– Может, мне еще и в постель с тобой лечь? – сузила глаза Аурэлиэль.
Я покорно замолчал. Когда в ход идут дамские аргументы, на конструктивной беседе автоматически можно ставить крест.
– Ладно, пошли, – заговорила Аурэлиэль. – Его Величество Гастон пожелал встретиться с тобой. Я обещала тебя привести.
– Я популярен, – согласился я, наблюдая за выходящими прихожанами.
Сам пока держусь в стороне – люди почему–то нервничают, когда в толпе появляется кто–то вроде меня.
Собор наконец опустел. Я двинулся к выходу вслед за эльфийкой, но тут послышалось тихое лязганье и шорох рясы. Меня окликнули:
– Остановись, тварь. Тебе еще рано покидать сии стены.
Знакомый голос. Я повернулся и смерил взглядом низко надвинутый монашеский капюшон. Лица по–прежнему не видно.
– Фра Томмазо… – испуганно сглотнула Аурэлиэль, прячась за меня.
На нее Торквемада даже не взглянул. Лишь коротко бросил:
– Можешь идти, девица. На сегодня твои обязанности закончены.
Аурэлиэль молча сделала реверанс, коротко коснулась моего плеча – на сей раз без брезгливости! – и торопливо выскользнула за дверь.
Ее можно понять. Когда великий инквизитор приказывает прыгать, ты даже не спрашиваешь, на какую высоту. Ты просто прыгаешь, без раздумий.
– Следуй за мной, тварь, – поманил костлявым пальцем Торквемада.
– Куда? – для порядка уточнил я.
– В исповедальню.
Ясненько. Меня в очередной раз будут допрашивать. Надеюсь, на этот раз обойдется без анкетирования.
– Господь ненавидит грех, а не грешника, – сурово молвил Торквемада, шагая по мозаичному полу собора. Судя по шлепающим звукам, обуви на нем нет – босые ступни. – Даже если грешник – нечистая тварь. Конечно, я бы предпочел решить это более быстрым способом…
– Костром?
– Да. К сожалению, сжигать тебя мне пока что не позволено. Его Святейшество порой проявляет излишнее мягкосердечие. Но я не теряю надежды переубедить его в отношении тебя.
– Ну спасибо вам, падре.
– Да не за что.
Мы вошли в исповедальню. Блин, я еще ни разу в жизни не исповедовался по всем правилам, как положено. Кардинала дю Шевуа формалистом не назовешь, он правилами частенько пренебрегает.
Торквемада уселся на жесткий стул и холодно произнес:
– На колени.
Я послушно опустился и спросил, оглядываясь по сторонам:
– А тут разве не должно быть какой–нибудь перегородки или чего–нибудь наподобие?
– Обычно да, ты прав. Грешник исповедуется не перед священником, но перед Тем Единственным, кто вправе даровать прощение. Богом Всевышним.
– А священник тогда для чего?
– Священник – только свидетель исповеди, и не более того. Он может быть слабым в вере, может быть хулителем и еретиком, может быть законченным мерзавцем – в данном случае это не имеет никакого значения, ибо не священник отпускает грехи, но Бог через посредство человека. Перегородка помогает грешнику ощутить, что обращается он не к человеку, а к Богу. А также помогает грешнику остаться неузнанным. Хотя это не имеет особого значения – ни один священник не нарушит тайны исповеди. За такое преступление следует немедленное отлучение от Церкви.
– А если я, скажем, признаюсь, что кого–нибудь убил? Разве священник не обязан настуча… доложить куда следует?
– Нет. Он обязан хранить молчание даже если ты признаешься, что являешься Антихристом… кстати, в нашем случае это довольно близко к правде. Тайна исповеди не может быть нарушена ни при каких обстоятельствах.
– Совсем–совсем ни при каких?
– Ну… одно исключение есть… – неохотно произнес Торквемада. – Если кающийся признается в каком–то действительно вопиющем грехе, священник может испросить у папы разрешения нарушить тайну. Только папа вправе даровать такое разрешение – больше никто.
– Ладно, общую суть я уловил. И где эта перегородка?
– У нас особый случай. Ты не человек. Ты нечистая тварь. Во время исповеди я буду смотреть тебе в глаза и искать ложь. Что же касается меня, то я… я тоже не просто священник. Я вообще не священник – я простой монах ордена святого Доминика.
– И еще великий инквизитор.
– Да, и это тоже. И именно поэтому тебя исповедую я, а не кто–либо другой. Если я замечу Тьму в твоем сердце, ты больше никогда отсюда не выйдешь. А теперь положи руку на Библию.
– Какую именно руку? – подвигал в воздухе шестью ладонями я.
– Любую, – скрипнул зубами Торквемада.
Я положил руку на переплет из телячьей кожи и… резко ее отдернул.
– Ай! Она жжется!
– Что–о–о–о?!! – привстал Торквемада, резко вскидывая левую ладонь.
– Шучу, – торопливо исправился я, кладя руку обратно. – Шутка. Просто шутка. Видите, все нормально, все в порядке.
– Я ненавижу шутки.
– Понял, виноват, больше не буду.
Торквемада крайне неохотно уселся обратно. Пристально уставился на меня и процедил:
– У тебя слишком много зубов…
Тут с ним не поспоришь, зубов у меня много. Не знаю, сколько именно, как–то ни разу не приходило в голову пересчитать. Но много. Может, штук сто.
Хотя он вряд ли имеет в виду зубы в буквальном смысле.
– Ну и что мне сейчас делать? – осторожно спросил я.
– Исповедоваться. Рассказать мне обо всех своих грехах.
– Блин, тут даже не знаешь, с чего начать…
– С самого начала. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай, ничего не скрывая. Понял?
– Угу. Начинайте, падре.
– Отвечай, тварь, имеешь ли твердую веру в слово Божие и учение Святой Церкви?
– Да… думаю, да.
– Не страдаешь ли от нападения на твою душу частых сомнений в истинах святой веры?
– В частых – не страдаю. Но иногда сомнения, конечно, приходят…
– Не допустил ли когда сомнения и неверия в Промысел Божий?
– Бывают моменты… – неохотно признался я. – Вот недавно был один случай, когда сильно засомневался…
– Не страдаешь ли бесчувствием и окаменением сердца в деле веры?
– Да нет, не думаю. Хотя и не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Не был ли когда безбожником или не сочувствовал ли пагубному учению безбожников?
– Нет, точно не был.
– Не сочувствовал ли ты когда еретическим лжеучениям?
– Не сочувствовал. Я про них ничего и не знаю.
– Не подвергался ли когда отчаянию в своем спасении по случаю каких–либо тяжких грехов, тобой соделанных?
– Подвергался… Я вообще очень сомневаюсь, что у демона есть шансы на спасение…
– Я тоже. Но ты должен прикладывать к этому все усилия. Не страдаешь ли ты духом уныния?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});