Читать интересную книгу Бастион одиночества - Джонатан Летем

— Кажется, Фишингера никто не отвергает, — с сарказмом ответил один из сидящих на сцене. — На мой взгляд, обсуждать тут вообще нечего.

— Согласен, — прозвучал голос из зала. Голос Авраама Эбдуса. Он говорил гораздо спокойнее почитателя Фишингера, который так и не сел. Даже не поднялся со своего места в дальнем углу зала. — Упомянуть стоит, быть может, о Вальтере Руттмане.

На сцене промолчали, лишь Брэкхедж ответил Аврааму кивком. Униженный поклонник Фишингера упал на место.

В этот момент напряженную атмосферу аудитории пронзил еще один истошный крик:

— Черт с ним, с Руттманом. А как насчет Диснея?

Публика вздохнула с облегчением — никому не улыбалась перспектива выслушивать споры о Фишингере и Руттмане, о которых почти никто ничего не знал. Какое-то время все оживленно о чем-то переговаривались. Усмирил публику Брэкхедж, начав отвечать на вопросы. Враждебность мало-помалу рассеялась, те, кто был на сцене, на фоне величия Брэкхеджа как будто уравнялись со слушателями в зале. Публика простила Даже самого молодого из тех, кто был рядом с Брэкхеджем, теперь он по крайней мере молчал. Его простили все, за исключением Авраама. В конце встречи Брэкхеджа попросили спуститься в зал. Авраам разыскал в людском водовороте Дилана, взял за руку и повел к выходу. Дилан почувствовал, что отец пылает яростью, а когда они вышли на улицу и сели в поезд, его гнев стал почти осязаемым. Буря внутри Авраама как будто отрезала их от всех остальных пассажиров, которые закачались взад и вперед, когда поезд тронулся, — от всего города и мира.

Дилану передалось расстройство отца. Авраам хотел продемонстрировать сыну великолепие Брэкхеджа, своего тайного кумира, путеводную звезду, и собственную с ним схожесть — но совсем по-другому. Может, на встрече было слишком много людей? Хотя их в любом случае было бы много, если бы, кроме самого Авраама, Брэкхеджа и Дилана, в зале присутствовал еще хотя бы один человек.

А может, все сложилось бы иначе, не выкрикни тот болван имя Диснея, не преврати он серьезный разговор в глупую шутку.

На Бруклинском мосту им пришлось сделать пересадку и несколько минут ждать другой поезд. От Невинс до Дин-стрит они шли в мрачном молчании, мечтая поскорее оказаться дома и разойтись по своим комнатам. Но этому желанию помешал «помеченный» пьянчуга, до сих пор лежащий на углу Атлантик.

Поза бывшего летающего человека нисколько не изменилась, хотя теперь, как показалось Дилану, он был ближе к сточной канаве. Освещенная фонарем, на покрывавшем спину одеяле поблескивала «ДОЗА».

Авраам очнулся от своей хмурой задумчивости, оторвал взгляд от тротуара, посмотрел туда же, куда пялился Дилан, и застыл на месте.

— Что это?

— Что? — выпалил Дилан.

— Вот это. — Авраам показал на «ДОЗУ».

— Ничего.

— Что это значит?

— Понятия не имею, — беспомощно пробормотал Дилан.

— Нет имеешь, — ответил Авраам. — Я видел это слово у тебя на тетради. — Голос его возвысился. Ярость больше не могла удерживаться внутри отца. — Я видел. Вы с Мингусом пишете это повсюду. Думаешь, я ни о чем не догадываюсь? Считаешь меня идиотом?

Дилан будто онемел.

— Покажи-ка свои кеды.

Авраам вцепился в его плечо, будто когтями коршуна — с непостижимой силой. Свое неодобрение или нежность к сыну он выражал обычно при помощи звуков: громкими шагами, голосом, долетающим из студии до первого этажа. Авраам Эбдус был набором звуков, втиснутых в человеческое тело.

Они стояли посреди холодной ночи на углу Атлантик-авеню, связанные в одно целое хваткой Авраама. Вонючую фигуру на земле, пролежавшую здесь несколько недель и наконец-то кем-то замеченную, окружал ореол фонарного света. Авраам развернул сына и, сощурившись, стал разглядывать его кеды, словно ища на них доказательство причастности Дилана к убийству.

На них смотрели водители проезжавших мимо машин. Проститутка в дальнем конце улицы прошла к углу Пасифик и заговорила со стариком, выгуливавшим собаку, — просто так, от нечего делать. Весна вступала в свои права, женщина чувствовала это по запаху.

— А это что? — спросил Авраам, сильнее вдавливая пальцы в плечо Дилана. — То же самое ведь?

Отпираться не имело смысла. На толстых белых подошвах красовались миниатюрные тэги. Мягкая резина пропускала в себя пасту шариковой ручки, как сливочное масло — зубья вилки. Дилан сделал это открытие на одном из смертельно скучных уроков математики. Конечно, нанося на подошву кед тэги, он портил их, но остановиться не мог. По крайней мере в таком виде их никто бы даже не подумал спереть.

