Читать интересную книгу Каратель - Иван Тропов

Я стоял на крыше еще минут двадцать, боясь шелохнуться, боясь разрушить карточный домик домыслов, боясь спугнуть надежду…

Когда я спустился вниз, я уже знал, что надо делать. И даже видеокамеры на заборе не пугали меня.

По дороге обратно я завернул в Можайск.

Нарезки для Дианы я мог бы найти и в мелких кафешках вдоль трассы, но мне нужны были не только нарезки. Мне нужна была одежда. И на этот раз я точно знал, что мне нужно.

Я провозился два часа. Пришлось обойти все крупные магазины, пока нашел что-то хоть отдаленно похожее на то, что мне было нужно.

Еще через час я сворачивал с шоссе на заброшенную дорогу, ведущую к вымершим деревенькам и старому поместью.

Теперь я точно знал – завтра.

Все решится завтра.

Если те ребята еще в Смоленске… Только бы они были там! Но это от меня не зависит…

А все остальное я сделаю. Все, что от меня зависит.

Если что-то меня и смущало, так это заноза в тренировках с Дианой. Тот финт… То, на чем он основан. Что-то невнятное на самом краю сознания, что не давало мне до конца быть уверенным в своих силах… Будто в стене моей защиты, собранной из тяжелых валунов один картонный. Поддельный. И вылетит от малейшего тычка, открыв брешь. А я не знаю какой…

Я почти подъехал к воротам с фальшивым предупреждением, когда боль в руке, утихшая было, кольнула опять. А через секунду приступ накатил с такой силой, что я чуть не взвыл. Бросил руль, стискивая левой рукой больное место, и только потом затормозил.

Стиснув зубы, я мял пальцами то место, где гнездилась боль, в глубине под перепонкой между большим пальцем и указательным… Только жалящие иглы не спешили пропадать. Колючая боль пульсировала, вонзалась в руку с каждым ударом сердца.

Я перестал массировать руку – так только больнее.

Я до предела задрал реостат обогревателя и положил руку на его дыхальца. Жаркий воздух припекал руку, но зато боль начала отступать. Да, отступала. Но так медленно, господи, так медленно…

Я не сразу понял, что мне не нравится в виде моей руки. Я растопыривал пальцы, чтобы они все прогревались, пропекались жаркими струями, быстрее отгоняя боль… И мне казалось, что я растопыриваю все пальцы. Но глаза говорили другое. Указательный палец скашивался к среднему, упирался в него. И как я ни пытался его отвести, растопырить влево, он упрямо скашивался вправо, лип к среднему. Норовил забиться под него.

И только теперь я почувствовал, сквозь жар на коже и затухающий танец игл внутри, что та странная пустота и слабость, раньше бывшая только за большим пальцем, теперь расширилась.

Мне потребовалось совсем немного, чтобы понять, в чем дело: палец не отводился влево и с трудом поднимался. Не до конца. Вообще едва разгибался.

Боль затихала, но я бы променял ту пустоту, что осталась в руке после приступа на самую жгучую боль.

Жаркий страх окатил меня. Страх и обида.

Нет, только не теперь! Не так быстро! Не теперь, когда я понял, как могу вытащить Старика! Только не теперь!

Мне нужен всего день. Всего один день. Завтра вечером – пусть, но только не сегодня, только не сейчас…

Я прислушивался к тому, что творилось в руке, зная, что у меня не будет завтрашнего дня. Потому что началось. Потому что эта пустота и слабость расползется на средний палец, на безымянный, на мизинец. На запястье, локоть, плечо и грудь. На грудинные мышцы, растягивающие ребра, заставляющие легкие втягивать свежий воздух. На сердце…

Я выключил мотор, чтобы вибрация не мешала.

Я сидел в тишине, боясь почувствовать, как за указательным пальцем слабеют остальные, запястье…

Не знаю, сколько я так сидел. Только вдруг я понял, что все еще жив, сердце все еще билось, грудь исправно качала воздух.

Жив и все еще чувствую тело. И плечо, и локоть, и запястье, и даже пальцы – и мизинец, и безымянный, и средний. Чувствую их так же, как обычно. Жив и могу двигаться, как та черная точка скользит по белесому морю облаков.

Какую-то секунду я думал, что это самолет. Но облака слишком низко, а точка скользила слишком быстро. Гораздо ниже облаков, гораздо, и никакого звука…

Я перестал шевелить пальцами. Я забыл про руку. Я замер, глядя на птицу. Птицу, летевшую на север. Птицу, летевшую именно оттуда, куда я собирался въехать.

А я-то был уверен, что она отвадила отсюда все живое… Был уверен, что здесь на несколько верст ни людей, ни животных, ни птиц. Ничего крупнее сверчков и червяков.

Я распахнул дверцу и выскочил из машины, не отрывая глаз от черной точки. Я уже мог различить черный абрис птицы на фоне белесых облаков. Крупная. И мощные крылья быстро толкали ее вперед.

Она не кружила, не виляла, не присматривалась к тому, что вокруг нее. Неслась по прямой. Вдоль дороги, но не параллельно, забирая чуть к востоку. Уверенно. Целенаправленно.

