Наши люди с привычной сноровкой завели телеги и занялись лошадьми. Марьяна, пользуясь возможностью, побежала полоскать детские тряпки. Я только головой покачала ей вслед. И что она потом с ними делать будет? Не повесит же на оглоблях сушиться? Хм, действительно, повесила оглоблях. Парни пофыркивали, посматривая на такое украшение, но ничего не говорили, ожидая, видимо, что скажет Арвид.
Я украдкой огляделась, чтобы посмотреть, не смеются ли с нас остальные гости заезда. Но если кто-то и смеялся, то про себя. Связываться с благородными никому не хотелось, да и вообще, там, в дальнем углу двора, какие-то поселяне и сами расположились, словно они тут надолго.
Сколько отсутствовал Арвид, я не знаю, но вернулся он в сопровождении двух крепких девок-подавальщиц, которые вдвоем тянули большой котел. В котле обнаружилась густая гороховая похлебка, щедро заправленная колбасками. От нее шел сытный мясной дух.
— Надо же, на косточках от окорока варили. — Вслух удивилась я, первой получив свою миску.
— Место здесь бойкое, — Привычно уже пояснил муж, не дожидаясь дальнейших моих вопросов. — Много разного народу ездит. Так что хозяин привык готовить так. Чтобы угождать каждому: одним — на косточках, другим — на масле. Третьи и пустой похлебкой обойдутся… Каждый получает то, за что готов заплатить.
— А ты, значит, готов платить за роскошную похлебку? — С улыбкой спросила я, пробуя первую ложку. — Мм-м-м! Вкусно!
— Умгу. Неплохо. — Подтвердил Арвид, тоже снимая пробу. — Я готов платить за то, чтобы у моих людей хватало сил исправно нести свою службу. Голодный солдат много не навоюет, голодный крестьянин много не наработает.
— Кто бы это Агнесс рассказал. — Усмехнулась я.
— Да уж. Жена твоему брату досталась суровая. — Скривился Арвид. — А что, и голодать приходилось?
— Да нет, хвала Творцу. — Ответила я, поняв, что мои слова и правда можно было истолковать двояко. — Но кусок, щедро приправленный попреками, не протолкнешь в горло даже пивом.
— Это да. — Согласился муж.
Какое-то время мы молча прихлебывали горячее варево, заедая простым ржаным хлебом. Было приятно сидеть вот так, рядышком с мужем, но понимание, что мы — не одни, мешало. К тому же, я то и дело поглядывала на Марьяну, которая кормила детей, успевая попутно и сама перехватить кусок-другой. Поначалу я привычно порываясь помочь, но сдержалась. Во-первых, меня о помощи никто не просил. А во-вторых, пора, наверное, отвыкать хвататься за все подряд. Умом я это понимала, но все никак не могла привыкнуть, что теперь я могу позволить себе просто отдохнуть. И никто не упрекнет меня в бесполезности, был бы в доме порядок.
Дождавшись, пока Марьяна закончит кормить детей, Арвид подал ей какой-то знак. Женщина понятливо кивнула и поцеловав малышей, вручила их Хандзе.
— А теперь рассказывай. — Голос Арвида звучал сурово.
— Что рассказывать? — Марьяна снова вздохнула, всем своим видом показывая, что ни сном, ни духом не знает, что хочет от нее услышать мой муж.
— На это раз, рассказывай все. Мне, знаешь, ли, дважды сказки о бедных сиротках не скормишь. И я хочу точно знать, ради чего и кого мои люди рискуют нарваться на арбалетный болт.
— Так ведь рассказала все, еще у знахаря. — Марьяна пожала плечами, но даже я заметила, как она старательно отводит глаза.
— Ушла в чем была, говоришь? — Арвид не дал сбить себя с толку. — А была ты, случайно, не в хозяйских сережках? А я-то думаю, чего этот щенок так взбеленился, да еще и вдогонку. Чего я еще не знаю?
— Ушла в чем была. — Голос Марьяны звучал глухо, но, почему-то, именно теперь я была уверена, что она говорит правду. — А уж Зёрен с со своей матушкой проследили, чтобы я не была в чем-то, что можно продать. — При этих совах Марьяна сдвинула платок, Которым она, на вендский манер покрывала волосы. Я ахнула, а Арвид отчетливо скрипнул зубами. Если в ушах этой женщины раньше и были сережки, то их у нее не просто отобрали, вырвали с мясом.
— Детлеф лечил? — Спросил Арвид. Марьяна кивнула.
