Читать интересную книгу Гнездо орла - Елена Съянова

Отложив рисунок, Роберт сел в кресло и посадил сына к себе на колени, крепко прижав к груди. Мальчик замер, очарованный этой необычной, редкой лаской отца, и сам прижимался все сильнее — незаметно, без видимых усилий, — как будто врастая нежным тельцем в сильную, надежную мужскую плоть. Роберт же чувствовал себя так, точно это беззащитное существо было его собственной открытой раной, лишь слегка затянутой тонкой кожицей, которую может порвать любой ворвавшийся ветерок.

Что-то почувствовав, мать и дочь не позвали мужчин, а вышли к ним сами — обе в белом; у Анхен в руках была кукла, тоже в белом платье и венке.

Роберт только на мгновение прикрыл глаза и сейчас же встал, спуская с колен сына. Обида за семь лет ожидания слегка, холодком, тронула сердце.

Через час новенький ФВ-200 был уже в воздухе. Лей попросил своего друга весельчака Эрнста Удета немедленно доставить их под Кельн, где находилась красивая, протестантская церковь 17-го века, напоминающая Кельнский собор.

Маргарита не спросила, отчего он выбрал именно этот храм, а он не объяснил.

Только спустя много лет, вновь посетив это место, она нашла разгадку: могилу РОБЕРТА ЛЕЯ с датой рождения и смерти — 1922, сына Роберта от Елены Ганфштенгль, первую из потерь, с которой не примирилось его сердце.

В Харлахинг, новое поместье Гессов, они прилетели только 26 апреля и были встречены шутливым негодованием общества.

Дом напоминал александрийскую виллу старших Гессов, поскольку Рудольф все свои указания архитекторам свел к тому, что вручил им пачку фотографий дома, в котором родился, и попросил сделать «в том же роде».

И дом, и парк, и цветники очень понравились Маргарите, вызвали у нее ностальгические воспоминания. Гости чувствовали себя здесь просто замечательно: гуляли, купались, играли в теннис, загорали.

Мать отвела Маргариту в дальний уголок парка, где Эльза посадила любимые цветы Рудольфа — лиловые крокусы, точно такие, какие росли у них в александрийском саду. Несколько растений, по-особому укрытых, еще сохраняли свои цветки, и Маргарита улыбнулась им как трогательным друзьям из детства.

Мать и дочь улучили лишь минутку уединенья, и Грета, прижавшись щекой к щеке матери, шепнула: «Мы обвенчались, мама». Фрау Гесс перекрестилась. «Слава богу», — отвечал ее просветлевший взгляд.

— Ты поскорее скажи отцу и братьям, — попросила мать.

— Хорошо, — кивнула Маргарита. — Альфред обрадуется, а Рудольфу все равно.

— Не говори так. Мы воспитывали вас в искренней и глубокой вере. Это так легко не выветривается.

Маргарита не стала возражать, что «это» выветрилось отнюдь не легко.

— Непременно сама скажи Руди, — снова попросила мать. — Он сейчас… как бы это сказать… С ним что-то происходит.

«Не с ним одним», — опять не возразила Маргарита.

Она спросила о гостях, кто как проводит время, какие планы… Мать отвечала, что все приехали уставшими, предпочитают спокойный отдых.

— Не все, а Адольф, мама? — не удержалась Маргарита. — У него очередная депрессия, значит, все должны ходить с постными лицами.

Возвращаясь к дому, они увидели у бассейна почти все общество.

В стороне от большого бассейна находился малый — «лягушатник», тоже с подогревом, для Буца, когда подрастет. Сейчас в нем плескались и визжали старшие девочки Геббельсов — шестилетняя Хельга и четырехлетняя Хильда, вместе с Анхен. Генриху тоже очень хотелось в воду, но Кронци, старший сын Бормана, которого отец, единственного из детей, иногда позволял Герде брать в общество, сказал, что в «лягушатнике» нельзя плавать, и Генрих из вежливости остался с ним на берегу.

Геринги тоже привезли дочь. Эдда уже пробовала ходить, но отец считал, что рано — могут искривиться ноги, и девочку часто оставляли с пятимесячным Буцем, глядя на которого она забывала о своем возрасте и опять ползала.

Во «взрослом» бассейне тоже было весело. Удовольствие позволили себе все, за исключением Гитлера, который к воде даже не приближался, и Бормана, давно и откровенно копировавшего поведение вождя.

Маргарита едва успела шепнуть несколько слов Эльзе, когда к ним подсела мокрая Эмма Геринг и пожаловалась на Магду, которая смотрит на нее, «как удав».

— Что я ей сделала? Объясните мне, наконец, если я настолько тупа, что не понимаю!

— Магда вечно беременна, у Йозефа романы, а ты чересчур… победоносна, — ответила Эльза.

