Олен помрачнел, но спорить не стал. Впихнул сумки под лежанку, задвинул засов на двери. Положил под голову седло и, кое-как устроившись на нем, закрыл глаза.
– А дерешься ты неплохо… – неожиданно проговорила Саттия, и от этой скупой похвалы на душе потеплело, и даже чуточку меньше стали саднить порезанная щека и отбитая рука.
Проснулся Олен оттого, что на него наступили. От неожиданности дернулся, и едва не шарахнулся головой о лежанку.
– Вот тебе и доброе утро.
– Самое доброе. Вставай, соня, – сказала Саттия. – Надо прогуляться до местного храма, пока там народу не слишком много. И захвати с собой меч, оставлять его здесь слишком рискованно.
Через окно сочился белый утренний свет, задувал прохладный воздух. «Белая кошка» в этот ранний час напоминала кладбище – такая тут царила тишина. В коридоре витал стойкий запах перегара.
– Завтрака нам явно не подадут, – сказал Олен, когда они вышли в общий зал, и покрепче стиснул завернутый в ткань меч.
Тел тут было не меньше, чем на ином поле боя. Иные лежали на лавках, другие прямо на полу, в серой от грязи соломе, третьи спали сидя. Негромко жужжали мухи, ползали по столам, по кувшинам, по лицам, забирались в ноздри, копошились в грязных волосах.
– Размечтался, – Саттия подтолкнула «слугу» в спину. – Пойдем быстрее, потом поешь.
Трана ари Хольтена во дворе не оказалось, зато спящий в блевотине пьянчуга обнаружился на прежнем месте. Чайка от коновязи поприветствовала хозяйку ржанием, махнула хвостом, намекая, что неплохо бы и ее взять с собой. Но Саттия только погрозила сивой кобыле пальцем, и та печально опустила голову.
Геден неспешно просыпался, от пекарен тянуло свежей сдобой. По улицам торопились припоздавшие хозяйки с ведрами в руках, из домов доносились голоса. Грохотали по булыжникам мостовой тележки молочников.
Олен и Саттия довольно быстро вышли к главной площади и свернули в сторону храма Всех Богов.
Святилище выглядело так же, как и десятки других, раскиданных по людским государствам – купол, начинающийся от земли, пробитые в нем узкие световые окошки, и на вершине – острый шпиль. Такие храмы возводили там, где не имелось возможности посвятить каждому богу отдельное здание, то есть везде, кроме больших городов.
Дверь оказалась распахнутой настежь, и Олен вслед за Саттией вошел в сладко пахнущий полумрак. Сурово глянул на гостей пожилой служитель, дремлющий на лавочке у входа.
– Что ищете вы здесь? – задал он ритуальный вопрос.
– Помощи и совета, – ответила девушка, и вытащила из кошелька пару медных монет.
Патриус кивнул, взял деньги, а взамен дал пучок тонких курительных палочек, сладко пахнущих благовониями. Такие палочки, если их потереть, загораются и тлеют, испуская ароматный дымок.
Изнутри храм выглядел вполне обычно. Перегородки, исходящие от стен, разделяли его на приделы, напоминающие лепестки большого цветка. Их было ровно двенадцать, и каждый посвящался одному из богов, шесть левых от входа – женским божествам, шесть правых – мужским. Посредине располагались статуи Великих Братьев, Владыки Небесного Чертога и Владыки Великой Бездны. Изображающие их два бородатых и суровых старца, облаченных в драные рубища, восседали на тронах. У одного на правой руке сидел орел, левое предплечье другого обвивала змея.
Саттия уверенно прошла мимо братьев и направилась в дальний правый придел, где, опустив руку на загривок оскалившемуся волку, стоял Азевр, господин войны, крови и племени.
Боги Алиона не требовали слишком многого. Обязательным было приношение в канун Нового года, в самом начале весны. В остальное время человек или эльф мог вовсе не являться в храм, и не вызвать этим гнева небес или бездны. Но за помощью в беде или в серьезном деле тот, у кого хватало денег на курительные палочки, шел в храм и молился тому богу, к чьему ведению относилась проблема. И чаще всего получал помощь, хотя и не всегда.
Были еще обряды специального воззвания к богам, вроде того обращения к Акрату, что защитило Олена. Но они использовались нечасто, только в час крайней нужды, когда не до того, чтобы искать святилище или патриуса.
– Владыка копий, – сказала Саттия, потирая кончик одной из палочек, – обрати слух к моей молитве…
Палочка исторгла струйку дыма, запахло сладким. Девушка воткнула ее в одно из отверстий на специальной подставке перед статуей, рядом с огрызками истлевших палочек и одной свежей. Начала растирать следующую, одновременно продолжая молить о победе в завтрашнем турнире.
Азевр, уши которого под тяжестью схожих просьб давно свернулись в трубочку, выглядел скучающим. Свет падал сверху на чешуйчатый доспех, освещал меч на поясе. Алая краска, покрывающая статую, казалась коричневой.
– Дай мне парочку, – попросил Олен, когда Саттия закончила молитву. – Надо кое-кого отблагодарить.
Девушка посмотрела на спутника удивленно, но отделила две палочки и дала ему. Олен развернулся и зашагал обратно мимо статуй Великих Братьев. Остановился перед нишей Акрата, бородатого и грозного, с молнией в руке, поклонился и растер палочку. Вторую оставил перед Селитой – пожилой, мягко улыбающейся женщиной в длинном платье с большой пчелой на ладони.
Вышел из святилища первым, а через мгновение к нему присоединилась Саттия.
– Пойдем, посмотрим турнирное поле, – предложила она. – Все равно делать особенно нечего…
– Пойдем, – согласился Олен.
И они зашагали в сторону поднимающихся над домами башен замка. Миновали ворота, зевающие стражники проводили девушку заинтересованными взглядами. Стало видно утыканное цветастыми палатками пространство перед городской стеной. Олен разглядел, что около каждой на небольшом помосте стоит щит, украшенный ярким рисунком.
– Интересно, ведь гербы придумали эльфы, чтобы отличать воинов в битве, – проговорила Саттия. – Люди их переняли и сделали наследственными знаками для таристеров, так что гордятся ими не меньше, чем подвигами. Для создания гербов применяют два металла – золото и серебро, и пять эмалей – алую, синюю, черную, зеленую и лиловую. Причем рисунок металлом кладется только на основу из эмали, а эмалью – только на основу из металла…
Пока шли через палаточный городок, Олен с интересом разглядывал щиты, нанесенных на них львов, птиц, драконов, клетки, круги и треугольники. Обитатели палаток умывались, молодые оруженосцы таскали воду, разжигали костры. Слышались разговоры и забористая ругань.
Трибуны около главного ристалища были закончены. Над той, что располагалась ближе к реке, полуголые мастеровые натягивали полог из черной ткани с белыми кисточками. Стучали молотки, от реки таскали носилки с желтым, как топленое масло песком. В центре овала вбивали короткие толстые столбы, располагая их по прямой линии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});