Читать интересную книгу Шоу в жанре триллера - Антон Леонтьев

Дежурный, увидев ее, минут пятнадцать не подходил, но Марта упорно ждала. Тогда, закончив телефонный разговор, полицейский обратился к ней:

– Ну что такое, гражданка, не нужно нам этих признаний, у нас таких поджигателей, как вы, по десять на дню. Погода, что ли, на шизиков так влияет.

Он подошел слишком близко, Марта ручищами вцепилась ему в воротник и, тряся, стала вопить:

– Это я подожгла школу! Вы слышите, это я! Я!

Ее арестовали.

Марта четко и планомерно излагала все на допросах, которые большие походили на долгие беседы. Ей никто не верил, но она настаивала на своем. У нее есть дар, она умеет воспламенять при помощи взгляда. Под вечер за ней приехали врачи, забрали с собой. Как потом выяснилось, в психиатрическую клинику. Добрая пожилая женщина, чем-то неуловимо похожая на умершую бабушку, выслушала ее, согласно кивая головой. Марта говорила, говорила и говорила. Обо всем, что другие знать не хотели. Врач, кивая и улыбаясь, записывала что-то в толстую тетрадь.

– Значит, вы утверждаете, что у вас дар, – пропела она. – Конечно, он у вас есть, и мы поможем вам избавиться от него!

– Я не хочу избавляться от него! – завопила Марта. Почему ей никто не верил? Ее считали идиоткой, рехнувшейся школьницей, которая спятила оттого, что почти все ее одноклассники сгорели в пожаре. – Это сделала я!

– Ну разумеется. – В голосе врача чувствовалась усталость. Она имела дело и не с такими психами. Каждый из них норовит присвоить себе какие-то особые функции, доказать, что он лучше других. У этой странная мания – вообразила, что умеет поджигать усилием воли. А когда на это наложился кошмарный несчастный случай в школе, то произошло обострение.

Марта понимала, что ей не верят. Как и раньше, просто не обращают на нее внимания. Никто не хочет понять, что у нее есть дар!

Она взглянула на врача. Та дописывала очередное заключение. Марта захотела изо всех сил доказать ей, что она не сумасшедшая, что она говорит правду.

Марта напряглась, взглянула на груду бумаг перед врачом. Раньше дар никогда не проявлялся по желанию, она зависела от него. И вдруг Марта ощутила знакомое покалывание в пальцах.

– Так, значит, вы не верите, что я могу вызывать огонь? – спросила она психиатра.

Та, не поднимая головы, произнесла:

– Ну что вы, Марта, разумеется, верю. Очень даже верю.

– Все ясно, вы считаете меня психованной. Поэтому со всем и соглашаетесь. Это у вас такое предписание – чтобы не спровоцировать у психов припадок буйства, всегда говорить «да»?

Марта зажала руками уши. Красные и черные круги перед глазами. Запах гари.

С визгом врачиха отпрыгнула от стола, на котором неожиданно вспыхнула большая пачка бумаг. Пламя лизало только бумаги, не перекидываясь на стол. Психиатр с ужасом всмотрелась в безобразное лицо Марты.

– Это сделала я. Я же говорю, что могу управлять огнем, – спокойно заключила она.

Марту сразу же поместили в особый бокс, звуконепроницаемый и полностью изолированный от внешнего мира. Еду подавали через приемник-вертушку, к ней никто не приходил. Она помнила выражение ужаса в глазах врача, когда та наконец поняла, что Марта не обманывает – у нее есть дар!

Так прошло несколько дней. Может быть, неделя. Или даже месяц. Марта сбилась со счета через двое суток. Приглушенный свет лампы, скудное однообразное питание. Она не знала, что делать. Вызвать огонь в боксе и задохнуться или сгореть заживо?

Она спала, забившись в угол, когда дверь бесшумно отворилась. Марта немедленно проснулась. Она ждала, что за ней придут.

Перед ней стоял коренастый, подтянутый мужчина лет пятидесяти в неброском сером костюме. Он подошел к ней, внимательно посмотрел на Марту и протянул руку. Она пугливо дотронулась до его руки. Теплая и сухая.

Мужчина улыбнулся, и впервые за долгие года Марта не увидела в его лице жалости или отвращения. Он был до крайности доволен и рад.

– Давай знакомиться, Марта, – произнес посетитель. – Меня зовут Эдуард Теодорович. Я заберу тебя отсюда. Ты будешь работать со мной.

26 апреля, Варжовцы

Он посмотрел в колодец, в котором сидела девочка. За эти дни она сильно похудела. Даже во сне она походила на маленького зверька, который готов к обороне. Стоило ему немного отойти от края, как он услышал жалобный голос девочки:

– Дядя, пожалуйста, отпустите меня, я очень хочу к маме, ну, пожалуйста!

Ее голос был полон отчаяния и надежды. Он прошелся по комнатам. Там было пусто и грязно. Везде царило запустение. Он так хотел сделать похожим этот уголок на их старую квартиру, когда дочь была жива. Но ничего не получалось. Он не может ее вернуть.

Он вышел из спальни, где убивал девочек. Еще два дня. Только два дня, и умрет та, что сейчас сидит в колодце. И ее место займет следующая жертва. Он уже присмотрел ее, похитить девочку будет уже не так легко, паника в городке нарастала, родители стали осторожны, водят своих детей в школу и обратно за ручку.

Его не найдут. Он позаботится о том, чтобы его не нашли. Он рассчитал каждый свой шаг. Девочка продолжала скулить, прося отпустить ее на волю. Он уже привык к подобным словам, каждая из тех, что сидела в колодце, молила его, думала, что он, может быть, передумает и отпустит ее. Каждая считала себя уникальной и единственной. В итоге он душил их всех. Почему он так делал? Потому что бог отобрал у него дочь. Он верил в него, а теперь оказалось, что он верил в фикцию. Бог не поможет этим девчонкам, они ему не нужны.

Он поднялся наверх, в гараж. Закрыл люк, навалил на него всяческий хлам. Ничего не слышно, никто никогда не догадается, что под домом есть настоящий бункер, в котором он держит своих жертв.

Нужно только еще немного подождать. В доме он прошел в комнату, где хранились немногочисленные фотографии дочери. Вот она вместе с ним и матерью. Ей полтора года. Вот они на море. Тут она изображена с ранцем и цветами, первый раз в первый класс. Бог лишил его всего этого. Почему он не может взять на себя функции бога и лишать других родителей всего, что потерял сам?

В доме было холодно, его не заботил комфорт. Он прошел на кухню, достал из холодильника немного черствого хлеба, вареное яйцо и кусок сыра. Девчонке должно хватить. Она и так ослабела и не сможет сопротивляться, когда он позволит ей выбраться из колодца и унесет ее в спальню.

Он посмотрел в темноту за окном. В его душе царили такие же потемки. Все очень сложно и запутанно. Он не был жестоким, иногда ему было даже жаль девочек. Но так нужно. Они должны умереть. И в этом виноват не он. В этом виноват бог, который допускает, чтобы он убивал их.

Холодные лучи апрельского солнца озарили здание центральной больницы Варжовцов. После несчастного случая с Юлианой Понятовской прошло около двенадцати часов. Я находилась в коридоре около палаты, где разместили Понятовскую.

Сначала все решили, что Юлиана, как и тот артист, которому размозжило голову, мертва. Потом кто-то заметил, что Понятовская дышит. Через несколько минут прибыла «Скорая», Юлиана попала в больницу. Жену режиссера взял под контроль главный врач, ей отвели лучшую палату, и я не сомневалась, что она выживет.

Михасевич, постаревший, молчаливый, сидел около палаты, обхватив голову руками и уставившись в пол. Он молчал с тех пор, как врач сообщил, что нужно провести детальное обследование его жены, чтобы установить, нет ли у нее серьезных повреждений.

Я и не пыталась успокоить Марка, все равно это ничего бы не дало.

Дверь открылась, появился усталый врач. Михасевич подскочил. Врач улыбнулся, увидев известного режиссера.

– Как она? – задал единственный вопрос Марк.

– Могу вас обрадовать, у Юлианы Генриховны ничего серьезного, – ответил врач. – Множественные синяки и ушибы, но через неделю все пройдет. Думаю, нелишним будет курс витаминотерапии, а в целом…

Михасевич, который ожидал смертельного приговора, не мог поверить своим ушам. Режиссер раскраснелся и робко произнес:

– К ней можно?

– Пока только вам, – сказал врач. – Юлиана Генриховна сказала, что хочет видеть дочь. А остальным придется подождать, – сказал он, обращаясь к немногочисленным представителям съемочной группы, которые ожидали новостей в холле больницы.

Михасевич вбежал в палату, дверь за ним захлопнулась.

– Ну вот, а все так боялись, – протянула секретарша Зоя, сидевшая рядом со мной.

Пока о состоянии Понятовской не было никаких известий, она спокойно читала газету со сплетнями из мира шоу-бизнеса. Теперь же Зоя стала чрезмерно суетливой.

– С Юлианой всегда так, – произнесла она. – Прям по Вильяму нашему Шекспиру – много шума из ничего. Жаль Макса, того молодого актера, которому размозжило голову. На его месте должна была оказаться Юлиана…

– Что вы хотите этим сказать, Зоинька? – ласково спросила я.

Мне вспомнилось выражение лица секретарши, когда конструкции обрушились на Понятовскую и та, вся в крови (как потом выяснилось, не собственной, это была кровь убитого актера), до натурального походила на мертвую. В глазах Зои сквозили радость и торжество. Сейчас ее глаза были потухшими и безжизненными.