этом смысле был и Антонио Сальери. Далекий от политики, он принял события Великой французской революции близко к сердцу исключительно из-за того, что они нарушили установленный порядок, который он так любил, и нанесли вред несчастной королеве, которую еще совсем недавно видели играющей в аллеях Шенбрунна и мило танцующей роли ангелов и амуров в придворных балетных спектаклях.
Император Леопольд II, брат Марии-Антуанетты, еще в 1791 году договорился с Фридрихом-Вильгельмом, королем Пруссии, чтобы поддержать целостность империи и права французского короля, но в 1792 году он неожиданно умер. Его место на троне занял его сын Франц II, и он присоединился к договору отца с Пруссией. В ответ Национальное собрание Франции объявило войну Австрии, а Пруссия объявила войну Франции…
Так немцам и австрийцам временно стало не до музыки. Впрочем, и французам, и многим другим европейцам тоже.
* * *
Конечно же, Сальери испугался. В тот год испугались все, и это было неудивительно, ведь Великая французская революция была кровавой и страшной, и в ней таилась угроза полного разрушения того иерархического начала, на котором покоились государственный строй и цивилизация вообще. Это был заговор против христианства, против власти, против собственности. Это был разгул низких страстей, властолюбия и презрения к людям… Но, в отличие от многих, главной темой разговоров у Сальери продолжила оставаться музыка: он много работал сам и давал оценки произведениям своих коллег, а когда был неправ, всегда признавал это. И, конечно же, он никогда намеренно не вредил карьере Моцарта.
А вот о Моцарте сказать то же самое трудно. Например, в мае 1790 года он написал следующее письмо эрцгерцогу Францу (будущему императору Францу II):
Моя любовь к труду и сознание своего умения позволяют мне обратиться к вам с просьбой о предоставлении мне положения второго капельмейстера, тем более что Сальери, хотя и опытнейший капельмейстер, никогда не занимался церковной музыкой.
Что это, как не попытка «подсидеть» конкурента?
Сальери же в тот момент было, по большому счету, не до Моцарта, ведь в 1789 году вышли в свет еще две его работы: трагикомическая драма «Верный пастор» (Il Pastor fido) на либретто Лоренцо да Понте и опера-буффа «Цифра» (La Cifra) также по либретто Лоренцо да Понте.
В том же 1789 году, кстати сказать, опера «Тарар» была успешно поставлена в Санкт-Петербурге.
* * *
Со своей стороны, Моцарт, будучи масоном, воспринял французскую революцию несколько иначе. Дело в том, что в Вене тоже имелись свои «якобинцы». Это были либералы-идеалисты, желавшие возврата к реформам Иосифа II. Нет сомнений и в том, что они хотели пойти и дальше — по пути, указанному «людьми 1789 года». Конечно, они не были так опасны, как их французские «братья», но среди них было несколько франкмасонов типа Шиканедера, Моцарта, Гизеке и Игнаца фон Борна.
Император Франц II безумно боялся «революционной заразы» и жил в постоянном страхе перед ней. И чем больше он ненавидел якобинцев, внешних и внутренних, тем больше страха нагонял на свой народ. Перепуганный сам, он стремился насмерть запугать своих подчиненных. В этом Франц II видел единственную возможность усидеть на троне.
Как известно, у страха глаза велики. Потому Франц II и обрушил всю силу своей государственной машины на искоренение малейших зачатков мятежа и крамолы. В результате участники якобинского «заговора» были арестованы и один из них, Франц фон Хебенштрейт, автор философской поэмы «Человек — людям», даже был повешен. Остальные семнадцать подсудимых (все они оказались членами тайных масонских обществ) были пожизненно отправлены в тюрьму.
Нужно было плохо знать венцев, чтобы считать, что они поддадутся франкофильской и революционной пропаганде в тот момент, когда Французская революция только что обезглавила венскую принцессу. Огромное большинство венцев было всем сердцем на стороне волонтеров, отправлявшихся сражаться против армии Республики, и даже обычно вовсе не воинственное простонародье с энтузиазмом маршировало вместе с ними. Те, кто почему-либо не имел возможности непосредственно участвовать в войне, помогали, чем могли. По примеру императора, отдавшего в переплавку свою золотую посуду, аристократия и буржуазия жертвовали столовое серебро. Даже цеховые корпорации несли в переплавку свои старинные регалии и чеканные кубки, многие из которых бережно хранились со времен Средневековья. Во всех классах общества царило единодушие, и каждый грош ребенка, рабочего или мелкого ремесленника служил наращиванию военной казны империи.
Марсель БРИОН, французский историк
А вот что писал 2 августа 1794 года своему другу Николаусу Зимроку молодой Бетховен:
Здесь взяты под стражу различные видные люди и ходят слухи, будто должна была вспыхнуть революция. Но я полагаю, что, покуда австриец располагает темным пивом и сосисками, он на восстание не поднимется.
* * *
Как уже говорилось, Моцарт был масоном. Был он им с ноября 1784 года. В одной из его биографий сказано:
«Моцарт не занимался политикой, и, хотя и вступил в масонскую ложу, «Коронованную надежду», и даже задумал основать новую ложу под названием «Грот», устав которой сам написал, был движим скорее гуманизмом и человеколюбием, а вовсе не идеей потрясти существовавший порядок».
Александр Дратвицки с этим категорически не согласен, утверждая, что Моцарт «был воинствующим франкмасоном (il fut un franc-maçon militant)».
Зато императрица Мария-Терезия, женщина с энергичным и властным характером, точно ненавидела масонов, а Леопольд II и Франц II унаследовали от нее эту ненависть и подозрительность.
Французская революция 1789 года встревожила абсолютных монархов и вызвала огонь критики на франкмасонство, которое считалось ответственным за жестокости и беспорядки, царившие в залитой кровью Франции, тогда как само франкмасонство стало первой жертвой революции уже потому, что