Читать интересную книгу Сказки и легенды - Музеус Иоганн

Они отправились в путь и в назначенный час увидели человека, трудившегося над чурбаном, который тот старался распилить пополам. Они рассудили, что этот трудолюбивый человек действительно лучше использует в обеденный час зубья пилы, чем блюдолиз свои зубы за столом вельможи, и не сомневались, что нашли место, указанное герцогиней для закладки нового города. Тогда они провели плугом борозду вокруг этой части поля и наметили линию городской стены.

На вопрос, для чего этот человек предназначает распиленные куски дерева, он ответил: «Праха», — что на богемском наречии означает — порог. Поэтому Либуша назвала новый город, знаменитую столицу Богемии на реке Молдове[96], Праха, или Прага.

Впоследствии в точности сбылось предсказание Пржемысла относительно его потомства. Супруга стала матерью трех сыновей, из коих двое умерли в малолетстве, а третий вырос, и от него произошел цветущий королевский род, блиставший на богемском троне несколько столетий.

Оруженосцы Роланда

ыцарь Роланд[97], как всему свету известно, доблестно сражался во славу своего дяди Карла Великого[98] и совершал бессмертные подвиги, воспетые музыкантами и поэтами, пока в долине Ронсеваль, у подножия Пиренеев, предатель Ганелон не только лишил его победы над сарацинами, но и отнял у него жизнь. Не помогло герою и то, что он убил Енакиева сына — великана Ферракуту, дерзкого сирийца, потомка Голиафа[99]. Теперь он лежал, сраженный ятаганами неверных, от которых на этот раз не мог защитить его верный меч Дюрандаль, ибо рыцарь завершал уже свой путь героя и находился в конце его. Покинутый всем миром, лежал он, тяжело раненный, среди множества трупов, мучимый жгучей жаждой. В этом беспомощном состоянии собрал он последние силы и трижды протрубил в свой чудесный рог, давая условный знак Карлу, что настал его последний час.

Король в то время стоял лагерем в восьми милях от места боя, но он все же услышал звук чудесного рога и, тотчас же встав из-за стола, — к великой досаде блюдолизов, уже чуявших запах паштета, только что разложенного по тарелкам, — приказал войску немедленно выступить в поход и поспешить на помощь племяннику; но было уже слишком поздно, ибо Роланд так сильно затрубил, что золотой рог треснул, из горла воина хлынула кровь и он испустил дух. Сарацины же, радуясь победе, дали своему военачальнику почетное имя Малек-аль-Насар, что значит «победоносный царь».

В сумятице боя, в то время, как храбрый Роланд бросился в гущу вражеского войска, его щитоносцы и оруженосцы оказались отрезанными от героя и потеряли его из виду. Теперь, когда герой пал, остатки войска франков, большая часть которого была изрублена неприятелем, рассеявшись, искали спасения в бегстве, — только троим из всех благодаря быстроте ног удалось избежать смерти или рабских цепей.

Три товарища по несчастью бежали без оглядки далеко в горы, в дикую неприступную местность, спасаясь от смерти, которая, казалось им, гналась за ними по пятам. Истомленные жаждой и зноем, они присели отдохнуть под тенистым дубом и, отдышавшись немного, стали совещаться, что им делать дальше. Андиол, меченосец, первый нарушил пифагорейское молчание[100], соблюдавшееся во время бегства тремя товарищами из страха перед сарацинами.

— Что вы скажете, братья, — спросил он, — как нам добраться до своих и по какой дороге идти, чтобы не попасть в руки неверных? Попытаемся, что ли, пробраться через эти дикие горы. Думается, по ту сторону их живут франки; они, наверное, проводят нас в лагерь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Твое предложение можно бы считать разумным, приятель, — возразил щитоносец Амарин, — будь у нас орлиные крылья, чтобы перелететь через эту гряду крутых скал. Но обессиленным ногам нашим, из которых лишения и солнечный зной высушили все соки, не взобраться на эти горные вершины, отделяющие нас от франков. Давайте-ка поищем прежде всего источник, чтобы утолить жажду и наполнить тыквенные фляжки, да постреляем на ужин дичи, чтобы подкрепиться, — вот тогда и перемахнем через скалы, как легконогие серны, тогда и отыщем дорогу в лагерь Карла.