— Это Мингус написал, — услышал Дилан собственный голос.

Авраам разжал пальцы, и оба отшатнулись друг от друга. Физическое отвержение, настолько же неодолимое, как и связанность их перед этим.

— Посмотри на нас! — воскликнул Авраам, прижимая ладонь ко лбу.

Дилан не понял, к чему это относится. И молча ждал.

— Что это означает? — надрывно выпалил Авраам. — Я для этого тебя воспитывал? Чтобы ты так паскудно относился к человеческой жизни? Чем вы с Мингусом занимаетесь на улице, Дилан? Гоняете туда-сюда, как дикие животные? Откуда ты этого набрался?

— Я… — Произнести имя Мингуса во второй раз Дилан не смог.

— Может, все дело в этом ужасном месте. Здесь добро принимают за зло и наоборот. От этого ты со своими друзьями и сходишь с ума, поэтому и докатился до такой жестокости.

О Рейчел речи не было, но и Дилан, и Авраам прекрасно понимали, что говорить об этом районе — все равно что вспоминать о ней. Быть может, они и жили здесь до сих пор только ради нее, из желания сохранить ее дом. В этом разговоре они сами того не желая подошли к тому, о чем никогда не заводили речи: порочности Рейчел. Слово «животные» Авраам произнес с какой-то особой интонацией и теперь испытывал жгучий стыд.

— Мы живем в трудное время, — сказал Авраам, переходя на менее опасную тропинку, пытаясь отделаться от посетившей их обоих мысли. — Мир сошел с ума, этим все и объясняется.

Ответственность за человеческое тело на улице с надписью «ДОЗА» на спине нес Джеральд Форд или Аб Бим, а может, и сам иранский шах.

Кто-нибудь из здешних жителей, услышав слова «Иди к черту», вполне мог понять их буквально. Особенно люди с Невинс-стрит.

— Этот район погубит нас, и все по моей вине. Прости меня, Дилан. Мне следовало раньше подумать об этом. — Внезапно, почти автоматически, Авраам стал превращаться в себя обычного — во всем разочарованного, все презирающего. Возможно, его угнетали воспоминания о сегодняшней встрече в «Купер Юнион» или о Рейчел, или о чем-то еще, кто мог знать? Дилану от этого было не легче.

— Посмотри на нас, Боже! — простонал Авраам.

Единственный путь очищения от грехов начинался возле их ног.

— Он хоть жив?

— Не знаю, — ответил Дилан.

Авраам опустился на колени, осторожно положил руку на плечо человека, легонько потеребил его и попытался повернуть на бок. Дилан наблюдал за ним в немом ужасе.

— Вы… — нерешительно произнес Авраам. Какой вопрос уместно задать мертвецу? Вам удобно? Все в порядке? Авраам выкрутился, ограничившись коротким «Эй».

Невероятно, но человек на асфальте пошевелился, дернул руками и ногами и прохрипел:

— Какого черта?

Он покрутил головой и ударил в воздух локтем. Как бы долго он ни спал, проснувшись, вспомнил о каком-то конфликте, необходимости защищаться от кого-то или чего-то. В нос Аврааму шибанула вонь, он испуганно отдернул руку.

Они и не надеялись, что человек жив. И оба ужаснулись мысли, что разговаривали над спящим. Быть может, он даже слышал их.

— Все в порядке, приятель, — глухо произнес Авраам. Дилану показалось, отец решил, что человек на асфальте просто упал в обморок, а не врос в этот клочок земли, поселившись здесь. — Мы вызовем «скорую».

На улице появилась скучающая проститутка. Было тихо, машины почти не ездили, и зеленый свет светофора на перекрестке совершенно бессмысленно сменялся красным. Женщина раскачивающейся походкой перешла дорогу и обратилась к троице — мальчику, высокому, худому мужчине и грязному бродяге на земле.

— Развлечься не желаете?

Лучшие краски имеют замечательные названия: «прозрачная вода», «слива», «желтый Джона Дира», «фруктовое мороженое», «королевский пурпур». На них позарится даже слепой, если кто-нибудь прочтет ему эти названия. Краски — главное в создании объемных букв, украшенных заклепками и струйками крови, окруженных облаками звезд, зигзагообразными молниями или примостившимся сбоку, как церемониймейстер, котом Феликсом. Рисуются эти шедевры на стенках вагонов метро, на школьных заборах, оградах площадок для игры в гандбол, и уходит на все часов пять-шесть кропотливого труда посреди глухой ночи. Рисуют, распыляя краску из пульверизатора, двое ребят: наиболее талантливый берет на себя очертания и теневые эффекты, второй только заполняет контуры. Двое других парней обычно стоят на страже — в конце квартала или у входа в депо. Домой художники возвращаются в кошмарном виде, с головы до ног перепачканные краской. Бдительные родители сразу догадываются, в чем дело. Наркоманы не обращают на такие мелочи внимания.