– Госпожа, граф приехал и просит вас спуститься.
– Он не один? – уточнила Колетт, закрывая книгу и поднимаясь.
– Нет, мадам. С ним еще несколько господ.
– Каких?
– Которые и раньше здесь бывали.
Значит, с Ренаром приехали друзья. Странно, он говорил, что собирается прибыть один. Не спрашивая больше ни о чем Серафину, Колетт кивнула и спустилась в гостиную.
Из открытых дверей слышался ровный, красивый голос шевалье де Миоссана:
– Я сейчас возвращусь в Лувр, господа, и в случае чего отправлю вам весть.
– Ваша весть не должна затеряться на узких парижских улицах нынче ночью, – отвечал Ренар.
– Об этом я позабочусь.
Колетт остановилась в дверях. Мужчины повернулись к ней, и все, кроме Ренара, поклонились. Их было около десятка – люди, действительно и раньше часто бывавшие в доме де Грамонов, цвет дворянства Наварры, приятели короля Генриха. Ренар сидел в кресле, словно бы во главе собрания, Кассиан устроился на кушетке, но большинство присутствующих стояло, и это вдруг пробудило тревогу.
– Доброго вечера, господа, – сказала Колетт и прошла в гостиную, чтобы сесть рядом с графом в свободное кресло. – Я рада, что вы нанесли нам визит, но удивлена.
Подождав, пока она сядет, Ренар сказал:
– Мне жаль, милая моя, что мы потревожили ваш покой, однако сегодня вечером случилось печальное событие: совершено покушение на Гаспара де Колиньи.
Колетт ахнула.
– Он жив?
– Да, к счастью. В него стреляли неподалеку от Лувра, когда адмирал возвращался домой. Он ехал мимо дома, принадлежавшего Гизам; там-то и засел убийца! К счастью, пуля лишь ранила его в руку, и адмирала поспешно отвезли домой. Мы только от него. Я… мы опасаемся, что это лишь начало.
Колетт обвела взглядом собравшихся мужчин. Все они имели вид хмурый и решительный, почти все были гугенотами, и чернота их одежд наводила на мрачные мысли о трауре. Траур будет всеобщим, если… Колетт не хотелось думать об этом.
– Теперь дом адмирала охраняет гвардия, – сказал шевалье, которого звали Жермен Гарро. – Мы же должны сохранить живым нашего короля, не так ли?
– В проклятых коридорах Лувра никому нельзя доверять, – с досадой произнес Кассиан.
– Что же теперь будет? – спросила Колетт у Ренара.
– Никто не знает, моя дорогая, никто. – Он выглядел печальным и задумчивым; Колетт полагала, что если произойдет нечто подобное, Ренар станет кипеть от злости – а он являл сейчас лишь тяжелую печаль. – Возможно, наутро король Карл извинится перед тем, кого он почтительно называет отцом, и все продолжат наслаждаться праздниками. А возможно… многое другое. Для этого нужно дожить до утра. – Ренар кивнул собравшимся. – Что же, мы договорились, господа. Я присоединюсь к вам позже.
– Вы что же, поедете обратно в Лувр? – встревоженно спросила Колетт, пока дворяне, переговариваясь, выходили из комнаты. – Вам так необходимо это сделать?
– Я приеду позже ночью, если ничего не случится, – сказал он рассеянно, думая о своем. Кассиан бросил на графа быстрый взгляд, сказал, что обождет его на улице, и тоже покинул гостиную: сегодня вечером барон де Аллат оказался изумительно тактичен. – Ах, моя дорогая, хорошо бы вам уехать из города сейчас! Но я не могу выделить нынче Кассиана к вам в сопровождение, он нужен мне здесь самому. Вы простите мне это? Если наш народный хворост вспыхнет сегодня ночью, обещаю, что пришлю барона к вам, и вы поступите, как мы с вами договаривались. А если ничего не случится и наши сюзерены уладят это происшествие, то через неделю я лично сопровожу вас в Грамон.
