Читать интересную книгу Все новые сказки - Нил Гейман

— И сегодня, когда мы вспоминаем ее короткую, но прекрасную жизнь, помните, что скорбь родится из любви. Скорбь — это печальная радость.

Сара недоумевала, почему священник не сказал ни слова о действительно важном: что ее дочь часами могла играть с картонкой от туалетной бумаги, которая становилась для нее видеокамерой. Что в младенчестве, когда у нее были колики, она успокаивалась только под песни из Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band[38]. Почему он не сказал тем, кто пришел сюда, что ее дочь недавно научилась делать сальто и легко находила в ночном небе Большую Медведицу?

— Господи Иисусе, прими дитя Свое в Твои объятия, да воссядет оно с ангелами и упокоится с миром.

Тут Сара вскинула голову.

«Не твое дитя, — подумала она. — А мое».

Десять минут спустя все закончилось. Она окаменела и не шевельнулась до тех пор, пока остальные не сели по машинам и не уехали с кладбища. Но Эйб был рядом. Он выполнил то единственное, о чем она просила его перед похоронами. Она почувствовала, что он обнял ее, а его губы шепнули у самого уха:

— Ты еще…

— Да, — ответила она, и он исчез.

Она подошла к гробу, вульгарно украшенному цветами. Осенними цветами — точно такими же, какие были в ее свадебном букете. Она заставила себя посмотреть на свою дочь, с виду ничуть не изменившуюся, и подумала, что в этом тоже кроется горькая ирония.

— Здравствуй, дочка, — тихо сказала Сара и подсунула сине-зеленую собачку ей под руку. Затем раскрыла объемную сумку, которую взяла с собой в церковь.

Ей хотелось быть последней, кто увидит ее, прежде чем гроб закроют. Она хотела последней увидеть дочь, точно так же, как семь лет назад она была первой, кто ее увидел.

Сара достала из сумки пухлую книгу с разлохмаченными листами, такую потрепанную, что корешок заломился, а некоторые страницы отклеились и были просто всунуты между другими.

— В большой зеленой комнате, — начала читать Сара, — был камин, и красный воздушный шарик, и картина с нарисованной…

Сара запнулась. В этом месте дочка всегда подсказывала:

— Коровой, прыгнувшей выше луны.

Но теперь ей пришлось самой говорить за дочь. И тем не менее она дошла до самого конца, читая наизусть каждый раз, когда слезы застили строчки и буквы расплывались.

— Доброй ночи, звездочки, солнце, ветерок, — прошептала Сара. — Доброй ночи, помните: я не одинок. — Она резко вздохнула и провела пальцем по губам дочери. — Доброй ночи, — повторила она.

В столовой Эйб оглядывал блюда со всякими булочками, фаршированными яйцами, разнообразной домашней кулинарией — словно изобилие еды могло сгладить неловкость, ведь никто не знал, что сказать. Он держал доверху наполненную тарелку, которую кто-то ему сунул, но не съел ни кусочка. Время от времени кто-то из друзей или родственников подходил с очередной банальностью: «Ну как ты? Держишься? Время лечит…» После таких слов хотелось поставить тарелку и двинуть добросердечному советчику по морде. И бить до тех пор, пока не разобьет руки в кровь, ведь тогда ему стало бы больно, и эта боль была бы более понятна, чем та, что поселилась у него в груди. И никто не говорил вслух того, что на самом деле думал, искоса поглядывая на Эйба с пластиковой тарелкой в руке, в плохо сидящем черном костюме: «Какое счастье, что это случилось не со мной».

— Простите.

Эйб обернулся и увидел незнакомую женщину средних лет с сеткой морщинок вокруг глаз. Ему сразу пришло в голову, что в молодости она много смеялась. «Должно быть, одна из приятельниц Фелисити», — подумал он. В руках у нее была коробка с луковицами нарциссов.

— Примите мои соболезнования, — сказала она и протянула коробку.

Он поставил пластиковую тарелку на соседний стул и взял нарциссы.

— Посадите их сейчас, — посоветовала дама, — и весной, когда они взойдут, вспомните о ней.

Она коснулась его руки и ушла, а Эйб остался со своей жалкой надеждой.

Сара познакомилась с Эйбом вскоре после того, как приехала в Лос-Анджелес. Подруги пригласили ее в сигарный клуб — жутко эксклюзивный. Чтобы попасть туда, нужно было войти в офисное здание и назвать пароль. Только тогда портье должен был провести вас к потайному лифту, в котором поднимались на крышу, где и находился сам клуб. Там ее приятельницы продемонстрировали Саре сигарный ящик Мэла Гибсона, очевидно, надеясь таким образом развеять ее тоску по родному восточному побережью. Это был один из тех темных клубов, где актеры, считающие себя музыкантами, берут в руки гитару и присоединяются к группе. Именно в таком месте Сара острее всего чувствовала, как ненавидит этот город и свою новую работу и как ей хочется домой.

