Читать интересную книгу Наука любви и измены - Робин Данбар

Сандра Мюррей с коллегами в порядке эксперимента следили за судьбой почти двухсот бездетных супружеских пар в течение первых трех лет их брака. Они выяснили, что чем больше человек с самого начала идеализирует партнера, тем дольше остается доволен отношениями, и чем больше партнер идеализирует его, тем лучше они себя ощущают. Те, кто был особенно высокого мнения о партнере, все так же хорошо думали о нем и три года спустя, тогда как те, кто меньше идеализировал вторую половину, со временем начинали относиться к нему все хуже и хуже – причем независимо от справедливости своих оценок. Иными словами, чем менее реалистичным был их взгляд (то есть чем более идеальным виделся им партнер), тем выше оказывалась вероятность, что отношения будут и впредь приносить радость. Возможно, вопреки расхожему мнению, переоценка партнера вовсе не обязательно грозит разочарованием при столкновении с прозой жизни. Оказывается, даже наоборот: чем в более розовом свете видится влюбленному предмет его любви, тем дольше не осыплются розовые лепестки. Так что чрезмерная идеализация в любви – отнюдь не порок, чреватый горьким охлаждением, а залог дальнейшей удовлетворенности жизнью. А может быть, все дело в том, что иллюзия – очень стойкая штука, а потому умирает последней.

Любовь – это боль

Поэты и отвергнутые влюбленные говорят о физическом страдании, которое причиняет несчастная любовь. И внешние, и внутренние признаки тут как при физической боли, хотя в первом случае имеет место телесное повреждение, а во втором – чистая психология. Оказывается, оба вида боли обрабатывает один и тот же участок мозга – зона передней поясной коры (ППК), которая расположена под внешней корой в центре мозга. Люди, имеющие активную ППК, особенно чувствительны к боли, и наоборот – люди, у которых ППК повреждена или разрушена, к ней обычно вовсе не восприимчивы. Настолько, что теперь хирурги даже намеренно уничтожают часть ППК у пациентов, страдающих от хронических, некупируемых болей.

Выяснилось, что тот же самый участок мозга срабатывает, когда мы ощущаем психологическую боль. Это продемонстрировал довольно корректный, пускай и немножко жестокий эксперимент, в рамках которого Нэнси Айзенбергер и ее коллеги просили испытуемых поиграть в компьютерную игру «Кибермяч», лежа в томографической капсуле. Перед каждым был монитор, на котором две фигурки перебрасывались друг с другом мячом, а испытуемый, лежавший в капсуле, был представлен парой рук в нижней части экрана. Испытуемым говорили, что эти фигурки изображают двух других игроков, лежащих в соседних капсулах; нажимая на правую или левую клавишу, можно было перебросить мяч одному или другому игроку, на свое усмотрение, когда кто-то из них бросал мяч в сторону виртуальных рук. Вначале две фигурки на экране включали игрока из капсулы в свою игру, бросая мяч ему в руки, но через некоторое время они начинали просто перекидываться мячом друг с другом, как бы игнорируя его. Когда испытуемого исключали из игры, у него в ППК наблюдалась повышенная активность, причем степень этой активности соответствовала силе обиды (ее участники эксперимента оценивали самостоятельно по его окончании). Интересно, что ППК активизируется заметнее (и обида ощущается сильнее), когда отвергающие или избегающие нас люди принадлежат к «своим», то есть к той же группе – расовой, социальной, религиозной – или просто внешне похожи на нас (как уже говорилось в предыдущей главе, мы активно стремимся сблизиться с людьми сходных социальных или внешних данных).

По-видимому, функция ППК – оповещать нас о ситуациях, в которых наши представления о мире расходятся с реальной картиной. В некоторых случаях речь идет о логических противоречиях (когда что-то явно не сходится – а значит, нужно понять, что именно не так); в других случаях – о каком-то ущербе или вреде (а значит, нужно выходить из опасной или болезненной ситуации); в остальных же случаях ППК реагирует на социальные расстройства, вызванные несоответствием наших ожиданий и тем, какой оборот приняли наши отношения с людьми. Почему же так происходит? Видимо, в ходе эволюции млекопитающих механизм социального оповещения вырос из системы оповещения о физической боли, поэтому мало что сравнится с ней по четкости и настоятельности сигнала.

