Сегодня Дуньхуан — это отдаленный городок в провинции Ганьсу, в тысяче восьмистах километрах от начала Шелкового пути в городе Сиань (примерно час на самолете). Если бы не знаменитые пещеры, о Дуньхуане никто бы и не вспомнил, но в VIII веке в этом крошечном оазисе посреди пустыни Гоби бурлила жизнь. Дуньхуан был одним из самых оживленных городов в Китае, полным купцов, монахов и попрошаек. Здесь Шелковый путь разделялся на южную и северную ветви, поэтому Дуньхуан прославился на всю страну изысканной кухней, отличными рынками, и, что особенно важно, любой из жителей и гостей Дуньхуана имел возможность улучшить свою карму, пожертвовав деньги на создание фресок.
Пещеры Могао расположены в двадцати километрах от Датуна. Путь к ним лежал через пустыню, где сейчас обнаружены многочисленные захоронения.
В наши дни китайское правительство рекламирует пещеры Могао как своего рода художественную галерею, настоящую жемчужину в пустыне, поскольку стены пещерного храмового комплекса богато украшены фресками, но тринадцать веков назад это было священное место. Одно время там насчитывалось около тысячи пещер, фрески на стенах которых датируются V–XI веками. Большинство фресок оплатили люди, пытавшиеся вступить в сделку с богами, частенько при заключении подобных соглашений оговаривались условия: «Обещаю оплатить роспись новой пещеры, если благополучно доберусь с караваном до Кашгара/если у меня родится сын/если мне достанется наследство». Но часть пещер, разумеется, расписывали исключительно из высоких побуждений, и те фрески, которые олицетворяют торжество духовности над приземленными интересами, вышли лучше всего.
Еще в 1970-х пещеры посещали лишь некоторые счастливчики. Питер Хопкирк в своей книге «Заморские дьяволы вдоль Шелкового пути», вышедшей в 1979 году и посвященной набегам на древнекитайские города, описал, как случайно оказавшиеся в этих краях туристы и ученые на свой страх и риск лазали по хлипким помостам из пещеры в пещеру, при свете факелов разглядывая, как на потолках на лазурном фоне порхают небожительницы, прекрасные небесные танцовщицы аспары, или же оживает в картинках история о том, как Будда Шакьямуни накормил своей плотью тигрицу, чтобы та смогла выкормить погибающих от голода тигрят.
Сейчас пещеры превратились в подобие мотеля. Им снаружи придали квадратную форму, оштукатурили, а входы закрыли металлическими дверьми с номерами, как в отелях. Молодые девушки-экскурсоводы в коротких бирюзовых юбочках ходят туда-сюда с факелами в руках, показывая всем туристам одни и те же десять пещер. Каждый год маршрут меняется, чтобы сохранить фрески. В летний день в тесных пещерах жарко, как в сауне.
Похоже, девушке, которая сопровождала нашу группу, работа надоела настолько, что она даже не заходила с нами внутрь, а потихоньку дремала, прислонившись к двери, пока самостоятельные туристы переходили из одной пещеры в другую. Но ее скука не была заразной, поскольку, стоило грязной двери открыться, за ней оказывалась настоящая сокровищница, праздник для глаз. Мы любовались на будд, нарисованных ярко-малахитовой краской, вокруг голов которых светились нимбы голубого цвета, а иногда даже из сусального золота, там, где драгоценный металл не успели отколупать перочинными ножиками белогвардейцы, бежавшие в Китай от большевистского режима в 1920-х. Нам пришлось подсуетиться, чтобы осмотреть хотя бы половину фресок, потому что экскурсия выглядела так: пара слов гида, щелканье фотоаппаратов, после чего туристов выгоняли на свет божий.
Из некоторых пещер меня приходилось буквально вытаскивать силой, настолько там было красиво, другие же откровенно разочаровали, причем среди последних оказались и разрекламированные образцы буддийского искусства династии Северная Чжоу (557–581): они напомнили мне смешные детские рисунки, выполненные нетвердой рукой. В пещере № 428 неизвестный художник изобразил на фреске восемнадцать бодхисатв, которые походили на негатив мультяшных скелетов: черные кости, конечности и животы контрастировали со складками одежды и головными уборами. Возникало впечатление, будто фреску расписывал первоклассник. Пещера № 419 и вовсе полна странных черноликих святых, а в пещере № 455 фрески выполнены исключительно в темно-синих, черных и белых тонах и напоминают нигерийский текстиль, а не буддийское искусство. Интересно, что же случилось? Неужели это особый стиль эпохи Северная Чжоу, а может, более поздние художники внесли свои коррективы, выполнив роспись поверх исходной фрески? Да ничего подобного, причина совсем в другом.
Ченнини предупреждал, что при росписи фресок нельзя использовать свинцовые белила, хотя он также призывал отказаться от золотисто-желтого аурипигмента, киновари, медной лазури и свинцового сурика, который получается при нагревании свинцовых белил, а заодно и от зеленой яри-медянки. Вообще-то художники, писавшие фрески в пещерах Дуньхуана и пользовавшиеся всеми вышеназванными красками, еще легко отделались. Большинство картин сохранили ту же яркость красок, что и тысячу четыреста лет назад. Наиболее значительный ущерб нанесен там, где свинцовые белила или красный сурик вступили в контакт с сероводородом и окислились. Между прочим, еще в 320 году нашей эры китайский алхимик Ко Хун писал, что невежественные люди отказываются верить, что белила и сурик есть продукты трансформации одного и того же элемента, так же как не могли они в свое время поверить, что мул рождается при скрещивании лошади с ослом. Те странные существа в пещере № 428 изначально были белокожими, кроме того, мастера добавили несколько штрихов суриком, чтобы сделать лица чуть более реалистичными, но с течением времени розоватая кожа почернела и подурнела, ну совсем как в жизни.
Жизнь за краски
У местных жителей, правда, есть своя версия происхождения красок. История весьма драматическая. Тут тебе и безвыходное положение, и божество, явившееся во сне, чтобы предложить рискованное решение, и юная невинная дева, готовая пожертвовать собой ради искусства. В 1980-х годах легенду, относящуюся к VIII веку, записал китайский антрополог Чэнь Юй. В VIII веке в Могао многие ехали попытать счастья, среди прочих был и вдовец по фамилии Чжан с дочерью-подростком. Чжан считался одним из самых талантливых художников в Китае и прославился прекрасными изображениями дев-аспар, которые парили в бирюзовых небесах, словно направляемые дыханием Будды. Правитель по фамилии Цао услышал о мастерстве Чжана и его дочери, которая вовсю помогала отцу, и повелел расписать очередную пещеру, поставив единственное условие — работу необходимо закончить ко дню рождения Будды, то есть к восьмому апреля. Чжан согласился. Дни напролет они с дочерью балансировали на мостках, создавая прекрасные образы, но настоящей жемчужиной должно было стать изображение богини милосердия Гуаньинь.