— Да я готова сделаться, как серая мышь, так мне ее жаль, бедняжку! Однако, по-моему, все не так безнадежно. — Эмма перешла на шепот. — Я из верного источника знаю, что фюрер на ее стороне.

— А что это дает Магде? — спросила Маргарита.

— Все! Кроме развода, конечно, который ей и не нужен. А нужен ей хороший совет: объявить Адольфу, что хочет развода с Йозефом. Дальше… я точно знаю, что произойдет.

— А Герман не преувеличивает влияния Адольфа? — заметила Маргарита.

— Это ты его преуменьшаешь, Гретль! Потому что сама имеешь над ним власть. Вот я готова спорить на что угодно, что если бы ты захотела, то заставила бы его надеть плавки и искупаться.

Маргарита пожала плечами. Ей было лень отвечать. Хотелось просто вытянуться в удобном кресле и… вернуться во вчерашний день.

…В церкви было так тихо… Свет из высоких окон падал, как золотой дождь в спальне Данаи… Пахло чем-то строгим и кружилась голова…

Голова закружилась и сейчас, едва она прикрыла глаза. Слова Эммы вокруг точно вальсировали:

— Тебе наплевать… Но сделай это для меня. Я уже поспорила. Я была уверена, что тебя уговорю. Я была так уверена, что поспорила на свое изумрудное колье. Гретль, ты слышишь меня?

— Слышу. — Маргарита глубоко вдохнула влажную свежесть вперемежку с новыми духами Эммы. — Для чего загонять Адольфа в воду?.. Ну, не хочет он.

— Хочет! Но не может пересилить себя! Он… не может того, что можешь… ты. Понимаешь? Самый сильный из мужчин слабее женщины!

— А пари — с Германом? На его же подарок? — Грета устало потянулась и, выпрямившись, с укором посмотрела на Эмму.

— Здесь все уже знают о пари. Кроме Адольфа и твоего брата, конечно, — энергично пояснила та. — Если ты откажешься, мы проиграем.

— Кто «мы», господи?!

— Женщины!

Маргарита посмотрела на Эльзу. Но хозяйка дома не могла запретить гостям устраивать себе маленькие «шалости», как выразилась Юнити.

Маргарита вдруг поняла, что произошло. Шутки шутками, а ведь это… заговор. И все в нем участвуют. С целью выставить Адольфа на посмешище?

Она снова посмотрела на Эльзу, уже серьезно-вопросительно. Эльза опустила глаза.

— Я подумаю, — кратко обещала Маргарита.

Через четверть часа Эльза зашла к ней в спальню и присела у окна.

— Однако, гадость какая, — заметила Маргарита.

— Эмми сама не предполагала, что шутка зайдет так далеко, — объяснила Эльза. — Она поспорила с мужем, а тот рассказал остальным. И вызвал ажиотаж. Теперь все в предвкушении.

— По общему мнению, я, конечно, соглашусь? А Роберт знает?

— Он сказал, что ты откажешься.

— А если рассказать Руди?

— Даже не представляю себе, что он сделает, — усмехнулась Эльза.

— Да перестреляет всех! Любопытно, что потом об этом прелестном вечере напишут историки!

Обе нервно рассмеялись. В спальню вошел Лей, в шортах, с полотенцем на шее. Посмотрев на них, тоже хмыкнул:

— Я рад, что вам весело, девочки. И человечество этой ночью может спать спокойно — вожди развлекаются. Смотри, что мы с Гретой привезли Рудольфу в подарок, — сказал он Эльзе. — Реставраторы из Академии едва успели очистить с них мышиный помет.

…Узкие темные конверты с золотыми оттисками герба Пруссии и истонченными, точно обгорелыми краями… Это были два десятка отлично сохранившихся писем короля Фридриха Великого, датированные 1773–1774 годами. «По всей Европе распродают наше национальное достояние на поганых аукционах», — жаловался Роберт, показывая коллекцию золотых монет времен Августа Сильного, которую он приобрел по случаю. Монеты тоже предназначались в подарок Рудольфу. Маргарита была отчасти против таких подарков, утверждая, что Рудольф все равно отдаст в Национальный музей, но Роберт был уверен, что письма Фридриха, по крайней мере, он себе оставит. Они едва было не заключили еще одно пари, призвав в свидетели Эльзу.

А она подумала, что Роберт, конечно, проиграет этот спор, но и Грета его не выиграет. Письма Фридриха Великого, кумира нации, были настоящим сокровищем, и Рудольф, по своей скромности, безусловно, не оставит их, как свою собственность. Но и в музей сам не отдаст. А кому же?

Эльза подумала, что если не Маргарита, то Роберт должен был догадываться. Но она ничего не сказала, только немного погодя попросила Лея сделать Рудольфу подарок без свидетелей. Как она и предполагала, муж сразу выставил монеты для всеобщего обозрения; о письмах же ни словом не обмолвился. Даже с ней.