Они сели у барной стойки рядом с симпатичным парнем с черными как смоль волосами и обаятельной улыбкой, от которой у Сары закружилась голова. Ее подруги заказали по «Космо» и наперебой кинулись заигрывать с незнакомцем. Из их беседы Сара узнала, что он барабанщик и зовут его Эйб. Потом, когда одна из приятельниц, вернувшись из туалета, воскликнула: «Видали, сколько тут звезд?!» — Эйб наклонился к Саре и пригласил ее танцевать.

На пустом танцполе под джазовую запись они плавно покачивались, словно облачко дыма.

— Почему ты пригласил меня? — прямо спросила Сара.

Он обнимал ее за талию и тут чуть притянул к себе.

— Потому что когда твоя подруга сказала: «Сколько тут звезд!» — ты единственная во всем этом чертовом клубе посмотрела на небо.

Через три месяца они переехали в Массачусетс. Через шесть — поженились. И не было конца шутливым тостам в честь Авараама и Сарры, которым суждено стать прародителями народов. Но, как и библейским тезкам, им долго пришлось ждать появления ребенка. В их случае — восемь лет. Достаточно долго, Сара уже начала отчаиваться. Но не слишком долго, чтобы смириться. Она была вне себя от счастья, когда поняла, что беременна. И ей в голову не приходило, что это не конец мучений, а только начало.

По пути из церкви Сара попросила Эйба установиться у продуктового магазина.

— В доме пусто, — сказала она, хотя он и сам знал, что это так — во всех смыслах.

Оба были не в состоянии подумать о том, что он в костюме и галстуке, она — на каблуках и с нитью жемчуга и что в час дня среди полок с продуктами они смотрятся странно. Они проходили по рядам, складывая в тележку такие обыденные товары: яйца, хлеб, молоко, сыр — все то, что покупает любая семья. В секции сухих завтраков Эйб машинально потянулся за любимыми хлопьями дочери — «Berry Kix», но спохватился и, пытаясь поспешно исправить ошибку, взял соседнюю коробку с какой-то дрянью из отрубей, похожей на солому, которую он все равно есть не станет.

Они подошли к своей любимой кассирше, которая никогда не ругала дочку, когда та бралась ей помогать: вместе с ней подносила к сканеру банки с супом и пакеты с замороженным горошком. Увидев, Эйба и Сару девушка заулыбалась.

— Ничего себе! — сказала она, оглядывая их, и подмигнула. — Только не говорите, что поход в супермаркет — самое интересное, что можно придумать, когда улучишь минутку без ребенка…

Эйб и Сара онемели. Кассирша ничего не знала! Да и откуда ей знать? Она подумала — точно так же, как подумал бы любой другой, что они оставили дочку дома с няней, что девочка в тысячный раз смотрит «Дневники принцессы» или стучит по кастрюлям, изображая барабанщика.

Когда Эйб подписывал чек, девушка достала из-под стойки леденец.

— Синие — ее любимые, верно? Передавайте ей привет.

— Хорошо, — сказал Эйб, сжимая леденец так, что палочка согнулась. — Передам.

Он вышел вслед за Сарой, толкавшей тележку, на улицу, залитую солнцем — таким ярким, что глаза слезились. Сара обернулась и молча посмотрела на него.

— Что? — хрипло спросил Эйб. — Что я сделал не так?

Три дня спустя Сара проснулась, натянула свой любимый свитер и вдруг заметила, что рукава стали на добрых три дюйма короче. «Наверняка Эйб неправильно постирал», — раздраженно подумала Сара, доставая другой свитер — и тут же убедилась, что и этот ей мал. С минуту она разглядывала себя в зеркале, а потом решительно подвернула рукава — так будет незаметно, что они коротки.

Позже, когда разгружала посудомоечную машину, она старательно «не заметила» того, что впервые в жизни смогла поставить посуду на верхние полки шкафчиков, не вставая на табуретку и не прося помощи Эйба.

В последний день положенного отпуска Эйб вспоминал, как сидел с дочкой в больнице. На окнах были нарисованы морские звезды, и пока они ждали врача, Сара читала какой-то журнал рубежа веков, который валялся в приемной, а они с дочкой играли в «Вижу-вижу». За последние семь лет Эйб дошел до такого мастерства, что мог уже играть, почти не включая голову. К тому же, поскольку дочка почти всегда по ходу действия меняла то, что загадала, игра все равно теряла логичность. Он отгадал надпись «Выход», ручку на двери туалета, крайнюю правую морскую звезду, и постепенно начал раздражаться: когда же придет врач и избавит его от этой игры.