армия голодала. Поели практически всех коней. Болезни усугубились. Каждый день люди умирали десятками. Численность турецкой армии быстро сокращалась. Но Ахмет-паша инициативы не проявлял. В Стамбул слал бодрые доклады. Сообщал, что русские под его полным контролем. Готовится к решающей схватке.
Затянувшаяся ситуация беспокоила не только главнокомандующего – и Петербург проявлял нетерпение. Требовали действий. На западных границах ситуация становилась всё мрачней. Наполеон стягивал силы всей Европы. Он ждал прибытия испанских отрядов.
Главнокомандующий русской армией Барклай де Толли, находясь в Смоленске, тоже требовал усиления своей армии. Но свободных резервов не было. Надежды на скорое разрешение запутанной ситуации на Дунае не предвиделось. К Александру I поступали настоятельные предложения срочно сменить командующего Дунайской армией. Но Александр тянул, хотя был изрядно раздражён вялыми действиями Кутузова. Тем не менее не поднималась рука подписать подготовленный приказ о снятии Кутузова.
Высказывали Кутузову своё недовольство и подчинённые ему генералы. Все устали от неопределённости. Требовали принятия мер. В Петербург шли письма с нелицеприятными оценками действий, а вернее – бездействий Кутузова. Обвиняли в излишней осторожности и пассивности, даже в трусости.
Михаил Илларионович тянул время, выжидал. Время проводил тихо, скучал. Требовал от командиров проведения постоянных тренировок, передислокации подразделений, ведения беспокоящего огня по позициям противника.
Особенно беспокоило удалённое расположение отряда Маркова. Требовал от него постоянных рейдов казаков по тылам противника. Боялся подвоха от гарнизона крепости и со стороны Шумлы. Но Марков и сам понимал уязвимость своего положения. Постоянно вёл обзорную разведку вблизи лежащих окрестностей. Доходил до Шумлы.
Уже неделю полусотня казаков совершала скрытный рейд по тылам противника. Караулили дорогу, вдруг движение какое произойдёт. Стереглись от постороннего взгляда. Непростое это дело – быть в дозорном рейде. Всё время под небом, без укрытия, без огня. Отдыхали попеременно в шалашах, в мокрых оврагах. Укрывались попонами, подложив сёдла под голову.
Сегодня отправился в дозор разъезд Тимофея Кручёного. С ним его давние товарищи Силантий Лиходед и Григорий Кожа. Двигались негустым перелеском. На опушке, где тянуло лёгким ветерком, почувствовали запах дыма. Остановились, прислушались. Вроде не жильё, собачьего лая не слышно, а дымом тянет. Разделились. Потихоньку двинулись по запаху. Когда потянуло дымом сильней – спешились, поползли по-пластунски. В низине обнаружили людей. Мужики в бараньих шапках, женщины, дети. У некоторых на руках совсем малые. В стороне стояло несколько гружёных телег и крытые полотном кибитки. Рядом паслись стреноженные кони.
Подползли ближе. Тимофей дал знак не двигаться, соблюдать осторожность. Потом разрешил Григорию немного приблизиться. Тот, нырнув в мелкий овражек, подполз. Замер. Слушал. Потом тихо отполз обратно. Скрылся в кустарнике. Тимофей, оставив наблюдать Силантия, направился к Григорию.
– Гуторят по-турецки, но не турки, одежда другая, – прошептал на ухо Тимофею. – Мы бачили таких людей, когда Кутузова сопровождали в Бухарест. Он с ними ещё гуторил, на их языке. И одежда схожая. Смотри, на ногах лапти из свиной кожи. Турки свинину не уважают. Долго сидеть не будут. Дальше пойдут. Мы с Силантием покараулим, а ты в сотню, доложи. Если что, пришлю Лиходеда.
Григорий, понятливо кивнув головой, пополз к лошадям.
