Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжая слово о молитве, мы попытаемся схематически обрисовать одно из труднейших борений, которое встречает на своем пути православный подвижник при переходе от второго образа молитвы к третьему, а именно — борьбу с рассудочным воображением.
* * *
При внимательном самосозерцании человек обнаруживает психологическое свойство рассудочного мышления, которое можно определить как имманентную достоверность нашего мышления, или иначе выражаясь, как субъективную очевидность правильности наших умозаключений. Есть какая-то принудительность в доводах рассудка, в его доказательствах, и нужна великая культура и глубокий духовный опыт, чтобы обнаружить этот странный обман, а чтобы освободиться от власти его, необходима Божественная помощь.
Обнаружение этого обмана в известной мере возможно и на путях умозрительного исследования основных законов нашего мышления, т. е. закона тождества и закона достаточного основания.
Первый, т. е. закон тождества, есть статический момент нашего мышления; его неподвижная опорная точка, мертвая в своей неподвижности.
Второй момент нашего мышления — динамический — выражается законом «достаточного» основания. Многовековой опыт истории с большою убедительностью показал всю условность этого закона; суждение о достаточности основания всегда субъективно: что одному представляется достаточным, то для другого вовсе не является таковым. И если мы поглубже всмотримся, то увидим, что, в сущности, оно никогда не бывает совершенно достаточным.
Православный подвижник обнаруживает относительность нашего мышления иным образом, как и вообще все проблемы бытия решаются им на иных путях, и именно на путях веры и молитвы. Он верит не своему немощному рассудку, а Великому Богу. Он верит, что заповеди Христа — суть непогрешимое мерило, канон истины; что по самому существу своему они суть Божественная сила и сама вечная жизнь, и эта вера приводит его к непрерывному стоянию на суде Божием, единственно праведном. Всякое дело, всякое слово, всякое даже малейшее невыявленное внешне движение мысли или чувства — все поставляется на суд слова Христова.
Когда благодать Святого Духа входит в нас и становится действующею в нас внутреннею силою, тогда движения нашей души естественно приближаются к совершенству заповедей; когда же приходят часы богооставленности, богоудаленности, и Божественный свет сменяется тяжелым мраком восстания страстей, тогда все изменяется в нас, и великая брань развертывается в душе.
Многообразны духовные брани, но глубочайшая из них и тягчайшая — брань с гордостью. Гордость — противница Божественного закона. Извращая Божественный порядок бытия, она всюду вносит распад и смерть. Она проявляется и в плане плоти, но больше ей свойственно безумствовать в плане мысленном, духовном. Поставляя себя на первое место, она ведет борьбу за преобладание над всем, и в этой борьбе ее главным орудием является ум-рассудок (Ratio).
Рассудок, выступая со своими доводами, заповеди Христа, и среди них — «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7, 1), отвергает, как безумие. Он говорит, что способность суждения составляет отличительное достоинство человека, в этой способности заключено его превосходство над всем миром; благодаря ей он только и может господствовать.
Чтобы утвердить свой примат в бытии, он указывает на свои достижения, на свою культуру; он приводит множество доказательств, сильных своею самоочевидностью, показанных якобы в опыте исторической жизни, что ему, и только ему принадлежит право решения, право установления или констатации истины; он именует себя — регулирующим бытие разумом.
Безличный в законах своего функционирования, являющийся, по существу, лишь одним из выявлений жизни человеческой личности, одною из энергий личности, рассудок, в том случае, когда ему отводится первенствующее место в духовном бытии человека, последовательно доходит до того, что начинает уже бороться со своим источником, т. е. личным началом.
Восходя, как он мнит, до последних высот; нисходя, как ему кажется, до последних бездн, он стремится нащупать пределы бытия, чтобы всему дать собственное ему «определение», и не достигая этой цели своей, ниспадает в изнеможении и решает: «Бога нет!»
Потом, продолжая борьбу за преобладание, с дерзостью, а вместе и с тоскою, говорит:
«Если есть Бог, то как могу я согласиться, что этот Бог — не я?» (Это выражение принадлежит одному из тех, кто шел таким путем).
Не достигнув пределов бытия и приписав себе эту беспредельность, он восстает гордым восстанием и говорит:
«Я исследовал все и нигде не нашел большего себя, следовательно — я Бог».