Прошла надо мной метрах в тридцати, я услышал удары крыльев. Теперь не просто темный абрис на фоне неба, а в самом деле черная. Блестяще-черная как…

А, дьявол!

Я бросился в машину, рванул бардачок и выгреб карты. Нашел ту, на которую ловил Катьку. Карту Гоша, с двумя отметками. Одна на месте больницы и морга – пристройка, которой больше нет. Вторая – гнездо той чертовой жабы, которая достала меня, тварь…

Я уже видел, что получится, но все же нащупал в бардачке маркер. Чтобы уж наверняка.

Сердце колотилось в груди, отдаваясь в висках.

Другую карту, не разворачивая, как линейку, одним концом сгиба приложил к дому Дианы и повернул так, как летела птица. Повел маркером, оставляя кровавую линию, пока не уперся…

Ну да. Все точно.

Несколько минут я сидел, глядя на карту, но не видя ее. С глаз словно пелена упала. Разрозненные кусочки, которые занозами сидели в голове, раздражая, теперь…

Мог бы и раньше догадаться, идиот!

Гош бы сразу догадался. Или Виктор…

Я завел мотор и стал разворачиваться. Обратно к трассе.

Уже смеркалось, когда я остановился перед черной «ауди», уткнувшейся задницей в каменную арку. Я заглушил мотор и выбрался из машины.

Здесь было тихо, но не так, как у дома Дианы. Тихо, но не мертво. Ветер шевелил ветви, где-то далеко рассерженно каркала ворона.

Я прошел под арку, пошел по скрипящей дорожке к дому, внимательно оглядываясь вокруг.

Козырек над крыльцом. Конек крыши, скаты. Ближайшие деревья, крупные кусты… Ничего.

А вот дверь была приоткрыта. Я постоял на крыльце, держась за ручку – заходить не хотелось. Но ведь дверь была закрыта, когда я уезжал в прошлый раз. Это я точно помню. А дверь тяжелая. Не от ветра она приоткрылась. Не случайно…

Я вдохнул и шагнул внутрь.

Снаружи было сумрачно, здесь было темно. И пахло… Я убеждал себя, что кровью пахнуть не может, неделя прошла, за это время любая кровь засохнет, став неотличимой от грязи. Но ничего не мог с собой поделать. Я чувствовал застоявшийся запах крови.

Я посвистел.

Медленно пошел по коридору, останавливаясь и снова посвистывая. Прислушиваясь, не раздастся ли легкий дробный стук, спешащий навстречу…

Но внутри было тихо. С легким разочарованием – и облегчением, что оставляю позади этот тяжелый запах, – я толкнул дверь, ведущую во внутренний дворик с огненно-багряными пятнами девичьего винограда, и не успел сойти со ступеней, как сверху скользнула тень и что-то навалилось на плечо. Я вдруг очутился посреди маленького вихря. Над ухом хлопали крылья, окатывая холодным ветром и мириадами крошечных брызг, плечо почти до боли сжали две маленькие, но цепкие лапы, и оглушительное карканье:

– Кар-рина! Кар-рина! Кар-рина!

Крик бил прямо в ухо, и даже рукой не прикроешься. Я только морщился и терпел.

Наконец тишина.

Я потихоньку повернул голову. О черт…

Клюв был прямо перед глазами – огромный, тяжелый. Таким не то что глаз выклевать, висок пробить ничего не стоит. Он был точно таким, как во сне. Крупный, иссиня-черный, с блестящими черными бусинами глаз.

– Кар-рина! – снова гаркнул ворон.

– Это я понял, а дальше? Карина – и все?

Ворон переступил на моем плече, пощелкал клювом, выдохнул, совсем как охрипший докладчик, прочищая горло, и, придвинувшись, заорал в самое ухо.

– Дир-рана! Дир-рана! Пе-та! Пе-та! Ка-хот-хих… – старался выговорить он, но запутался и сошел на что-то хриплое и неразборчивое. – Ка-хот-хих… – попытался снова, но опять сорвался на какое-то хриплое ворчание.

Он дернул головой, затоптался на плече, защелкал клювом, зло и раздраженно, и наконец-то проорал звонко, длинно и четко:

– Ка-хот-тик-ки!!! Ка-хот-тик-ки! Ка-хот-тик-ки!

Я не выдержал и рассмеялся:

– И столько стараний, чтобы мне рассказать про охотников и про то, что Диана попала в беду?

– Дир-рана! Дир-рана! – закивала птица, узнав слово. – Пе-та! Пе-та! Ка-хот-ких-ки! Ка-хот-хих-ки. Ка-хот-тик… Ких… Кар-р-рина!!! – вдруг рявкнул ворон так, что в ухе зазвенело.

– Ну тихо, тихо, не заводись… – зашептал я. Потихоньку заводя левую руку назад и вбок, поднимая к плечу и с опаской косясь на птицу. Клюв маячил над самым виском. И такой клюв, что пробьет висок в один удар. Что уж про глаз говорить…