– И останетесь в Наварре? – с надеждой спросила Колетт.
– Это будет от многого зависеть. Мне хотелось бы, дорогая моя, но я не знаю, чего захочет Генрих.
– Будьте осторожны, Ренар, – попросила она. – Я знаю, что сейчас вам нужно идти, но будьте осторожны! И передайте мои пожелания скорейшего выздоровления адмиралу, если увидите его снова. Мне так жаль, что он подвергся нападению!
– За всем этим стоят Гизы, в том у меня сомнений нет, – бросил Ренар зло, – и ах, как мне хотелось бы свернуть холеную шею Генриха Гиза! Как жаль, что у меня нет такой силы и таких прав. Ну что ж, в крайнем случае смешаю его имя с грязью. – Он поднялся. – Отправляйтесь спать, моя дорогая, негоже вам бодрствовать в столь позднее время. А я постараюсь прислать о себе весть, коль скоро это будет возможно. Если Кассиан сможет приехать, он не станет беспокоить вас; люди вроде него довольствуются самым простым, так что поспит он хотя бы и на этой кушетке. Велю ему снять сапоги, чтобы вещь не испортил.
Колетт невольно улыбнулась: даже в эту ночь, когда вплотную придвинулось нечто неведомое и страшное, граф де Грамон находил место для шутки, и это необъяснимым образом успокаивало.
Она кивнула ему на прощание, и он стремительно вышел, позвякивая шпорами и шпагой, – первое служило украшением, так как Ренар редко пришпоривал лошадей, а вторым он умел пользоваться отвратительно. Два пистолета, торчавшие за поясом графа, давали хоть какую-то надежду, и Колетт подумала со страхом, что если случится уличная стычка, у Ренара не так много шансов выйти из нее победителем. Ведь нужно хорошо владеть оружием, не так ли? Граф же не раз утверждал, что это не его стезя, да и Колетт видела его дуэль с тем парижским юнцом.
Через некоторое время пришла Серафина, и Колетт пересказала ей новости. Служанка ахнула, услышав о покушении на знаменитого адмирала Колиньи, и выразила надежду, что теперь-то уж его надежно охраняют. Колетт не знала, так ли это, и оставалось верить, что гвардейцы сумеют защитить дом. Ее собственный особняк вдруг показался ей хрупким. Этот дом с его толстыми стенами, при первом знакомстве такой основательный и надежный, теперь ничуть не напоминал Колетт неприступную крепость. Сколько времени займет у бунтовщиков выломать дверь?
– Нет, – сказала себе Колетт, – я должна быть сильной. Если уж Ренар может – а ему ведь труднее, он мужчина и, наверное, страдает от того, что такой плохой боец. Он всегда брал хитростью, но сможет ли он выкрутиться теперь? И сможет ли король Наваррский защитить своих подданных?
Терзаемая сомнениями, Колетт отправилась спать, полагая, будто тревога не даст ей и глаз сомкнуть, однако, вопреки ожиданиям, уснула почти мгновенно. Пробудилась уже ранним утром, когда за окнами рассвело, и, позвав Серафину, узнала, что граф возвратился к себе еще в середине ночи.
– Так сказал мне Бодмаэль, госпожа, он помогал его светлости переодеться ко сну. – Серафина расчесывала густые волосы Колетт, не давая им спутаться. – На улицах все спокойно, хотя, мне кажется, очень тревожно, мадам! Наши конюхи говорят, чтобы мы не ходили одни по улицам; мало того, что в Париже по приказу ее величества Екатерины велено хватать каждую девушку, которая идет без сопровождения, так еще и это недовольство! Даже те католики, которым ничего не надо от протестантов и которых никто не тронет, начинают бояться своих! Его светлость не говорил ли о том, чтобы уехать обратно в Наварру? – осведомилась она. Серафина была достаточно привилегированной особой в доме, чтобы задавать подобные вопросы.