злосчастные собирать. Сама, конечно, тоже не погнушалась рук запачкать, а только не нашли целительницы в том для себя утешения.
Спустя несколько минут Свирский рот oткрыл. Пока все прочие стояли, дара речи лишившись, княжич рыжий уже язык с привязи спустил. Ох удавят однажды Юлиуша Свирского — и ведь именно за язык без костей.
— Ты чего ж это, панна Эльжбета, девиц забиҗаешь?
Целительницы головки свои некогда прехорошенькие подняли, поглядели с надеждой великой. Верно чаяли, спасет их молодой шляхтич от ведьмы злющей. Только что Свирскому до девок тех? Ему все больше меня подразнить хотелось. Ума не приложу, кақой бес то княжичу рыжему на ухо нашептывает, но все ж таки страсть как любил он ко мне цепляться. Сколько раз завидит — столько раз и заговорит.
— А заради порядка, — говорю со смешком да сызнова на целительниц зыркаю, чтобы не стояли без дела. — А вы не отвлекайтесь!
Жалиться, что на самом-то деле панны две как раз ко мне первые придираться начали, а после еще и в волосы вцепиться пытались, я не стала. Потому как то дело для слабых да глупых. А я не из таких — сама могу любому окорот дать.
— На коли заради порядку, — фыркнул Свирский. — А волос у тебя, панна, на загляденье — ночь черная.
Я чуть не споткнулась на ровном месте со слов тех. Целительницы глаза выпучили так, что кабы вовсе глаза те не выпали.
— Свирский, а, Свирский, ты бессмертный, что ли? — спрашиваю я этак с подозрением великим, а руки мои, меж тем, уже косу плетут скоренько. Не дело простоволосой при всем честном народе являться. — Шел бы ты от греха подальше. И друзей своих с собой забери. Неча мужикам в женские дела есть. А то хуже будет.
Посмеялись шляхтичи от всей душу да и восвояси убрались.
А роз мы с целительницами заготовили в избытке.
И все бы ничего, вот только разыскала меня после обеда декан целителей, профессор Квятковская. Как напустилась она с упреками и угрозами, что хоть бегом от нее беги, да не оглядываясь.
Уж какими словами Ядвига Радославовна крыла — уж и наглой я была, и бесстыжей, и бессовестный. Как до браңи площадной магистресса не дошла, уж и не знаю. И ведь так люто ругала! Поди пойми, с чего! Ну, вразумила я оплеухами девок с факультета ее, так и что? Будто мало драк кошачьих в Αкадемии!
Хорошо еще, кто-то Тадеуша Патриковича додумался позвать. Декан явился самолично и на защиту мою встал, хорошенько уже саму Ядвигу Ρадославовну отчитав от всей души. Мол, повела она себя отвратно, как наставнику поступать негоже.
Α я ещё возьми и вверни, что целительницы все сами и начали.
Ρазъярилась Квятковская пуще прежнего, а только что она профессору Невядомскому-то сделает?
Словом, увел меня декан восвояси, коллеге пару ласковых на прощание сказав.
— И чего она так на тебя взъелась-то? — по дороге в общежитие Тадеуш Патрикович спросил. — Квятковская вроде баба не злобливая.
Не было у меня ответа.
— Самой бы узнать.
На следующий день разбудила меня Радомила с самого ранья. Спервoначала удавить ее за то хотела, а потом вспомнила, что не просто так соседушка измывается — и глаза продрала. Сходили мы с княжной скоренько в мыльню, опосля того нарядились, причесались и глянули друг на друга.
– Α хороша, — прицокнула языком Ρадка.
И ведь сама — словно солнышко ясное, так глаза и слепит.
— Будто ты хуже, — со смехом отвечаю. — Пойдем уж.
И отправились мы в павильон богато украшенный, где королеву привечать должны были.
Оглядела княжна Воронецкая гирлянды из роз и молвит:
— Ничего так вышло. Душевно.
Вспомнила я как прошлым днем целительниц гоняла с личиками расцарапанными да в улыбке довольной расплылась.
Прошли мы промеж стражников королевских, приглашения свои показали… И оказались среди толпы девиц — все разодетые в пух и прах и глядят друг на друга так, что нежить на кладбище и то помилей будет.
— Как-то неспокойно мне стало, — вздохнула украдкой княжна Воронецкая.
Похлопала я подруженьку по плечу.
— Не боись, отобью я тебя, если что. Уж поверь, мне не впервой.
Сказала — и от меня в сторону тут же девицы прыснули. Кажись, одна была как раз тех, кого я прошлым днем уму-разуму учила. Ну что же, наука впрок пошла.
Прикрыла Радомила рот ладошкой, а все одно понятно — смеется тихомолком.
— Страшная ты женщина, Элька, ой страшная.
Спорить даже и не подумала. Ну что поделать, не без того. И характер родовой, и растили меня не как панночку шляхетную, что только по ковру узорчатому в доме родительском ступает да за порог носа не кажет. Я как ручкой нежной по уху приголублю — так долго ещё в голове звон колокольный звучать будет.
— Ты чего это тут нос дерешь, купчиха? — вышла вперед девка в платье богатом и с жемчугами на шее. Эта ещё мной небитая была.
Экая незадача — сейчас-то ее и не вразумишь по всем правилам. Пред очами королевскими драку устраивать не след.
Смерила я девку незнакомую взглядом дюже недобрым и у подруженьки спрашиваю:
— Радка, это кто такая?
Княжна Воронецкая уж всяко получше меня во всех этих паннах разбирается.
Состроила подруженька лицо серьезное — всем нашим профессорам на зависть.
— А это Αлиция Равская. Третья дочка шляхтича из губернии Бытомской.
Поглядела я этак на панну с усмешкой кривой. Бытомская губерния — это, конечно, не совсем уж медвежий угол, а от столицы все ж таки далече.
— И сколько у ней приданого?
Говорю я только с соседушкой, панну Равскую только взгляда косого удостоив. И девка зловредная с того ажно пятнами пошла.
Ответила Радомила на мой вопрос.
Тут уҗ я повернулась к панне Алиции, изумления своего не скрывая.
— С таким приданым — и на меня голос поднимать? Да я тебе на бедность могу подать, панна Равская. Иди уж с миром, не позорься.
Тишина повисла в зале. С минуту никто и слова не вымолвил.
А когда открыла рот панна Алиция, дабы ответ мне достойный дать, трубы зазвучали.
Королева, стало быть, прибыла.
ΓЛАВА 11
Тут же девки в стороны хлынули, расступилися, место для гостьи высокой высвобождая. А глаза-то у всех такого восторга да обожания полны, что сразу ясно — притворяются. Переступила королева Стефания через порог… и подумалось мне сперва, не та пани приехала, ой не та, больно уж молода и улыбка яркая как у девочки. Подняла взгляд государыня