Читать интересную книгу Записки психиатра (сборник) - Максим Малявин

Вот, к примеру, ушедший на пенсию Ефимыч себя такими вопросами не особо утруждал. Любил дедушка русский устный, злоупотреблял им крепче, чем спиртным. Придет, бывало, заковыристый пациент, а Ефимыч с утра гневаться изволит – то ли позволил себе лишку накануне, то ли погода меняться будет – вот и слышны из-за стенки целительные непечатные конструкции сугубо психотерапевтической направленности, и человек уходит одухотворенный. А уж сколько интересного в такие моменты Ефимыч мог бы про себя, любимого, узнать – на эпическую сагу точно наскребется, да еще на три частушки матерные хватит. Но нет, не интересовался, берег тонкую и глубоко замаскированную душевную организацию. Да и бог бы с ним, пусть себе человек отдыхает.

Сам я привык вести прием в корректной манере, не позволяя себе ничего лишнего, разве иногда чуточку иронии. Хорошо-хорошо, в особо тяжелых случаях – с толикой сарказма, грешен. Хотя бывают моменты, когда не хватает Ефимыча. Тут на днях приходил пациент. Отлежал в спецбольнице за убийство, потом несколько лет долечивался в Самаре, теперь вернулся к нам. И нет бы просто ходить на прием за лечением; этот архаровец взялся клянчить циклодол: мол, где-то когда-то (на самом деле черт-те когда) сделали ему галоперидол, и теперь его всего давит, плющит и колбасит, доктор, не дайте помереть, выпишите рецептик! И сибазончику[41] не забудьте, а то втыкает как-то не по-взрослому. И стоит в шаге от стола, старательно переминаясь с ноги на ногу, изображает страшные гиперкинезы. А не тебя ли, Марчелло Мастрояни Самарской губернии, я давеча видел перед буфетом, где ты чай пил спокойно, шаг на месте не изображал? И как ты пьешь циклодол, я тоже в курсе – пять таблеток и перцовой настоечкой из аптеки полирнуть, – я ничего не перепутал? Марш отсюда набираться мудрости! Бери пример с других убивцев: один вон ходит, мусор выносит, другой садовничает, и никто таблетками не балуется, все ведут себя аки эти, которые с рожками… да нет, я имел в виду агнцев божьих. Так что вперед, и чтоб до следующего укола пролонга я тебя не видел… В общем, ЧТО и в каких выражениях он обо мне думал, я мог бы прочесть даже по его скорбно удаляющейся спине; некоторые выражения были особенно заковыристыми.

А к жене пришел на прием Саша, о котором я уже писал. Он пролечился (или отдохнул и отъелся, одно другому не мешает) в стационаре и заглянул получить лекарства. А дальше – затык. Лечебную карту с рекомендациями, что и как принимать, которая дается при выписке из отделения, он благополучно похерил: потерял или в туалет с ней сходил – кто его знает, может, обычай такой. Короче говоря, нет лечебной карты. Стал Саша объяснять на словах, но при его аж трех зубах и поражении речевого центра название лекарства превратилось в «ааыыыээээааа». Стали гадать. Аминазин? Ееее (нет, то есть). Амитриптилин? Ееее, только активнее. Аминалон? Ееее, у ы о? (Нет, ну вы что?) Алпразолам[42] ? Ееее, Саша разводит руками и крутит пальцем около виска – дескать, у всех доктора как доктора, а мне слабоумная попалась, я ей русским по белому «ааыыыэээааа», а она шлангом прикидывается, село неасфальтированное! Асентра? (Дикое предположение, на фига слабоумному благодушному товарищу антидепрессант, но чем черт не шутит.) Ааа, ааыыыэээааа – в точку, умничка доктор, возьми с полки пирожок! Не поленилась, дошла до отделения, справилась там – таки асентра! К вящей радости Саши, который сиял законной гордостью за доктора – может же, мол, когда извилины напряжет!

Кто куда, а мы сдаваться

Можно бесконечно долго рассуждать о том, что содержание пациентов в закрытых отделениях ущемляет их права, наносит непоправимый вред личности, скрещивать и ломать на этом поприще рога, копья и челюсти – все равно в итоге каждый останется сидеть на своей кочке зрения. На самом деле не все наши пациенты шарахаются от психбольницы как черт от ладана. И речь не только о страдающих госпитализмом завсегдатаях отделения неврозов. Бывает, что и отделения закрытые, и у больных далеко не неврастения – а не выгонишь. Опять же, не потому, что идти некуда.

Юра (пусть его зовут так) наблюдается довольно давно. Сравнительно молодой шизофреник, при этом имеет уже довольно выраженный эмоционально-волевой дефект – болезнь развивается довольно быстрыми темпами. Из стационара практически не вылезает. Инвалид второй группы, бессрочно. Оксана долго пыталась подобрать нужные препараты, варьировала дозировки, сочетания. Все тщетно, дома пациент держался от силы месяц, а чаще – около недели-полутора. Почему?

