— Ты иллюзия?
Лотар попробовал улыбнуться… Но она дико завизжала и забилась в самый дальний угол своего убежища. Лотар стал серьезным. Помолчав немного, он деловито спросил:
— Что не так?
Девушка следила теперь за ним более спокойно.
— Не делай вот так…
— Как именно?
— Губами.
— Нельзя улыбаться?
— Да.
Сколько же нужно было причинить зла этой жизни, чтобы научить ее кричать при виде улыбки?!
— Они улыбались, когда делали тебе больно?
Она не ответила, закрыла лицо грязными руками с переломанными пальцами. Потом подняла взгляд на Лотара.
— Ты иллюзия, потому что заставляешь меня вспоминать то, что было.
— Если не хочешь, не вспоминай. Я не хочу тебя мучить.
Она протянула руки к лицу Лотара. Не достала. Медленно подползла, протянула обе руки и осторожно, кончиками пальцев провела по его щекам.
— Ты не белый?
Сначала Лотар не понял. Потом рассмеялся, вспомнил, что нельзя улыбаться, сразу стал серьезным и тогда понял, что смех не пугает ее.
— Это краска. Она скрывает меня от врагов.
— Я тоже хочу такую… — Внезапно она стала спокойной, отрешенной, ускользающей из реальности, какой Лотар и застал ее. — Вернее, хотела. Теперь я умираю.
Лотар взял ее за руку, которую она забыла опустить, она не вырывалась.
— Я могу вывести тебя отсюда.
— Нет, я умираю. — Она помолчала, опустила голову и произнесла уже шепотом: — Если у меня есть душа, я умру сегодня. А если нет, я буду жить вечно, и это очень грустно.
— Если мы выйдем отсюда, тебя можно будет вылечить.
Она качнула головой.
— От желания умереть не лечат.
На том конце оставленного Лотаром следа произошло что-то, означавшее: они не сбились, они по-прежнему отчетливо видят, где и как он шел. Впрочем, это было уже не на том конце. Это было уже очень близко. Времени оставалось все меньше.
— Вообще-то лечат. Как тебя зовут?
— Ве… Вели… илирия. Да, так звали когда-то ту, которая жила во мне.
— А сейчас у тебя нет имени, Велирия?
Она не ответила. Лотар не без колебания проник в ее сознание, понимая, что этим он может разрушить возникшее доверие. Но ничего не произошло. Она снова не ощущала, что происходило в ней, и это ее не интересовало. Снова весь объем ее сознания представлял сожженную пустыню, без единого признака жизни. Пожалуй, она в самом деле умирала. Лотар и не знал, что возможно такое полное, такое исключительное сознание.
Это можно было объяснить только одним — колдовским экспериментом, который провел не очень искусный, но самоуверенный маг, который, конечно, потерпел поражение. Лотар задохнулся от жалости, когда понял, что произошло.
Его преследователи ликовали. Они приближались. И их было много. Конечно, если бы Лотар хотел, он мог выйти на них, обнажив Гвинед. Но за ними, на том конце невидимого, легко изгибающегося, как веревка, луча стоял Атольф, и Лотар знал, что даже с посохом Гурама он не сможет противостоять ему…
Посох. Лотар провел по его твердой, теплой поверхности рукой. Да, так и есть, посох излучал в пространство мягкую, показавшуюся Лотару золотистой, энергию, следы которой читались не хуже, чем капли крови на каменных плитах пола.
Лотар сосредоточился, нашел на теле посоха место, откуда это излучение струилось, и приказал ему остановиться. Казалось, посох этого и ждал. Он стал немым, как простая деревяшка. Даже волны энергии, которые Лотар почувствовал в этом инструменте в спальне Атольфа, казалось, ушли навсегда в неведомые пространства.
Пока Лотар разговаривал с Велирией, за его спиной собралось множество полупрозрачных, пульсирующих шаров, вытекших из посоха. Некоторые из них еще не вписались в мировое вещество, и их можно было двигать. Лотар вытянул вперед руки, заставил их излучать силовое поле, которым Сухмет учил его открывать замки и запоры, нашел дюжины две этих шаров и заставил их направиться к самому большому вентиляционному отверстию в потолке. Время от времени один из шаров вдруг останавливался и как бы твердел на глазах. Это значило, что он не будет больше подвижным, пока не растает.
Цепочка выстроилась довольно убедительная. Лотар усмехнулся. Оказалось, излучением своих ладоней он умеет двигать легкие магические тела. Это было приятное открытие.
А теперь нужно было спрятаться. Лотар подошел к решетке, за которой располагалась соседняя камера-ниша. В углу ее лежал рассыпавшийся скелет, череп откатился в сторону на несколько футов. Вероятно, его перекатили крысы. Эта ниша была слишком голой, и самое главное, отсюда слишком давно выветрились следы пребывания живого человека. Здесь не за что было спрятаться. Лотар вернулся к Велирии.
Прутья решетки были такими толстыми, что Лотар даже пожалел кузнецов, которые их делали. Ни согнуть, ни вынуть их из камня было невозможно. По всей видимости, их вмуровывали в стену, когда сажали заключенного, — навечно.
Лотар собрался и медленно, едва ощутимо смял себе голову, грудную клетку, потом живот. Он не трансмутировал по-настоящему, иначе на теле остались бы крупные капли слизи из отмерших клеток, а они оставляли очень сильный, резкий запах. Этого следовало избежать. Поэтому он просто трансформировался, не изменив состава своих органов.
Внезапно из коридора донесся грохот множества шагов. Зазвенело железо. Это были преследователи.
Лотару оставалось протиснуть сквозь прутья бедра, а это была кропотливая работа. Он приказал себе не волноваться и стал менять форму таза. Грохот стал громче — к сожалению, преследователи почти не обращали внимания на другие камеры, а шли уверенно и быстро. Вот они миновали место, где Лотар погасил два факела, обманув старого тюремщика, вот прошли поворот, грохот стад оглушительным…
Наконец он очутился в камере. Он заполз за Велирию и лег на кучу соломы, которая служила ей постелью. Несколько засаленных тряпок издавали такой удушливый запах, что на мгновение Лотар перестал даже слышать, что творилось в коридоре. А когда он справился с приступом тошноты, дверь в камеру уже открывалась.
Лотар поспешил сделаться как можно более плоским, стараясь врасти в камень, стать невидимым. И едва успел накидать на себя тряпок, как голова первого стражника просунулась в камеру. Все-таки он успел.
— Никого нет, господин.
Дверь рывком распахнулась, и сразу стало шумно. Атмосфера злого, потного порыва, ужаса, смешанного с желанием рубить, убивать и крушить, стала невыносимой.
— Ищите его. Он где-то здесь. Отсюда нет выхода.
— Господин, но здесь негде спрятаться. Господин? Значит, здесь Гильом, брат князя Веза, владелец замка Ожерелье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});