И действительно, ум-рассудок, когда на нем и в нем сосредоточивается духовное бытие человека, царит и властвует в свойственной ему отвлеченной сфере настолько, что высшего себя не обретает, и потому кончает признанием в себе божественного начала.
Это последний предел рассудочного воображения и в то же время — последняя глубина падения и мрака.
* * *
Есть люди, которые идут навстречу указанным выше притязаниям рассудка и принимают их, как истину, но православный подвижник вступает с ними в борьбу. При этом борении обнаруживается вмешательство странных посторонних сил, брань с которыми принимает трагический характер и достигает чрезвычайного напряжения, и победный исход для подвижника возможен только через веру, побеждающую мир (1 Иоан. 5, 4). «Всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша».
Для решения этих вопросов монах не садится в удобное кресло кабинета, но в ночной тишине, далеко от мира, никем из людей неслышимый и невидимый, с великим плачем падает пред Богом с молитвою:
«Боже, милостив буди мне грешному», как мытарь, или как Петр:
«Господи, спаси меня» (Лк. 18, 13; Мф. 14, 30). Духом он зрит разверзшуюся пред ним бездну «кромешной тьмы», и потому молитва его горяча… Слово бессильно показать тайну этого видения и силу этой борьбы, которая может длиться годами, доколе не очистится человек от страстей, доколе не придет Божественный свет, который откроет неправду судов наших, который изведет душу на безмерные просторы истинной жизни.
* * *
Мы много беседовали со Старцем по этим вопросам; он говорил, что причина брани лежит не в рассудке как таковом, а в гордости нашего духа; от гордости усиливается действие воображения, а от смирения оно прекращается; гордость пыжится создать свой мир, а смирение воспринимает жизнь от Бога.
За долгие годы тяжелой борьбы блаженный Старец приобрел силу стоять умом в Боге, отвергая приходящие помыслы. В брани с врагами он перенес очень много страданий, но когда мы его узнали, о прошлом он говорил с великим миром души и в очень простых выражениях:
«Ум с умом борется… наш ум — с умом врага… Враг пал гордостью и воображением, туда же он и нас влечет… В этой брани нужно большое мужество… Господь оставляет своего раба побороться, а Сам смотрит на него, как смотрел на Великого Антония, когда тот боролся с бесами… Вы помните, конечно, как в Житии Святого Антония говорится, что служивший ему друг его отнес Преподобного в церковь селения; когда ночью Антоний пришел в чувства, то умолил своего друга отнести его обратно в гробище. Совершенно больной, он не мог стоять на ногах и молился лежа; по молитве он снова подвергся жестокому нападению бесов, и когда, терпя тяжкие болезни от них, возвел очи и увидел свет, то познал в нем пришествие Господа и сказал:
«Где же был Ты, милостивый Иисусе, когда враги уязвляли меня?» А Господь ему ответил:
«Я здесь был, Антоние, и смотрел на мужество твое». Так нам надо всегда помнить, что Господь видит нашу борьбу с врагом, и потому не устрашаться, хотя бы весь ад наступал на нас, но быть мужественным».
«Святые научились брани с врагом; они знали, что враги действуют обманом через помыслы, и потому всю жизнь не принимали помыслов, помысл сначала приходит по виду неплохой, но потом он оторвет ум от молитвы и дальше уже начнет запутывать, поэтому необходимо всякие помыслы отвергать, хотя бы и хорошие по виду, но иметь ум чистым в Боге… А если все придет помысл, то не надо смущаться, но крепко уповать на Бога и пребывать в молитве… Не должно смущаться, потому что враги радуются и нашему смущению… Молитесь, и помысл отойдет… Это путь Святых».
О гордости Старец говорил, что она не знает конца своим притязаниям. В его записках есть такая образная притча:
«Один охотник любил ходить в лес и в поле за добычею. Однажды долго восходил он на высокую гору, выслеживая зверя, и, утомившись, сел на большом камне отдохнуть. Увидав стаю птиц, перелетающих с одной высоты на другую, он стал думать: «Почему Бог не дал крыльев человеку, чтобы мог он летать?» В это время тем местом проходил смиренный отшельник, и, узнав мысли охотника, сказал ему: