Читать интересную книгу Ренн-ле-Шато. Вестготы, катары, тамплиеры: секрет еретиков - Жан Блюм

Естественно, сторонники теории сокровищницы, на которую Пуссен якобы указывает на своей картине, не преминули решить головоломку на свой собственный лад: они считают, что Фуке, узнав от Пуссена про сокровищницу, сумел ее найти. А король в свою очередь устранил Фуке, и сокровища перешли в его руки. Так что же это за таинственная сокровищница? Есть несколько возможных ответов. Больше всего сторонников у гипотезы, связывающей этот клад с именем Бланки Кастильской, королевы-матери и регентши в правление Людовика IX Святого. В 1251 году восставшие крестьяне — так называемые пастушки — разграбили королевство. Правда, у королевы были затруднения помимо подавления крестьянского восстания. Она опасалась, как бы бунт не начался в самой столице — Париже. Именно поэтому — гласит легенда — она велела спрятать королевскую казну в том месте, где ее никто не сможет достать: в Ренн-ле-Шато. Оттуда и таинственные слухи о сокровищах. Оттуда и картина Пуссена. Встает неизбежный вопрос: а почему Бланка Кастильская не предупредила о спрятанной казне своего сына Людовика IX? Есть и ответ: в то время Людовик стяжал славу святого в крестовом походе в Сирии в 1248–1254 годах. Королева Бланка умерла в 1252 году. Могла ли мать известить сына о потаенном сокровище через надежного посланника? Случалось, когда посланцы дурно выполняли свои обязанности: а вдруг король получил неверные сведения? Предположим, что король все узнал в точности. Но вспомним: радея о своем ореоле святого, король отправился в Тунис сражаться с неверными и там внезапно умер от какой-то неизвестной болезни. Успел ли он передать своим наследникам тайну о сокровище? Может, из века в век клад стерегли надежные люди, строго храня королевскую тайну? Мог ли Пуссен быть одним из этих доверенных лиц и зашифровать истину о сокровище на своей картине? Прознал ли Фуке об этой тайне и присвоил ли себе клад, обманув Короля-Солнце? Даже если это выдумка, то выдумка неплохая. Но если Фуке все же похитил сокровищницу, то неужели он был так любезен, чтобы оставить львиную долю клада для Соньера? Кто сможет ответить утвердительно?

Но версии о происхождении королевской сокровищницы на этом не иссякают. Пуссен, Фуке и Людовик XIV по-прежнему играют в них значимую роль. Как и Соньер.

А что катары? В замке Монсегюр, осажденном с мая 1243 до марта 1244 года, вполне могли храниться материальные богатства — а также, не исключено, и сокровища духовного характера. А может, и то и другое одновременно. Катары взошли на костер 16 марта 1244 году. Хроники того времени рассказывают, как было спасено имущество катарской церкви. Примерно на Рождество 1243 году диаконы Петр Бонне и Матфей тайком ушли из крепости, проскользнув мимо королевской стражи по потаенным тропинкам. Спрятали ли они эти материальные ценности (хоть катарская церковь и не признавала стяжательство в земном мире)? И где зарыты эти сокровища? Как правило, называют пещеры графства Фуа, особенно в Ломбриве, чьи расселины и подземелья словно созданы для этой цели. Но никто пока не смог найти подтверждение этой гипотезе. К тому же есть и другие места, с владельцами которых катаров связывала тесная дружба — например, с сеньорами Ода. Это мог быть замок Юссон или горный массив Багараш…

В религиозном плане было гораздо важнее спасти другое. Представим себя на месте катаров. Кем они были? Христиане с гностическим уклоном. Христос в их глазах был высшим посланником Господа; в философском плане катары следовали за Заратустрой и Митрой. В духовном же плане катары шли в направлении, указанном школами мистерий: «Познай себя, и ты узнаешь тайны природы и богов». Этот поиск сводился к наивысшему очищению, имеющему целью разорвать покров, скрывающий в человеческом эго духовное «Я». Легко сказать!

14–15 марта 1244 года, за один или два дня до того, как запылал костер в Монсегюре, трое или четверо катаров избежали чести умереть вместе со своими братьями и «второй раз предстать перед Господом». Патриарх Монсегюра Бертран де Марти поручил им унести из крепости и спрятать самое ценное, что имелось в стенах Монсегюра. Что именно? Материальный предмет? Это не очень похоже на людей, оказавшихся в подобных обстоятельствах. Двести пять мужчин и женщин взошли на костер; нам известно, что за несколько дней до «великого перехода» они отдали свое скромные пожитки тем, кого не должны были сжечь: несколько мелких монеток, соль, простую одежду. Патриарх Бертран и сеньор Рамон де Перела дали королевским военачальникам слово, что никто не попытается сбежать из цитадели. Духовный вождь катаров знал, что в случае нарушения условий перемирия осаждавшие крепость перебьют всех, кто в ней находится. Он также нарушал важный обет, который давали катары, принимавшие «утешение», — никогда не лгать. Быть может, спасение какой-то ценности для катаров означало больше, чем соблюдение клятвы? Сокровище никак не должно было попасть в руки палачей. Так о чем именно шла речь?

