из Японии специально привезли! Говори, как давно у тебя эта машина? У твоего друга, то есть?
— Не помню точно, — пошел я в несознанку, — Месяца три, может быть. Примерно. И потом, я же говорю, что на друга машина оформлена, откуда мне знать, кому она до него раньше принадлежала?
— Странно всё это! — задумчиво посмотрела на меня Наталья, — Отец тоже месяца три, как нашу машину продал. Вот эту машину! — похлопав ладонью по панели, она опять начала осматривать салон «шестёрки».
— И, что? — начал терять я терпение, — Ну продал твой отец машину моему другу. И что с того?! Ты в этом разе ко мне в гости, что ли не поедешь?
— Поеду! — сверкнула зелёными глазами прокурорская помощница, — Только я есть очень хочу!
— Я тоже есть хочу, — вспомнил я, что сегодня еще не обедал, а время уже было подходящим для ужина. — В магазин поедем или в кафе какое-нибудь?
— Кафе, это долго, поехали в магазин! — быстро приняла решение барышня.
С некоторой печалью вспомнив о холодильнике с едой в квартире Паны, я вздохнул. Потому, что к тому холодильнику и всем прочим обжитым комфортным удобствам, в данный момент прилагалось существенное обременение. В виде Елизаветы из Урюпинска.
Доехав до универмага, в котором меня хорошо знали, я вышел из машины.
— Погоди! — вслед за мной выскочила прокурорская девица, — Я с тобой!
Спорить с ней я поостерегся. Если оставлю ее в машине, то она, чего доброго, начнёт рытья по углам и совать с вой нос повсюду. Дабы удостовериться, что моя машина, это и есть машина их партийно-номенклатурного семейства Копыловых. А мне и без этих пошлых проблем, есть над чем голову поломать.
Время было пиковое, трудящий народ толпился в храме советской торговли, дабы снискать себе в нём хлеба насущного. И таки да, хлеба было в достатке. А кроме хлеба и мороженого хека, в свободном доступе были еще банки с какой-то рыбной мелочью в томате, а так же мятые пачки пельменей и маргарина. Полное совковое изобилие. Которое почему-то не вызывало счастья на унылых лицах строителей коммунизма. Народ зыркал на полупустые прилавки и на себе подобных с усталым раздражением. И еще с потаённой надеждой. Надеждой на то, что вот прямо сейчас удача им улыбнётся и на ближайшую витрину вывалят варёную колбасу или, быть может, даже кур.
Будучи православным атеистом двадцать первого века, я давно уже не верил в чудеса. Поэтому, приказав зеленоглазой дщери партийного вождя ждать меня у входа в неприметную дверь, скрылся в служебном помещении. Пройдя темными и не очень, закоулками к кабинету директора гастронома, я постучался и толкнул дверь.
Сегодня определённо был день встреч. Здороваться пришлось не только с главным продуктовым начальником этого заведения, но и с присутствующей в кабинете Светланой Сергеевной Шевцовой, рядом с которой на соседнем стуле сидела её дочурка Марина.
— Что, Сережа, проголодался? — улыбнулась мне добрая фея городской торговли, — Или ты здесь по служебной надобности?
При этих её словах директор гастронома напрягся и посмотрел на меня вопросительно. Похоже, что Шевцова, порекомендовав меня ему, в мою следственную сущность его не посвятила.
— Никак нет, уважаемая Светлана Сергеевна, пришел я сюда, влекомый исключительно голодом! — успокоил я работников прилавка. — Мне и надо-то совсем немного, на один раз поужинать. Но, правда, вдвоём поужинать!
— Да ты никак девушку в гости пригласил, а, Сергей? Чего глаза прячешь?! — развеселилась Шевцова, — Эдуард Савельевич, ты уж не дай молодому человеку перед гостями опростоволоситься, выдели ему чего-нибудь вкусного из своих фондов!
— Не беспокойтесь, Светлана Сергеевна! — залебезил шарообразный Эдуард, — Обслужим в лучшем виде товарища!
Он вполголоса что-то начал говорить по внутреннему телефону, а я тем временем отвечал Щевцовой на ее вопросы о Лизавете.
В кабинет вошла женщина в белоснежном халате и с красиво нарисованным лицом. И пахло от неё тоже приятно. Судя по исходящему от неё амбре «Клима Ланком», торговая дама излишком патриотизма не страдала и «Красной Москве» предпочитала запах загнивающей Франции. В руках она держала немалых размеров сверток. Если там просто колбаса и хлеб, то таким объемом можно накормить отделение старослужащих срочной службы. Новобранцам понадобилось бы в три раза больше.
— Четырнадцать рублей и сорок семь копеек! — слегка наклонив голову и с серьёзными глазами, сообщила мне цену гастрономического счастья на двоих, благоухающая дама.
Достав из кармана лопатник, я выложил на стол три синих пятёрки и только потом подтянул свёрток поближе к себе.
— Сейчас сдачу принесу! — взяв со стола деньги, колыхнула телом в сторону двери приятствнная дама.
— Уймись, Екатерина! — бухнул начальственным баритоном директор Эдуард, — Спасибо! Иди, работай!
Поблагодарив за провиант торговых работников и, даже не зная, что в свёртке, я начал прощаться. Надо было ехать на трофейную квартиру и отрабатывать там в спартанских условиях спасение товарища.
— Подожди, Сергей! — тормознула меня Шевцова, — У меня две сумки, помоги мне их до машины донести!
Выходили мы из закромов советской торговли организованно. Впереди шла Светлана Сергеевна, а с боков меня прикрывали Марина и помощник прокурора. Из служебной двери мы вышли спокойно, а дальше просто смешались с толпой страждущих.
Загрузив две авоськи, набитых свертками в багажник черной «Волги», я начал прощаться с Шевцовыми.
— Подожди, Сергей! — поглядывая на переминающуюся в пяти шагах прокуроршу, перебила меня Светлана Сергеевна и достала из своей поклажи бутылку «Хереса», — Держи, пригодится! — подмигнула она мне, — Это ведь дочь Сергея Геннадьевича Копылова? Я не ошибаюсь?
— Понятия не имею! — ответил я, даже не думая отказываться от презента, — Спасибо большое!
— То с одной, то с другой! — возмущенно фыркнула дочурка торговой королевы Марина, — И как таких в милиции держат?! Бабник!
Шевцова зашипела на дочь, а я, молча сунув бутылку в карман куртки и подхватив Наталью Сергеевну под руку, зашагал к своей машине. Свёрток с нашим ужином безропотно несла дама.
Слава богу, мыло из ванной Гудошниковы не забрали. Но только мыло. Что касается всего остального прочего, в квартире было шаром покати. Ни полотенца, ни стульев. Про шторы я даже не стал вспоминать. Их тоже не было.
С проспекта сквозь пока еще голые ветки светили фонари. В комнате вполне можно было обойтись и без света.
Я застелил широченный подоконник