I I
Еще мы мальчиками были.Еще нас лычки занимали.Еще махорка не курили.Еще как моль не умирали.Но слухом чутким, духом чистымШаги судьбы нам слышны были,И в сердце грозные горнистыТо замирали, то трубили.Какой же ныне глухотоюНам уши время заложило?Над нашей каменной землеюСудьба лицо свое склонила,Как в пленке из агар-агараВсе беспорядочно теснятся.Недолго в тонкой пленке шараКишенье будет продолжаться.А в сердце, мысли, ум и знаньеТы детям передал напрасно:Удел их — смертное страданье,Одно лишь мужество прекрасно:По Откровенью Иоанна,Над нами ангел встал разящий,И кровью станут океаны,И сушу огнь пожрет палящий.И средь дымящейся пустыниРодится скудный род уродов –Что нужно делать — делай ныне,Наследник тысячи народов:Когда замрет людей сознанье.Их предназначенная мука,Повсюду будет мирозданьеЧернеть без мысли и без звука.
* * *
Стало зло и добро — вес сказка.Добродетели и порок.Только есть, что рана и ласкаИ безбожно короткий срок.Может, жизнь прожита и недаром,Может, сам не заметив меж дел,От кого-то отвел я ударыИ кого-то где-то согрел.И когда я под влажною кожейСтану куклою восковой,На меня немного похожей,Но не думающей, не живой, –Если жизнь на что-то годится,Если чем-то была хороша, –Прежде чем совсем испариться.Воспарит моя к Богу душа.К судии, сотворенному нами,Чтобы он меня похвалил.А за тех, что ушиб я локтями,По-отцовски меня простил.
* * *
Все, что было, мы знаем,Да теперь все не так,За ушедшим трамваемЯ бегу как дурак.Тяжек воздух для старца,Непрозрачна вода.Никуда не податься –Ни туда, ни сюда.Я в ненужных остатках.Как мой письменный стол.В моих стоптанных тапкахМои потомок ушел.
* * *
Острова есть над серым морем,Черный лес, где ни троп, ни дому,Где ушел неведомым створомЧей-то след по безлюдью морскому.Я срывал, опаленный югом,Виноградные в дымке кисти,Мне прибои за полярным кругомНес неведомой пальмы листья.Пилось виски, гремели громы,Загорались сполохов очи,И по мне комендор незнакомыйВел огонь ненастною ночью.Я бродил по каменным тундрам,Поднимался в волшебные замки,Мелочь долларов лондонским утромНаменявши в приличном банке.Уходил за тибетским топазом –Никому мой уход не в потерю:Только Дэзи с завязанным глазом,Топнув в палубу, скажет: верю!
1987
Е.Г. Эткинд О книге И.М. Дьяконова
«МОЛОДОСТЬ В ГИМНАСТЕРКЕ» МОЕГО СОВРЕМЕННИКА
Глава из книги ЕФИМА ЭТКИНДА «Барселонская проза» [сканирована по:]
.. Эткинд Е.Г. Записки незаговорщика. Барселонская проза. СПб., 2001, с. 471–475.
Какие прошли надо мною
Великие полчища бурь!
Их тучи вставали стеною,
Недолгую жрали лазурь…
Эти стихи Игорь Михайлович Дьяконов написал в 1960 году; в сорок пять лет он уже подводил итоги своей бурной жизни. Стихи опубликованы приложением к его «Книге воспоминаний», доведенной до 1945 года; тогда ему едва исполнилось тридцать. Еще не было тех трех десятков книг по древней истории и афроазиатским языкам, которые снискали их автору мировую известность; еще не было замечательных поэтических переводов ассирийского эпоса о Гилъ-гамеше и библейских поэм — «Песни песней» царя Соломона и «Экклесиаста», которые позволили нам, русским, по-новому прочесть и клинопись, и Библию, и оценить неведомые прежде свойства русского свободного стиха; еще не было книги «Пути истории» — она появится полвека спустя, в 1994 году, и по-новому представит путь человечества — от питекантропа до подступов к XX веку («…здесь я предложил новую периодизацию исторического процесса, опирающуюся не только на изменения в характере производства и социальных отношений, но и на изменения в мотивации социальной деятельности — в области социальной психологии»). Вспоминая о военной юности много лет спустя, автор скажет: «Еще мы мальчиками были, . Еще нас лычки занимали, . Еще махорку не курили, . Еще ремнями щеголяли…» У последней строки был вариант: «Еще как моль не умирали». Еще все было впереди. Сегодня, в 1995 году, «Книга воспоминаний» — книга о детстве и молодости поколения, родившегося в годы Первой мировой войны, — вышла в свет, и читатель может вместе с автором узреть эти «великие полчища бурь» и подивиться тому сколько испытаний выпало на долю поколения. 1915 год, когда родился И. М. Дьяконов, — удивительный в нашей культуре; вероятно, именно в этот год кончился Серебряный век. Тогда одновременно появились поэмы Блока «Соловьиный сад», Маяковского — «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник», «Марбург» Пастернака, «Не жалею, не зову, не плачу» Есенина, «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…» Мандельштама…
Игорь Дьяконов провел детство в Норвегии (его отец, Михаил Алексеевич, работал в торгпредстве), позднее жил и учился в Ленинграде, где один за другим обрушивались удары: голод и террор двадцатых годов, убийство Кирова и террор, снова террор конца тридцатых, война и трехлетняя блокада родного города. Снова, снова, снова — гибель близких, собратьев, учителей. Арест и расстрел отца. Гибель на фронте младшего брата. К «Воспоминаниям» приложены не только стихи — лирический дневник за полстолетия (1935–1987), — но и ошеломляющий даже многоопытных читателей «Синодик»: это, как пишет автор, «поминание тех, кто назван в моей книге, кого я знал лично или через друзей и которые умерли не своей смертью». В этот список входят ученые-востоковеды, писатели, поэты, переводчики (отец был крупным переводчиком — прежде всего с норвежского, — ему мы обязаны, например, романом Сигрид Унсет «Кристин, дочь Лавранса»), студенты, аспиранты, профессора, учителя, юристы. Из них 86 умерли в лагерях или расстреляны («погибли от геноцида»), 30 — «были репрессированы, но выжили», 28 — «погибли от голода в блокаду», 12 — «погибли на фронте». Более ста пятидесяти трагических смертей — в жизни тридцатилетнего молодого человека, начинавшего научный и творческий путь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});