Катары никогда не расставались с одной книгой — Евангелием от Иоанна, которому, как считалось, было свойственно самое проницательное восприятие учения Христа. Впрочем, катары были далеки от фетишизма: для них важно было лишь содержание книги. Католики тоже прекрасно знали Евангелие от Иоанна. Они разбирались в ином, отличном от официальной доктрины прочтении катарами основных моментов вероучения. Например, фразу «Sine ipso factum est nihil» католики переводили как «Без Слова ничего не было бы», а катары — как «Без Слова воцарилось бы ничто». «Filius Dei unigenitus» для катаров означало «Единородный Сын Божий», а для католиков — «Единственный Сын Божий». Без сомнения, у катаров были и другие священные книги, например «Тайная вечеря», приписываемая Св. Иоанну, возможно апокрифическое евангелие Фомы. Враги катаров тоже были знакомы с «Тайной вечерей». Что касается апокрифа Фомы, то особенное значение для катаров имел его призыв к Поиску: «Иисус сказал: пусть ищущий не прекращает своих поисков, пока не обретет. И когда обретет, то преобразится. И преобразившись, будет в восторге. И воцарится над всеми». Но католики не остались в неведении касательно целей катарского поиска. Вероятно, нужно искать дальше.

Согласно традиции (которой сложно найти подтверждение) у катаров была книга «Трактат о Звезде», гораздо менее известный, чем те сочинения, о которых мы только что говорили. Возможно, речь шла об инициационном трактате, где указывались способы, которые катары использовали, чтобы преодолеть тесные границы сознания.

Читатель, наверное, понимает, что, обратившись к катарам, мы вышли за рамки обычных теорий о сокровищах. Но мы еще не все о них сказали: вспомним про легенду о Граале. Точнее, про предполагаемую легенду о Граале. Конечно, в этой области нельзя ничего утверждать определенно; но тем не менее, «повернувшись спиной к фантастическому, автор иногда рискует совершить фантастическую ошибку». Идем дальше.

В древних кельтских, персидских, парахристианских и прочих легендах часто встречается сакральный и магический предмет, по слухам обладающий невероятным могуществом. Он исцеляет любого, кто достоин владеть им, дарует способность предвидения и бессмертия. Если верить восточной традиции, то речь идет скорее о духовной царской власти, нежели о просто чудодейственных человеческих качествах. Каждое великое учение принимало эту традицию на свой счет; нас будут интересовать две версии — чистая парахристианская традиция, а также парахристианская традиция, испытавшая влияние восточных идей, возможно маздеизма.

Апокрифическое евангелие Никодима показывает нам Христа во время Тайной вечери с кубком в руках претворяющим вино в кровь. После распятия Иосиф Аримафейский собрал немного драгоценной крови в чашу, которая стала священной. На протяжении христианской истории то и дело встречались чаши, которые выдавали за знаменитый Грааль — в Венеции и Брюгге. Ходили слухи, что Монферратское приорство было храмом Грааля. Ватикан никогда официально не признавал существования Грааля, но не мешал верующим поклоняться ему.

Персидская традиция — по большей части она являлась эзотерической — делает упор на камне, упавшем со лба демиурга во время низвержения. Этот камень был наделен силой и способностями, которые утратил созидатель земного, материального мира, отдалившись от Бога-Отца: все это означает способность познать себя в осмосе с Господом, одновременно утверждая свою индивидуальность.

В ХИ-ХШ веках свет увидало немало сочинений о рыцарстве. В них также присутствует тема Грааля; юный мальчик, сирота, выросший без отца, отправляется на поиски Грааля. В один прекрасный день он видит его, но не может облегчить страдания короля Анфортас, задав вопрос, который открыл бы перед ним доступ к Граалю. Юноша засыпает; проснувшись, он оказывается посреди дикого леса. Отшельник Тревризен укажет ему путь, и после множества испытаний, укрепляющих душу, молодой человек достигнет Грааля. Парахристианская традиция нашла себе лучшего певца в лице поэта Кретьена де Труа; героем его поэмы стал Персеваль. Средневосточная традиция испытала влияние христианства — Ахриман стал Люцифером; эта традиция с наибольшей силой проявилась в произведениях Вольфрама фон Эшенбаха; его героя звали Парцифаль. Гораздо позже композитор Вагнер под влиянием произведений Эшенбаха написал оперы «Парцифаль» и «Лоэнгрин». Как это связано с катарами? Один немецкий ученый, посетивший Лангедок в 30-х годах XX века, Отто Ран указал на несколько показательных аналогий и игру слов, позволяющих предположить, что Вольфрам сделал родиной своего героя Лангедок. А также при дворе Анхау — Анжу, как считали переводчики, жадные до фонетических совпадений. Но Анхау — немецкое слово, означающее «видение», трансцендентальное состояние.