У нее сразу же потемнело в глазах, дыхание прервалось, двор вместе с домами, деревьями, ребятами и их мамами куда-то исчез, и на какие-то мгновения она, казалось, перестала жить.
Сейчас произошло нечто подобное. Словно ей нанесли такой же резкий удар: «выбили дыхалку».
И кто, спрашивается, ударил? Разве Алексей?
Да нет же, она сама!
Значит, самой и выправлять положение.
Она постаралась улыбнуться как ни в чем не бывало:
— Что это еще за «прощай»? Ты не желаешь больше со мной общаться?
— Я... да я!.. Как это — не желаю?... Я думал...
— Гм! Индюк думал-думал да и в суп попал. Ты вечером свободен?
Он просиял:
— Я и днем свободен!
— Днем занята я. А впрочем, что за глупости! Выставка открыта для всех, и вообще — чем больше посетителей, тем лучше.
— Выставка?
— Ну да. Современного искусства.
И она добавила с плохо скрываемой гордостью:
— Из России пригласили одну меня. Там пять моих вещичек выставлено.
— Вещичек? Очечников и кошельков?
— Пейзажей.
— Из кожи?!
«Не буду говорить про то панно, не буду, не буду! Сама не знаю почему... Наверное, время не пришло...»
— Да нет же, холст и масло, все вполне традиционно.
— Так ты... еще и живописец?
— Что значит «еще и...»? Плюс к профессии шкурницы?
— Нет, плюс к твоей красо... ну, словом, ко всему остальному.
— Ладно, ладно уж! — рассмеялась она, на этот раз действительно легко и беззаботно. — Я, в общем-то, не против того, чтобы мне говорили приятное. Я не ханжа.
Да, Алена приняла решение. И хотя оно было, на взгляд строгих судей, легкомысленным, она сразу успокоилась.
Тельцы не любят балансировать по лезвию бритвы, ненавидят двусмысленные ситуации. Душевную гармонию им может принести только определенность.
Итак, новые отношения установлены: «Пойду на сближение. Не могу не пойти. Уже иду. Иду, ура!»
Суровому внутреннему ограничителю-цензору со всей тельцовской определенностью заткнули рот.
Алена и глазом не успела моргнуть, как Алексей неуловимым жестом подозвал официанта и, не дожидаясь, пока тот выпишет счет, сунул ему деньги и, видимо, добавил щедрые чаевые, потому что курчавый владелец бара закивал с весьма довольным видом.
Протесты девушки, порывавшейся заплатить из своего кошелька, Никитин просто проигнорировал, тут его робость совершенно испарилась.
— Значит, мы отправляемся в город, в палаццо Пезаро? — деловито спросил он, вставая. — Тогда надо поторопиться, скоро отправится катер с Лидо.
— Почему в палаццо Пезаро?
— Как почему? Разве не там расположен международный музей современного искусства?
— Ох, ну ты сильно преувеличил мою известность! В той галерее только выдающиеся мировые мастера выставляются.
Алексей вновь покраснел, былая застенчивость мигом вернулась к нему.
— Извини, совсем не хотел тебя задеть.
— И прекрати, пожалуйста, все время извиняться. Ты меня ничуть не обидел. Наоборот, польстил. Приравнял, скажем, к Пикассо или Сальвадору Дали...
— Куда же мы идем?
— Наша выставка тут, рядом, на самом острове Лидо, и она довольно скромненькая.
— О, это хорошо. Если честно, недолюбливаю пышные мероприятия и всякие шумные сборища.
— Надо же, я тоже! Правда, как там у нас будет насчет шума — не знаю. Люди-то все собрались не старые...
— А кто они?
— Ассоциация молодых художников. Повезло — нашли себе спонсора, какого-то странного мецената из Африки.
— В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие, злые крокодилы...
— Как видишь, не только! Оказывается, есть и покровители культуры. Короче, этот чернокожий Савва Мамонтов вложил деньги, и ассоциации удалось арендовать один из холлов Дворца кино. Сейчас, в пересменок между кинофестивалями, это, видимо, не очень дорого.
— Наверно, интересная экспозиция?
— Во всяком случае, разнообразная, на любой вкус. Кто в лес, кто по дрова. Думаю, ты найдешь себе что-нибудь по сердцу.
— Я заранее знаю, что именно окажется мне по сердцу! — твердо заявил Алексей.
...Солнце стояло в зените, и Алена щурилась — одновременно и от ярких лучей, и от непроизвольной улыбки, которая сама собой, как непокорное живое существо, растягивала ее губы.
«Я похожа на Чеширского кота из «Алисы в стране чудес», — думала она. — тот симпатичный котище растворялся, а его улыбка еще долго продолжала висеть в воздухе. Так и я... как будто стала легкой—легкой и прозрачной, просвечиваю на солнце насквозь... И только моя радость висит над тротуаром...»
— Жмуришься, как кошечка, — заметил Алексей.
— Разве я сама с собой разговаривала?
— Нет, а что?
— Да как раз представила себя существом из породы кошачьих.
— Кисонька? Да, похожа.
— Хвост, что ли, вырос? Или еще хуже — усы?
— Скажешь тоже! Усы — у брюнеток. А ты вся беленькая... Говорят же — «кошачья грация», так я именно об этом. Ты — как с портретов Ренуара.
— Толстушка, что ли?
— Фу! — вздрогнул он. — Перестань из моих слов извлекать худшее. Не толстушка, а... Ну, Ренуар же сам признавался, что ему нравятся «женщины типа кошечек».
Как это замечательно — идти вдвоем, стараясь попасть друг с другом в ногу, и болтать вот так, о всякой ерунде, ни о чем! Простенькое, незамысловатое и такое в то же время какое-то необыкновенное удовольствие!
А Алексей, как выясняется, еще и с изобразительным искусством знаком. И даже вкусы у них общие: Алена тоже любит прозрачную, вибрирующую живопись импрессионистов.
Тепло разлито в майском воздухе, искрящемся, как на полотнах Пьера Огюста Ренуара, и таким же теплом насыщается, напитывается душа...
— Если б я в самом деле была кошкой, я бы сейчас громко замурлыкала.
— Почему?
— Мне с тобой очень хорошо.
Он на ходу заглянул ей в глаза — не шутит ли?
— Не шучу, — ответила Алена на безмолвный вопрос и лукаво объяснила: — Чистая правда. Я радуюсь прогрессу.
— Какому прогрессу?
— Не научно-техническому, естественно. Прогрессу в наших отношениях.
— А в них что-то изменилось?
— Еще бы! По пляжу шагали порознь, а теперь уже — взявшись за руки.
— Ты против?
— Ну что ты, очень даже за. — Она усмехнулась, но не насмешливо, а разнеженно. — Вспоминается младшая группа детского сада, мы там так же гуляли парами.
— Все-таки ты надо мной подшучиваешь.
— Ничуть! Я обожала свой садик. Меня под Новый год всегда назначали Снегурочкой. И еще там часто давали на полдник такой пышный розовый зефир. А ты — любил?
— Зефир?
— Да нет, детский сад!