Читать интересную книгу След Альбатроса (Танцы со змеями - 1) - Игорь Христофоров

Подоспевшим Киму и трем рослым морякам с грозными автоматами на груди показал на люк.

- Приварили основательно, - осмотрел его по периметру Ким и тут же обернулся к ближайшему моряку: - Возьми у боцмана топор. У него должен быть. Он в снабженческий комплект входит...

Иванов с удивлением увидел у возвратившегося моряка в руке топор. Ким заметил это и пояснил:

- У Анфимова всегда все как положено...

Обух топора бил по жгуту сварки громко, грозно, с веерами искр, но почти безрезультатно. А снизу все лязгали и лязгали буфера. И все хуже и хуже становилось настроение у Иванова. Словно эти бесполезные искры жгли и жгли душу.

- А, можэ, инакшэ зробыты, - вроде бы самому себе пробубнил под нос длинный-предлинный моряк с огненной копной волос на вытянутой дыней голове.

- Ты про сварочный аппарат подумал, Перепаденко? - мрачно поинтересовался у него Ким. - Так про него уже все подумали.

- Та ни, товарыш старшы лыйтинант. Дозвольте, я по грузовому трюму походжу. Можэ шо знайду...

- Ладно, иди, - отпустил его Ким таким тоном, каким избавляются от детей, надоевших со своими извечными вопросами.

А искры все летели и летели. А надежды все таяли и таяли. И солнце пекло злее, словно оно было заодно с людьми, приварившими люк тремя толстыми бугристыми шлепками. И буфера под ржавой сухой палубой почему-то перестали лязгать. Все? Приехали?

- Хлопцы, сюды! - выюлил откуда-то сзади тоненький голосок. Звыняюсь, товарыш старшы лыйтинант, пидийдить сюды!

Ким хмуро прошлепал на голос. Склонился над пустым трюмом и нервно бросил стоящему на его дне уменьшенному Перепаденко:

- Ну что у тебя еще?

- Я шось знайшов.

- Что он говорит? - перебил ответ матроса подошедший к Киму Иванов.

- А-а? Сейчас. Не расслышал. Что у тебя?

- Шось е!

- Что: крысы или тараканы?

- Та ни. Тут можна чэрэз пару люкив пробратысь у ту таемныцю, шо вы кувалдой проламуетэ.

- Не понял, - ну уж совсем по-военному ответил Ким.

- Он нашел другой вход. Кончайте бить! - омертвил окриком топор в воздухе Иванов. - Идемте вниз.

Дюжий моряк с красно-сизым, потным лицом с жалостью посмотрел на сплющеный, побелевший обух топора, бережно, как бы извиняясь перед ним за некультурное обхождение, положил на люк и по-годковски властно сказал:"Пошли, мужики!"

Проводником шел Перепаденко. Было совершенно непонятно, как он сумел при своих габаритах пролезть в эти щели в вонючих, затхлых трюмах, но он все же вывел спотыкающуюся и все время задевающую подволок стволами автоматов группу. Чиркнул зажигалкой. "Ось тут,

- вскинул длинный огурец носа к потолку. - Звэрху - той люк. А

скрэбуться - звидтиля,"- постучал каблуком по гулкой палубе.

Откликаясь на звук перепаденковской сандалии, снизу опять залязгали буфера. Только уже погромче. Словно ты из вагонного коридора вышел в тамбур.

- Отодвигайте, - носком сандалии ударил Ким по сваленным горкой металлическим балкам.

Мозолистые матросские руки расшвыряли их по углам трюма и обнажили новый люк. Чуть почище и совсем не ржавый. Как и положено любому корабельному люку, задраивался он изнутри. Ким постучал по нему рукояткой пристолета и чуть не получил удар по челюсти. Чьи-то нетерпеливые руки так крутнули стопор и резко отбросили люк вверх, что он чуть не выбил зубы офицеру. Тот отшатнулся и - если б не ноги матросов - упал бы на палубу.

Из черного зева люка вынырнула измученная округлая физиономия с недельной щетиной на серой, болезненной коже и, ослепнув даже от огня зажигалки, невидяще провела глазами по лицам моряков и только потом прохрипела:

- Ви а рашен сэйлорс. Гив ми, плиз, дринк.

- Да я и так по роже вижу, что рашен, - выступил сбоку Иванов и, показывая, что он знает больше любого из стоящих с ним рядом, спросил:

- Где Бурлов?

Физиономия превратилась в мраморный бюст. Первым ожил кадык. Он пробежал снизу вверх и обратно по худой куриной шее и, насосом вытянув слово, отпустил его, наконец, с губ:

- А вы - кто?

- Русские мы, свои, - улыбнулся совсем не русской улыбкой красивый кореец Ким.

- Ну вот что, - поторопил Иванов. - Срок вашего заключения истек. Хватит нары протирать. Вылазьте. Мне от вас, иршан, уже по ночам кошмары снятся.

- Свои! - заорала вниз, под ноги, голова и вдруг по-девичьи, навзрыд заплакала. - Госпо-оди! Ро-одненькие! А мы уж помирать собрались! Господи! Братцы, а вода у вас есть? Мы три дня... ни капли... Двое больных...

- А где Бурлов? - упрямо повторил Иванов.

- Первый помощник?.. Там он, сука, внизу. Раскололи мы его, гада. Все... все рассказал.