Через некоторое время все стало понятно. Оказывается, с самого первого дня поступления в стационар Юра становился тихим, спокойным, вполне довольным жизнью, лопал банальный аминазин с не менее банальным галоперидолом, будто кот деревенскую сметану, и только что не мурчал от счастья. Сон – богатырский, аппетит – ему под стать, настроение – даже сквозь броню дефекта видно, что хорошее. Слоняется взад-вперед по коридору, временами перекидывается парой-тройкой фраз с другими больными, одним глазком поглядывает, что по телевизору кажут. Ухудшение начинается незадолго до выписки. Юра делается тревожен и задумчив, о чем-то спорит сам с собой, сам с собою же не соглашается и на себя же сердится и матерится. Выписывается он неизменно с вселенской тоской в глазах и тем особым отрешенно-мученическим хабитусом, что мог бы сподвигнуть Илью Глазунова написать что-нибудь эдакое, эпически-апостольское, с легким налетом садо-мазо.

Можно к гадалке не ходить – на третий день после выписки вещи будут аккуратно сложены, а Юра начнет нарезать круги по дому, будучи охвачен чемоданно-госпитальным настроением. Все увещевания мамы – мол, я тебя еще домашней едой не откормила, на дачу не свозила, родственникам не всем показала – окажутся тщетны. Сын будет непреклонен: только массовые госпитализации спасут Родину, и начинать надо с него! Это при том, что мама души в сыне не чает, всячески о нем заботится, старается приодеть, чем повкуснее накормить… бесполезно. И нет никаких признаков того, что у Юры, к примеру, бред отношения или воздействия, что он маму мнит каким-нибудь демоном или колдуньей особой вредности – ничего подобного. И «голоса» ему давным-давно ничего интересного не рассказывают. Просто Юре в отделении лучше и спокойнее. Мама даже гадала, не приглянулась ли сыну медсестра какая или санитарка – но нет, никто не признается. Помыкавшись на воле (век бы не видать!) несколько дней, Юра вприпрыжку несется в приемный покой. Не завидую пикету борцов с карательной психиатрией, окажись они у Юры на пути. Нельзя людям с неокрепшей психикой получать такой мировоззренческий поджопник. Уже в дверях он старательно прощается с мамой: мол, оревуар, сама не приходи и передачи не носи. О, эта томительно-сладкая процедура оформления истории болезни! О, этот наизусть знакомый путь до отделения! Закрывается, щелкнув замком, отделенческая дверь. Всем спасибо, все СВОБОДНЫ.

Засранец, или Дерьмовый вызов-2

Нашей краснознаменной гвардейской спецбригаде везет на дерьмовые вызовы. Поскольку народ в ней работает сплошь высококультурный и страшно образованный (специфика работы притягивает людей философического склада ума и пофигистического взгляда на мир), то, соответственно, на должном уровне поддерживается обучаемость, смекалка и чутье на нестандартные ситуации. Поэтому к обслуживанию поступившей заявки готовятся обстоятельно и неспешно, по ходу дела решая, не разжиться ли парой-тройкой ОЗК[43] с противогазами, и нет ли у кого из коллег завалящего огнемета.

Дело в том, что идеи очистки организма, отчаянно проповедуемые производителями особых добавок, поборниками тотальной гидроколонотерапии и одуревшими от мифической близости вечной юности поклонниками ЗОЖ, создают в окружающем пространстве некое подобие эфирных ловушек, ментальных засад и торсионных капканов. В оные с радостью и пионерским задором имеют обыкновение вляпываться неокрепшие, не поросшие панцирем здорового скептицизма души. А для мятущейся души нашего пациента подобный ловчий арсенал и вовсе опасен. Так произошло и в этот раз.

Игорь давно подозревал, что все его беды произрастают из завалов каловых камней, застоя желчи, отложения шлаков на стенках кишечника и холестерина на стенках сосудов. Не говоря уже о килотоннах нейролептиков, которые вот уже много лет циркулируют по многострадальному организму и наотрез отказываются его покидать. Потом, следуя по кривой логической цепочке, это подозрение претерпело ряд метаморфоз и кристаллизовалось в убежденность, что по кровеносным сосудам у него течет содержимое канализации. Как прикажете жить с таким дерьмом в венах? Игорь попытался хлебнуть жидкости для чистки канализационных труб, обжег язык и долго плевался. Фабула тут же снова видоизменилась, и по венам потекло уже средство «Крот». Далее последовало приобретение и распитие в одно лицо ДВУХ БУТЫЛОК касторового масла. Организм прислушался к ощущениям, сказал «Ик!» и передал привет заднице. Задница откомментила: «Меня порвало!» – и начался фестиваль гуано.