неловкие танцы и репетиции со стишками и песенками. Любила наблюдать, как малыши, которые и на горшок иногда забывали проситься, плохо говорившие, несамостоятельные, через три-четыре года становились дошкольниками: ловко убирающими за собой постель, тарабанящими стихи, а некоторые даже читающими по складам. И это чудо, когда детка-неумеха превращается в самостоятельную, хоть и маленькую личность, каждый раз восхищало Любу, вдохновляло снова и снова стать на группу, набрать малышей.
И с коллективом все ладилось: свыклась с напарницами, притерлась к заведующей, знала, где у кого сильные стороны, а кто и её слабости подправит. Она была на своём месте, в родной среде, почти как дома, и представить, что нужно куда-то уйти, было страшно. Но работа стала мукой, и с этим что-то надо было делать.
Люба издергалась. Кто-то упадет — у неё заходится сердце, кто-то полезет на качели — у неё паническая атака: вдруг упадет и расшибется, вдруг кто-то подскочит и ему в лоб прилетит перекладиной? Один на лесенку полез, другой с пенечка прыгает, третий толкнул кого-то, кто-то ложкой по лбу стукнул товарища…
Стоило лечь спать, как вспоминался день, и буйная фантазия рисовала разбитые лбы, поломанные руки, ноги, свернутые шеи, кровь и слёзы. И Люба ворочалась с боку на бок, прогоняя кошмары, и пыталась логичным «это же дети» и «они всегда так» подавить иррациональный страх «а вдруг он по моей вине пострадает?»
И Лисасевна заметила. И вопрос задала. А у Любы будто кран сорвало — она разрыдалась, да так, что бухгалтерша и в группу успела сбегать, предупредить, что воспитатель задержится, и воды ледяной принести, и посидеть рядом, похлопывая по спине.
Люба плакала о том, что дети могут пострадать от случайности, что она себе этого не простит, что не может простить, что сын погиб, и погиб нелепо, и что муж ушел в запой и не хочет возвращаться, что жизнь кончилась, и ещё о массе всяких вещей, что давно тяготили её душу. А когда выплакалась наконец и успокоилась, Лисасевна предложила:
— А помоги мне чуть-чуть. В таком виде тебе к детям нельзя — перепугаешь. Да и укладывают их уже. А мне кое-что сделать надо.
И весь тихий час Люба диктовала какие-то цифры, а Лисасевна быстро тарабанила по клавишам, заводя их в компьютер. А когда закончила, сказала:
— Люб, мне кажется, у тебя хорошо получится с цифрами. Ты подумай, может, переучишься на бухгалтера?
— Это сложно, наверное, — пробормотала Люба гнусаво. Предложение было неожиданным, и оттого пугающим. — Я думала, может… Может, у заведующей попроситься садовником?
Лисасевна усмехнулась:
— Ну это ты завсегда успеешь, даже будучи бухгалтером. А ты освой новую профессию, обстановку смени. В бухгалтерии, знаешь ли, никаких детей.
В тот же день, после того как на прогулке Катя Пырченкова залезла на крышу павильона и чуть не упала, а Костя Любицкий подрался с Ромой Семченко и до крови оцарапал ему лоб, Люба решилась. А с понедельника пошла на курсы бухгалтеров. И через полгода, опять же благодаря Лисасевне, нашла новую работу.
И до определенного момента в новом коллективе, на новой работе Варя была счастьем и радостью. Пока не захотела дружбу углубить.
— А где муж работает?
— А почему специальность поменяла?
— А где живешь? Ой, так только коммуналки!
— А дети есть?
Или рассказывала про ремонт, который они с мужем закончили, или про новый комод, антикварный, «только немножко восстановить и будет сказка!», или про машину, которую решили менять, опять же вместе с мужем, потому что можно купить хоть и подержанную, но круче. И каждый раз после подобных признаний Варя выжидающе глядела на Любу, будто требовала у неё рассказать о том же.
Только Люба улыбалась вежливо и аккуратно переводила разговоры на другую тему. Проникновение чужих в своё личное пространство она воспринимала болезненно. Да и хвастать особенно ей было нечем.
В принципе, такая стратегия работала, позволяя общаться на множество других тем — здоровое питание, пряжа и готовые вязаные вещи, рецепты блюд и летней консервации, транспорт, погода. И так бы продолжалось и дальше, Любу всё устраивало.
Но однажды Варя совершила ошибку — без предупреждения ворвалась на запретную территорию. Вернее, Люба не успела понять, что приятельница планирует визит, и предпринять хоть что-то, чтобы оградить её от этого.
Это случилось в день рождения, на второй год её работы в бухгалтерии.
В первый год Варю удалось нейтрализовать, как бы мимоходом пригласив в кафе. После привычного поедания пиццы и торта во время перерыва, после вручения пары упаковок пряжи, Люба, глядя в любопытные глаза Вари, у которой на лице было написано желание сократить дистанцию, предложила:
— А давай зайдём в ту кондитерскую, которая возле проходной? Я там такие пирожные красивые видела, когда торт покупала. Я угощаю!
И Варя согласилась.
Для Любы тот вечер стал действительно ярким праздником в череде серых будней, хотя потом и пришлось довольно долго латать дыру в бюджете. Она была рада, что побывала в кондитерской — яркий свет, чудный запах, незабываемые вкусы, льстивые комплименты общительного хозяина, чем-то похожего на итальянца, который любил выйти и лично пообщаться с клиентами.
Она не жалела, и, наверное, поэтому хотела повторить такой вечер и на следующий год. Но не успела, трезво рассчитав, что если день рождения в пятницу, то торт с коллективом тоже в пятницу, а кафе и до понедельника подождет. И даже предложила это Варе. И та с хитрой улыбкой согласилась.
Но уже тогда по этой улыбке можно было понять, что она что-то задумала, можно было догадаться!..
И Любе стоило это догадаться, понять слабые сигналы и подсуетиться заранее. Потому что Варя ждать не стала. Впрочем, ничего преступного она не совершила, всего лишь пришла в субботу с тортом.
В гости.
Домой.
К Любе.
Без приглашения.
Люба корила себя потом не один день. Ведь был ещё и разговор, который Варя завела после поздравительного чаепития.
— Торт нужно печь самой! — с улыбкой проговорила Варя, глядя на Любу с мягким укором. — Ты разве не умеешь?
Люба неопределённо пожала плечами. Она умела, да только условия, в которых она жила, не располагали к кондитерскому творчеству.
— Можно и пирог, но обязательно с начинкой! — проговорила Варя, с намёком глядя на коллегу.
Люба вполне поняла этот намек, вот только не поняла, что тушить нужно не сиюминутный пожар.
— А вы какую больше всего любите начинку в пирогах? — спросила Люба у начальницы Ольги Викторовны, которая задумчиво кивала, слушая Варю.
Она уже съела свой кусок покупного торта и теперь вертела в руках