- У вас вода в шлюпке есть? - перебросил Иванов вопрос иршан Киму и тут же понял его неоднозначность. - Я имею в виду не на дне шлюпки, конечно, а где-нибудь в канистре...

- Есть, - многозначительно помолчал Ким и добавил: - Компот. Целый анкерок, - заметив, что Иванов его не понимает, пояснил: - Анкерок - то есть бочонок. У нас боцманюга запасливый.

Моряк, наконец, выбрался из люка. Пошатываясь, стал между Кимом и Перепаденко. Матрос заботливо попридержал его за талию.

- Сколько вас? - по-хозяйски спросил Ким.

- Двадцать? - ответил за бедолагу Иванов, но ответил с сомнением, скорее даже вопросом.

- Двадцать, - похмурнел моряк. - Радиста они еще там... в море... Давай, Никанорыч, выбирайся, - поторопил выбелившую люк седую-седую голову.

- А сколько пассажиров может взять шлюпка? - повернулся Иванов к Киму.

- Под парусами - восемь, а на веслах, как мы сейчас, - тринадцать.

- Хорошее число, - вскинул радостно брови Иванов на обгоревшем за день, болезненно-красном лице с истончавшей, будто печеное яблоко, курносинкой. - За две ходки перевезем.

3

Его разбудила тревога. С самого дна муторного, непонятно о чем сна кольнуло невидимой, неприятной иглой, - и, словно эта игла проткнула даже веки, заставила их резко, рывком открыть. В глаза хлынула серая болотная жижа полумрака. Повернул голову на жесткой, мокрой подушке - окно закрыто, и только по желтому пятну, протекшему с улицы сквозь дырку в ставнях,определил: уже утро.

- Мне за это не платят! - бахнул за дверью знакомый голос. - Сегодня мою полы в последний раз!

Дверь с остервенением взвизгнула. Что-то белое и большое вихрем пронеслось мимо кровати к окну, распахнуло деревянные створки и, облитое ярким, слепящим светом, обернулось к нему.

- Доброе утро, Вера Иосифовна! - почему-то обрадовался ей Майгатов. Может быть, потому, что она освободила его от одиночества.

- Для кого - доброе, для кого - нет, - Вера шмякнула тряпку в ведро с водой с такой силой, что несколько капель долетело даже ему на руку. - Сами "левак" дерут с больных, а я - так мой бесплатно! Уборщиц у них, видишь ли, не хватает! А тут, что мой полы, что не мой, грязи меньше не станет!

Она махала шваброй с нескрываемым презрением и к швабре, и к полам, и к больнице, и, видимо, к Майгатову, махала ею, как копьем колола врагов, и от этого казалась похожей на амазонку. Посади ее сейчас на лихого иноходца да смени белый халат на греческую тунику - и не будет на земле лучшего воина: не тело, а сплетение мускулов, не глаза, а жерла вулканов, изливающие огненную лаву ярости, не голос, а звук боевой трубы. Амазонка, стопроцентная амазонка!

Ведро с грохотом перевернулось и выхлестнуло на пол грязно-серое озеро.

- У-у! Заразища! - обозвала Вера то ли ведро, то ли свою правую пятку, которой она сейчас так мастерски сбила ведро. - Да что ж мне: полдня, что ли, одну комнату мыть?!

Не обращая внимания на ошарашенного Майгатова, она затолкала по кругу подол халата под черные плавки, повернулась к нему худыми, жилистыми бедрами, стала на колени прямо в это грязное озеро и с остервенением стала собирать воду мешковиной.

Майгатов стыдливо отвел взгляд на окно. Что там, на воле? Успел он предупредить своих о нападении или нет? Надо было у того эфэскашника спросить, как его, а-а - Иванова. Но он мог и не знать ничего. Вторые сутки прошли с его ухода из палаты, а тревога не покидает до сих пор. Волнами прибоя то накатит, то отхлынет прочь. А сегодня встала и стоит комком у горла. Ни проглотить, ни выплюнуть. Даже Вера со своми перевернутым ведром не избавила от нее. Так, на несколько секунд отвлекла...

- Все! - бросила она отжатую мешковину на борт ведра. - Как платят, так и делаю. - Выпростала халат из-под плавок, прогладила его ребром ладони. - Сейчас принесу завтрак и на сегодня - все. В обед Ленка придет. Сколько у тебя вечером было?

- Тридцать семь и две, - сразу понял вопрос Майгатов.

- Ну, значит, на поправку пошел. Сорок суток карантина отсидишь и домой.

- Сколько? - приподнялся на локте.

- Сорок, дружочек, сорок, - с радостью сообщила Вера и, схватив своими боксерскими лапищами швабру и ведро, вышла из комнаты.

- Со-ро-ок, - врастяжку повторил Майгатов.

В эту цифру входило слишком многое: и то, что "Альбатрос" уйдет в Севастополь без него, и то, что еще столько же дней не увидят его денег мать и сестра, и то, что он окажется отрезан от решения своей судьбы, а все сосредоточится в руках Бурыги, и то, что почти полтора месяца в этой палате, в липкой жаре, на овсянке и рисе, на... Жизнь показалась черной-черной стеной. Без единого светлого пятнышка. Или все-таки есть хоть одно? Есть - Лена...