Саррон, третий оруженосец, надевавший обычно Роланду шпоры, покачал головой и сказал:

— Для желудка, друг, твой совет недурен, но оба ваши предложения опасны для наших голов. Уж не ждете ли вы, что Карл скажет нам спасибо, если мы вернемся без нашего доброго господина и доверенного нам драгоценного снаряжения? Если мы падем на колени у ковра перед его троном и скажем: «Герой Роланд пал!» — то он воскликнет: «Какая горестная весть! Но где его добрый меч Дюрандаль?» Что ты ответишь, Андиол? Или спросит: «Оруженосец, а где его блестящий стальной щит?» А ты что на это скажешь, Амарин? Или — золотые шпоры, которые когда-то сам пожаловал нашему господину, посвящая в рыцари? Да я онемею от стыда!

— Ты правильно рассуждаешь, — согласился Андиол, — твой ум ясен, как Роландов щит, проницателен, тонок и остер, как его меч. Нет, не пойдем мы в лагерь франков. Чего доброго, Карл разгневается и заставит нас вступить в орден тощих братьев[101].

Пока они так совещались, наступила ночь, полная страхов. Туман затянул окрестность; ни единой звездочки в небе, ни малейшего ветерка. В безбрежной пустыне царила мертвая тишина, лишь изредка где-то стонала ночная птица. Трое беглецов растянулись на траве под дубом в надежде сном заглушить мучительный голод, вызванный строгим постом долгого дня. Но желудок — свирепый кредитор и неохотно откладывает срок уплаты по займу на двадцать четыре часа. Усталость валила приятелей с ног, но голод не давал уснуть, хотя они и потуже затянули животы перевязью, за неимением ремней. От раздражения и тоски они снова принялись болтать и вдруг увидели сквозь кусты далекий огонек, который приняли сначала за свечение селитровых и сернистых испарений. Но предполагаемый блуждающий огонек в продолжение некоторого времени не менял ни положения, ни цвета, и они решили разузнать, что там такое.

Покинув свой приют под дубом и преодолевая препятствия, то спотыкаясь в темноте о камни, то задевая головой сучья деревьев, они вышли наконец на открытую площадку перед совершенно отвесной скалой, где, к великой радости, увидели над огнем на треножнике весело булькающий горшок; в этот миг пламя вспыхнуло и осветило вход в пещеру, замкнутый прочной дверью и увитый плющом. Андиол подошел к двери и постучал, полагая, что обитатель пещеры какой-нибудь набожный, гостеприимный отшельник, но услышал оттуда женский голос:

— Кто там? Кто стучится в мой дом?

— Приюти нас, добрая женщина, — сказал Андиол. — Три заблудших странника стоят у твоего порога, изнемогая от голода и жажды.

— Потерпите, — ответил голос изнутри, — пока я приберу дом и приготовлюсь к приему гостей.

Стоявший перед дверью услышал внутри такой шум, будто все в доме чистили и приводили в порядок. Он подождал, сколько позволило ему терпение, но, видя, что приготовлениям хозяйки не видно конца, постучал еще раз, на этот раз уже грубовато, по-солдатски, и потребовал, чтобы она впустила его с товарищами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тот же голос ответил:

— Полегче, я слышу. Дайте хоть чепец надеть, а потом показаться гостям. Пока же раздуйте огонь, чтобы горшок хорошенько кипел, да не вздумайте лакомиться моим бульоном.

Саррон, всегда любивший совать нос в горшки на кухне рыцаря Роланда, и здесь из естественной склонности взял на себя обязанность поддерживать огонь, исследовав предварительно содержимое горшка, причем сделал открытие не из приятных. Когда он поднял крышку и пошарил по дну вилкой, то подцепил колючего ежа, вид коего настолько испортил ему аппетит, что желудок отказался от всех своих неистовых требований. Но он ничего не сказал товарищам, чтобы не отравить им удовольствия, когда рагу из ежа будет подано на стол под видом лакомого блюда. Амарин задремал от усталости и успел выспаться, пока обитательница пещеры заканчивала свой туалет. Проснувшись, он присоединился к Андиолу, который яростно спорил с владелицей грота, требуя допуска в пещеру. Наконец, когда все было приведено в порядок, оказалось, что, к несчастью, затерялся ключ от двери, и старуха, опрокинув к тому же второпях лампу, не могла найти его в темноте.