— Хозяйка даже детей переодеть не разрешила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А что же хозяйские сережки – мужнин подарок? Или то был только предлог?
— Пусть поищет на дне выгребной ямы, если они ей так нужны! — Зло прошипела Марьяна.
— Отомстить решила? — Арвид осуждающе покачал головой. — И оно того стоило? — Он кивком указал на телегу, возле которой пыталась развлекать малышей Хандзя.
— Может, и не стоило. — Вспышка закончилась, и теперь Марьяна сидела сгорбившись, словно бесконечно уставший человек. — Только когда в замке переполох поднялся, что хозяин умирает, все забегали, все нараспашку было… И я увидела, как на столе лежат эти злосчастные сережки. — Она помолчала мгновение, а потом продолжила. — Хозяйка очень любила их надевать, то ли издеваясь, то ли просто хвастаясь мужниным подарком. А я еще помню, откуда подарок взялся.
— И откуда же? — Спросила я, уже начиная догадываться, что услышу.
— Отец привез с Поморья. Маме в подарок…. Давно, я еще маленькой была. Любила забираться к маме на колени и играть подвесками из янтаря… — Марьяна всхлипнула, но тут же закусила кулак. Дальше она продолжила тем же глухим, бесцветным голосом, каким говорила до того. — Он их на моих глазах у матери из ушей выдрал. А потом подарил жене, чтобы не сердилась за очередную наложницу.
— Да-а, дела-а-а… — Арвид озадачено потер подбородок. — Получается, Эльстергоф тебя не у разбойников перекупил, как рассказывал?
— Получается, нет.
— А ведь знаешь, Марьяна, — Арвид снова нахмурился, — я даже не знаю теперь, что с тобой и делать. По-хорошему, мне тебя к вендам отпускать никак нельзя: одно дело — сплетни и подозрения, а другое — живой свидетель. Если ты своими разоблачениями (а ведь не промолчишь, уверен) сорвешь свадьбу наследника… Тут и до войны дойти дело может.
— И что теперь?
— Не знаю. — Арвид вздохнул. — Придется писать еще одно письмо и отправлять вестником. Только теперь уже не наместнику, а в королевскую канцелярию. Пусть уже сами решают, отправлять тебя к родне или поселять в столице…
Арвид не договорил, снова нахмурившись. А мне подумалось, что кто-нибудь в королевской канцелярии может решить, что самое простое — это вернуть Марьяну обратно. «Марьяна-вендка? Какая вендка?» Ничего не знаем, никого не видели и кто там на кого нападал десять лет тому назад, один Творец ведает. Но хотелось верить, что король, которому так верно служит Арвид, окажется достойным этой верности.
Упрекнув себя за крамольные мысли, решила заняться более приземленными вещами.
— Марьяна, — отвлекла от нелегких дум нашу невольную попутчицу, — что у тебя вообще есть из детских вещей? Эти пеленки до отъезда не высохнут.
— Есть еще несколько тряпок, что жена знахаря из своих запасов отжалела. На Хандзю старая кофта и платок. Детских вещей у них не было, да оно и понятно. Их-то малышу всего несколько недель от роду, с чего бы им вещами на трехлеток запасаться.
— Вот, кстати, — встрепенулся Арвид, — Траутхен, ты — золотце! О таких вещах я как-то и не подумал. Спрошу у хозяина заезда, нет ли чего подходящего на продажу. Пошли, Марьяна, посмотришь, чтобы не мало было.
Бросив взгляд на детей, Марьяна успокаивающе кивнула настороженно встрепенувшейся Хандзе и пошла за Арвидом в сторону главного дома. Я осталась ждать, задумчиво дожевывая горбушку. Хорош хлеб! Всегда любила хрустящие, поджаристые горбушки, но с тех пор как подросли племянницы и племянники, это лакомство всегда доставалось самым младшим.
Вспомнив о племянниках, снова задумалась о судьбе Хандзи с братиками. Малышам хорошо, пройдет еще пара недель, и даже старший из них — Януш — вообще не вспомнит ни об отце, ни о замке. Он и нас, наверное, быстро забудет, как только осядет с матерью где-нибудь. А каково придется Хандзе? Что творится сейчас в этой маленькой головенке? Судя по паре случайных фраз, ненависти к отцу девочка не испытывает. То ли был он не такой уж тварью, то ли Марьяна не стала (может, побоялась) делиться с ней своей обидой. Привыкнет ли девочка из замка к крестьянской жизни?