Прошло время. Стало смеркаться. Люди с наступлением сумерек зашевелились, стали собираться. Впрягли в телеги лошадей. Собирали пожитки. Усадив женщин и детей в кибитки, двинулись в путь. Мужчины, понукая лошадей длинными камчами, подталкивая плечами гружёные телеги, вывели их из лощины. Растянувшись длинной колонной, отправились в путь.
Тимофей с Силантием дождались, пока путники скроются в перелеске, поднялись. Соблюдая осторожность, пошли к лошадям. Оседлав, отправились вслед. Держались на расстоянии.
Колонна выехала на дорогу. Осмотрелись. Вокруг было тихо. Послав дозорных вперёд, тронулись в сторону Рущука.
Когда полностью стемнело, прибавили ходу. Огней не зажигали. Соблюдали осторожность. Как они ориентировались в темноте – не понятно. Казаки не отставали, шли следом на безопасном расстоянии. Проследовав за ними несколько вёрст, Тимофей отправил Силантия к отряду – сообщить о направлении продвижения незнакомцев. Сам направился вслед колонне. Двигались быстро, насколько можно при полной темноте.
Дорога стала спускаться в лощину. Потом, при подъёме, стали различимы их силуэты на фоне звёздного неба. Видимо, это и сыграло свою роль. Они стали заметны на вершине холма. Первыми заметили опасность дозорные. Быстро вернулись, принялись уводить колонну в лес. Но было поздно. Их обнаружил патрульный отряд турок. Численность их была небольшая. Для острастки дали несколько выстрелов.
Зажгли факелы. Убедились, что перед ними не военные, устрашающе щёлкая нагайками, сгоняли людей в кучи.
Поняв, что опасность им не угрожает. Осмелели. Освещая факелами гружённые скарбом телеги, стали рыскать в них. Беспощадно сбрасывали наземь пожитки бедных странников. Не найдя ничего путного, добрались до кибиток. Обнаружив женщин и детей, в ярости, что им нечем поживиться, стали остервенело сечь кнутами беззащитных людей.
Бедные люди в испуге стали молить о пощаде. Но янычары, а Тимофей узнал их по красным кафтанам, услышав знакомую речь, полезли за шиворот женщинам, увидели на холщовых нитках подвязанные нательные православные кресты, рассвирепели ещё больше. Всё это было видно Тимофею. Но он, понимая, что помочь им он один не сможет, не обнаруживал себя.
Один из янычар, увидев среди крестьян молодую женщину, выдернул из её рук младенца, отбросил в сторону, схватил её за длинную косу, поволок в кусты. Она истошно закричала, тянула руки в сторону плачущего взахлёб от боли ребёнка. Но её, обезумевшую от ужаса и горя, безжалостно тащил за волосы озверевший от безнаказанности и вожделения молодой янычар. Швырнув её в высокую траву, снял с себя красный кафтан. Отбросив его в сторону, накинулся на бедную женщину.
Этого стерпеть Тимофей не мог. Вонзил острые шпоры в бока своего коня. Тот от боли взвился на дыбы, громко заржал. Что было мочи рванул, управляемый уздой, к кустам. Тимофей что было сил, громко заулюлюкав, выхватил шашку и с размаху располовинил надвое вскочившего в испуге озверевшего насильника. Далее, не давая противнику опомниться, налетел коршуном на остальных. Одного сшиб конём, другого полоснул по шее шашкой. Выхватил из-за пояса пистолет, пальнул в третьего. Испуская истошный крик, в голос матюгаясь, кинулся на оставшихся шестерых бандитов. Турки, ошалев от неожиданности, бросились врассыпную. Орудуя шашкой, опустил клинок на голову бегущего в панике четвёртого янычара. Половинки расколотой головы, красные, словно спелый арбуз, разлетелись в стороны, разбрызгивая в огненном свете горевших кибиток рубиновые брызги крови. Но тут грянул выстрел. Тимофея, словно раскалённым колом, ударило в спину. В пылу он сумел развернуть коня, увидел янычара с дымящимся в руках ружьём, поскакал на него, в тяжёлой истоме пытался вздохнуть. Но грудь сдавило, в глазах потемнело,