Читать интересную книгу Альма - Сергей Ченнык

ПЕРВАЯ АТАКА ФРАНЦУЗОВ

«…Около полудня на левом фланге нашем раздались первые выстрелы…».

Ф.И. Приходкин, во время Альминского сражения поручик Минского пехотного полка.

Когда мы говорим «атака», то первое, что приходит в голову — это несущаяся (часто без всякого подобия строя) толпа пехотинцев с перекошенными ртами, орущая дикими голосами «Ура!» (или что-нибудь в этом роде) и тыкающая штыками во всё и во всех подряд. Обязательный антураж мизансцены: рвущиеся снаряды (ядра, гранаты, ракеты) и очаровательные герои-командиры (желательно с обнаженными саблями и в белоснежно-белых перчатках) впереди. Разочарую. Применительно к войне, атака — это совсем другое.

Когда мы говорим: первая атака французов, не будем подразумевать под этим подъем батальонов 2-й пехотной дивизии на плато по тропе у крутого морского берега. Это пока еще даже не сражение. Это только выдвижение, и всё еще можно остановить. Напоминаю: время «Ч» еще не наступило. Ускорение развития событий началось после 11 часов. К этому времени у союзников в действии была не только 2-я пехотная дивизия, батальоны которой уже три часа топтались у Альмы. Начали движение подразделения 1-й пехотной дивизии Канробера и 3-й дивизии принца Наполеона. Корабельные пушки громили бескрайнюю крымскую степь.

Никуда не спешили лишь англичане.

МЕНШИКОВ НА ПОЗИЦИИ ТАРУТИНСКОГО ЕГЕРСКОГО ПОЛКА

После 11 часов князь Меншиков, в сопровождении штаба прибывший на левую оконечность позиции, по-прежнему находится неподалеку Тарутинского полка, сосредоточенно наблюдая за движением Боске, солдаты которого «врассыпную» карабкаются по склонам.{372} И даже скоро начавшийся артиллерийский обстрел не раздражает князя больше, чем находящийся неподалеку Кирьяков.

Союзный флот поддерживает продвижение 2-й дивизии. Английский рисунок второй пол. XIX в.  Капитан  2-го  ранга  (Capitaiпe  de  Frigate)  Луи Пьер Алексис Потуа. Во время сражения на Альме командир фрегата «Caton». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.

Сам Василий Яковлевич вообще не разделяет волнений и не видит достойных причин для излишней суеты. Вспомним, когда Панаев отправляется к Кирьякову и застает генерала за «сытным завтраком». Здесь же командир 2-й бригады 17-й пехотной дивизии генерал-майор Гогинов.

Кирьяков удивленно смотрит на запыхавшегося адъютанта и не может понять причины его волнения. В самом деле: тарутинские егеря на позициях по гребню плато, стрелки и московцы вдоль берега Альмы в виноградниках. Даже резервисты держат строй на своей, пусть и совершенно неудачно выбранной позиции.

Как результат, в словах Кирьякова (возможно, излишне усугубленных Панаевым) звучит плохо скрываемое раздражение. А тут еще появился тот самый злосчастный призрачный ящик, якобы заполненный чумными, готовыми броситься в разные стороны, оставляя после себя зараженные болезнью роты, батальоны и полки. Правда, бред, вопиющий идиотизм войны? Но почитайте первоисточники: там об этом говорят всерьез.

Меншиков, до которого уже дошли слухи об этом ящике, всё понявший и откровенно раздраженный информацией Панаева о Кирьякове, которого он и так с трудом переносит, собирает всю свою свиту и держит путь к начальнику 17-й дивизии. Благо, почти рядом.

Спокойствие главнокомандующего сменяется нескрываемым раздражением, источник которого — не наступающие неприятели, а собственный командующий левым флангом. И он не выдерживает.

Панаев: «Вдруг вижу, бросил трубу, спросил лошадь и поскакал по направлению к левому флангу, проворчав как бы про себя: «посмотреть, что там наделал Кирьяков!».{373}

За князем сорвалась вся свитская кавалькада. Компания «на войну» собралась большая, набиралось едва ли не на кавалерийский эскадрон. Лица почти те же: «…Кишинский, Сколков, Веригин, Грейг, Жолобов, Вунш, Комовский, Грот, Томилович, князь Владимир Александрович Меншиков, несколько казачьих юнкеров (Хомутов в их числе), человек 17 казаков, балаклавский грек и 4 крымских татарина, а сзади всех казаки с заводными[44] нашими лошадьми».{374}

Кирьяков констатирует просто и обыденно: «Около 11 часов на левый фланг прибыл его светлость князь Александр Сергеевич Меншиков; сказавши мне, что нас обходят слева,

