы меня понимаете?

— Вполне.

— В вашем лагере, мой милый Петтингер, найдутся ограниченные и завистливые люди, которые будут утверждать, что я — предатель, поскольку я решил остаться в Париже и вести дела с новой властью. Но я, разумеется, не предатель.

— Почему? — в упор спросил Петтингер.

— Потому что я не присягал на верность ни той ни другой стороне. Чтобы стать предателем, нужно, чтобы было что предавать. Разве не так?

Его доводы были неопровержимо логичны, и Петтингер промолчал. Березкин вернулся к основной теме.

— Эти завистливые и неумные люди, возможно, попытаются наложить руку на собственность Делакруа в занятых немцами районах, под тем предлогом, что я перешел на сторону так называемого врага.

— И с этими завистливыми и неумными людьми трудно бороться? — спросил Петтингер.

— Совершенно верно, — подтвердил Березкин. — Поэтому я и пришел к вам. Я знаю вас, знаю, какие у вас связи и как с вами считаются. В вашей власти не допустить такого вмешательства, и я пришел просить вас об этом.

Петтингер внимательно изучал этикетку на бутылке с вином. Следующий вопрос надлежало задать ему. Он мог бы пуститься в уклончивые рассуждения о том, что у него очень мало времени, что такие дела — не по его части; но это утомительная игра. И он решил, в ответ на откровенность князя, тоже действовать в открытую.

— Сколько?

— Я вручу вам распоряжение, — сказал Березкин, — по которому вы сможете получить с любого из наших счетов… ну, скажем, миллион франков.

— Два.

— Слышите, как в городе стреляют? — сказал Березкин. — Один.

— Два. Если бы в городе не стреляли, вы не пришли бы ко мне.

— Мы с вами люди разумные и тактичные. Я уверен, что мы договоримся.

— Позвольте, — сказал Петтингер. — Мне не ясен один пункт.

— Спрашивайте все, что вам угодно. Лицо князя было непроницаемо. — Я получу от вас распоряжение. Будет ли оно действительно?

— На нем будет моя подпись.

— А если мне не удастся исполнить вашу просьбу?

— Тогда вам не удастся получить деньги. Если заводы Делакруа в занятых немцами районах перейдут в другие руки, по моему приказу вам, разумеется, не заплатят.

— А если я сначала получу деньги, а потом отстранюсь от этого дела?

— Я думал о такой возможности, — признался Березкин. — Я, конечно, всецело вам доверяю, но приходится взвешивать все шансы. Откровенно говоря, Петтингер, я сомневаюсь, что вы пойдете получать эти деньги, если не будете твердо уверены, что Делакруа останется Делакруа, а не сменит вывеску, скажем, на Геринг.

— Почему? — сказал Петтингер. — Почему я должен так заботиться о вашей собственности после того, как получу деньги?

— Потому что всякая выданная вам сумма будет занесена в какие-то книги. А книги эти попадут в руки немецкой ликвидационной комиссии. Без всякого сомнения, в бухгалтерии Геринга вам зададут ряд пренеприятнейших вопросов и либо отнимут у вас деньги, либо потребуют себе изрядную долю. Вам едва ли хочется, чтобы до этого дошло?

— И все-таки два миллиона, — сказал Петтингер.

В комнату ворвался Дейн. На лице его был написан ужас, угрюмой наглости как не бывало.

— А-а, майор Дейн! — приветствовал его Березкин. Дейн и не взглянул на князя.

— Петтингер, нам нужно выбираться отсюда! — крикнул он, задыхаясь. — Как можно скорее выбираться. Все уезжают. Неужели вы хотите, чтобы мы здесь застряли?

— Мы!… — Петтингер был взбешен таким нарушением дисциплины и всяческих приличий.

— На улицах бои! — взвизгнул Дейн. — Повсюду вооруженные банды французов… полиция взбунтовалась… гарнизон отступает…

— Молчать! — сказал Петтингер. — Я занят. Выйдите вон. Ждите за дверью.

Тон Петтингера подействовал на Дейна как пощечина, — истерика кончилась.

— Виноват, виноват. — Он вдруг заметил Березкина. — А, князь, здравствуйте! Паршиво, а?… — Он обернулся к Петтингеру. — Возьмите меня с собой. Я не могу один, просто не могу. Когда вы уезжаете?

Петтингер понял, что унимать Дейна бесполезно.

— За мной заедет машина.

Дейн рассмеялся. Смех его прозвучал безобразно, потому что лицо, как и прежде, было искажено страхом. Березкин, который до сих пор подчеркнуто держался в стороне, поднял голову.

Петтингер прошипел, оскалив зубы:

— Вы совсем с ума сошли!

— Машина! Какая машина? — Дейн вытащил из кармана листок бумаги. — Мне портье дал, для вас. Только что звонили из транспортного отдела. Машин нет.

— Я вам второй раз приказываю, — сказал Петтингер. — Выйдите из комнаты. Ждите за дверью.

Дейн молча вышел.

— Нервничает наш приятель, — сказал Березкин. — Но такие катастрофы действительно волнуют.

Теперь ярость Петтингера обратилась на князя. Хоть он и делает с ним дела, все же этот князь — иностранец, русский или самозваный француз, словом, представитель низшей расы, не имеющий никакого права критиковать германского офицера.

— Не беспокойтесь, я им займусь, — сказал Петтингер резко.

— Едва ли успеете, — возразил Березкин. — В ближайшем будущем он уже, вероятно, не будет вам подчинен.

Березкин прав, подумал Петтингер. Выболтав секрет о неудаче с машиной, Дейн серьезно подорвал его положение. Но, с другой стороны, если он не выберется из Парижа, у Березкина не будет в немецком тылу никого, кто стал бы охранять интересы Делакруа и К°.

Петтингер улыбнулся.

— Видимо, мне понадобится какой-нибудь транспорт.

Березкин кивнул.

— Разрешите воспользоваться вашим телефоном?

Петтингер подвинул к нему аппарат. Березкин взял трубку, стал набирать номер… и остановился.

— Миллион франков?

— Вы жестокий человек.

— Ну что вы, — сказал князь. — Я — сама гуманность. — Он наконец набрал номер, услышал ответ и отдал кому-то распоряжения. Потом он попросил у Петтингера бумаги. Водворилась тишина — князь писал своему управляющему. Кончив, он поставил под письмом жирную крючковатую подпись, помахал листком, чтобы высохли чернила, и передал его Петтингеру.