Однако активность в ходе экспериментов по социальному отчуждению, помимо ППК, проявляла еще и правая часть префронтальной коры. Причем оказалось, что частота ее активизации находится в обратной зависимости как от степени активизации ППК, так и от степени огорчения испытуемого (засвидетельствованной им в самоотчете). Это навело на предположение, что данный участок выполняет некую ингибирующую (тормозящую) функцию и гасит избыточные болевые сигналы от ППК. Активизация в правой части префронтальной коры происходит не потому, что человек переживает событие, а потому, что активно о нем думает. Таким образом, функция правой части префронтальной коры, возможно, заключается в том, чтобы управлять сигналами, поступающими от ППК, и другими эмоциональными реакциями и не давать им вырваться из-под контроля. Кстати, это один из немногих участков коры больших полушарий, имеющий прямую нейронную связь и с ППК, и с мозжечковыми миндалинами (которые управляют реакциями на эмоциональные сигналы и особенно – на агрессию). Участие лобных долей здесь особенно важно, ведь именно эта часть мозга отвечает за анализ психологических состояний и за количество социальных контактов, которые способен поддерживать человек (о чем мы говорили в третьей главе).

Одна из причин, почему болевой центр включается в ситуациях социального отчуждения, – в том, что он «отвечает», помимо прочего, за связь младенца с матерью. Детеныши всех видов млекопитающих, включая человеческих младенцев, умеют подавать голосовые сигналы тревоги и кричат в двух случаях: когда им больно (они поранились, замерзли и т. д.) и когда они разлучены с матерью. У млекопитающих матери чрезвычайно чутки к детскому крику, особенно если кричат их собственные детеныши. (Со временем, конечно, маленькие негодники догадываются, что плач – лучший способ добиться своего, и проливают крокодиловы слезы – иногда вполне искренне, – прекрасно зная, что окружающие не выдержат и пойдут у них на поводу. Но это уже другая история.) Вот за эти-то сигналы тревоги и отвечает поясная кора. Если взрослой обезьяне ее удалить, животное перестанет издавать тревожные крики; наоборот, электрическая стимуляция данного участка мозга заставляет обезьян подавать тревожный сигнал даже в отсутствие реальной угрозы.

О том, что социальная и физическая боль имеет одинаковый механизм, свидетельствуют и другие данные: дети, которые недавно перенесли физическую травму, испытывают огорчение от разлуки с опекуном чаще и сильнее, чем здоровые дети. Сходным образом и взрослые, страдающие от хронических болезненных расстройств, испытывают бо́льшую тревогу из-за своих личных отношений, чем здоровые люди, и их привязанность носит более тревожный характер (иными словами, они постоянно сомневаются в любви и верности партнера). Верно и обратное. Люди, имеющие крепкие социальные связи и уверенные в поддержке близких, испытывают меньшую физическую боль, будь то при онкологических заболеваниях, хирургических операциях или родах. Сознание того, что рядом с тобой надежный и любящий человек, облегчает даже электротравму.

Просматриваются и интригующие параллели между людьми, страдающими обсессивно-компульсивными расстройствами (ОКР), то есть неврозом навязчивых состояний, и теми, кто переживает разрыв близких отношений. И те и другие демонстрируют очень похожую одержимость навязчивой идеей. Разумеется, у страдающих ОКР навязчивые мысли крутятся не вокруг, скажем, измены или предательства – они могут, например, зациклиться на опасности подхватить какую-нибудь ужасную инфекцию. Так вот, у больных ОКР ППК необыкновенно активна, что, вероятно, и заставляет их видеть серьезные проблемы на пустом месте. У таких людей ППК преувеличенно реагирует даже на самые простые логические противоречия. Есть также данные о том, что у людей, склонных к неврозам, ППК чрезмерно активно реагирует на простые задачи по выявлению противоречий, которые точно не должны вызывать никаких огорчений. Таким образом, если у человека гиперактивная ППК, он более предрасположен к тому, чтобы излишне остро реагировать на малозначительные события повседневной совместной жизни, а стало быть, к обидам и, как следствие, к разрывам отношений.

Интересно, что вещества, применяющиеся как фармакологические средства для снятия физической боли (например опиаты) и психологических состояний вроде депрессии (антидепрессанты), можно эффективно использовать, так сказать, для перекрестного лечения: антидепрессанты уменьшают физическую боль, а опиаты облегчают душевные муки и депрессию. Когда детенышам млекопитающих, разлученным с матерями, дают крошечные дозы опиатов, они почти перестают кричать и выказывают гораздо меньше тревоги и расстройства. Так что ничего удивительного, что эндорфинная система напрямую задействована в формировании чувства утраты и горя: когда женщин во время томографии мозга просили вспомнить о смерти близкого человека или о разрыве с любимым, у них наблюдалась гораздо меньшая активность в зонах расположения эндорфиновых рецепторов, что свидетельствовало об испытываемой боли. Из чего опять-таки следует, что эндорфины каким-то образом вовлечены в наши отношения с людьми.