Его светлость поехал в направлении к морю и вскоре туда же потребовал Московский, а потом и Минский полки с легкими батареями № 4 и №5 17-й артиллерийской бригады».{375}

Послали за минцами и московцами: «…видя обходные колонны, тянувшиеся вдоль морского берега, и желая усилить левый фланг…»,{376} князь отправил Виктора Михайловича Веригина привести к батальону Раковича остальные три батальона Минского пехотного полка, приказав для этого вызвать полк из главного резерва вместе с легкой №5 батареей 17-й артиллерийской бригады.{377}

Бой разгорался. От реки уже доносились нарастающие звуки начавшейся перестрелки, когда на позиции 1-го батальона Тарутинского егерского полка главнокомандующий встретился с командиром 17-й пехотной дивизии генералом Кирьяковым.

Незадолго до этого Кирьяков встретил подходившие 1-й и 2-й батальоны московцев. Увидев солдат, хотя и бодрящихся, но смертельно уставших и голодных, он дал пехотинцам время отдохнуть. Батальоны остановились. Встретив Меншикова, Василий Яковлевич попросил командующего дать им хотя бы час на отдых после трудного марша. Князь категорически отказал в такой, по его мнению, роскоши: «Для них это ничто!», намекая на тот запал, с которым Московский полк прошел перед русскими войсками, выходя на позицию. Кирьяков, улучив момент, вновь подъехал к московцам и извинился перед солдатами.{378} Думаю, что и это стало известно Меншикову, а тот, как известно, не прощал никому выставления себя в дурном свете. Особенно тем, кого считал глупее себя.

Разобравшись с московцами, Кирьяков поехал с адъютантами к трем батальонам Минского пехотного полка, находившимся в 1500 м от его импровизированного наблюдательного пункта.

Теперь даже Василию Яковлевичу становится понятно, что сражение началось. Оставив Тарутинский полк, он направился к командиру Минского полка. Поприветствовав Приходкина, Кирьяков приказал двигаться на левый фланг, «…отделив один батальон в помощь 2-му батальону…, а остальные два батальона присоединить к Московскому полку. Минский полк тронулся из резерва всеми тремя батальонами, а потом разделился и пошел по двум направлениям: 1-й и 3-й батальоны направились к левому флангу Московского полка, а 4-й батальон — к своему 2-му батальону в Улук-кульскую долину…».{379}

Легкая №5 батарея 17-й артиллерийской бригады, вызванная из главного резерва, обогнав Минский полк, подошла к флангу 4-го батальона Московского полка, оставив интервал, в который вошел 1-й батальон Минского полка. 3-й батальон стал левее батареи. Орудия этой батареи произвели первые артиллерийские выстрелы в Альминском сражении.

Сам же командир дивизии, не дожидаясь, пока полк дойдет до позиции, вернулся к Меншикову.

ПОЧТИ ПО ТОЛСТОМУ: «…ДА ЗАБЫЛИ ПРО ОВРАГИ»

Меншикова беспокоили удобные для подъема лощины, на которые он указал командующему флангом. В ответ Кирьяков показал князю на 2-й батальон Московского пехотного полка, находившийся к тому времени по приказу командующего у ближнего к ним, как казалось, вероятного подъема неприятеля и заверил, что сможет удержать позицию. Трудно сказать, о чем думал Меншиков в эту минуту, внезапно повернувшись к Кирьякову с вопросом: «А кто у вас у подъема?».{380}

Начальник 17-й дивизии, не чувствуя беды, совершенно спокойно ответил: «Ракович». И тут происходит невообразимое: услышав эти слова, Меншиков неожиданно для всех срывается с места и мчится к дальнему подъему — тому самому, по дну которого проходит вполне проходимая дорога.

К своему ужасу, князь видит меньше чем в полукилометре приближающиеся группы французских пехотинцев бригады Отамара — и никакого Раковича. Там нет вообще никого! Он с верным Панаевым единственные, кто защищает от поднимающихся неприятелей прибрежные высоты. А для этого их двух сабель явно не хватит.

Вот тут, кажется, зарыта одна из многочисленных собак Альминского сражения. Что же тогда так взорвало князя, когда он услышал столь, кажется, четкий ответ Кирьякова? Все просто: Меншиков понял, что Кирьяков даже не понимает, о каком подъеме идет речь и, естественно, никакие его указания о перекрытии пехотой подъемов не выполнены. Князь спрашивает генерала о подъеме, идущем от Альмы, по которому французы могут поднять артиллерию и который, он надеется, прикрыт. Кирьяков уверенно отвечает о подъеме в тылу русской позиции, где действительно стоит 2-й батальон Минского пехотного полка подполковника Раковича, правда, уже отходящий из-под огня корабельной артиллерии.