Читать интересную книгу Партизан - Константин Калбазов

А сейчас Шестаков решил все же разобраться с батареей, и причин тому имелось несколько. Это была одна из батарей, ведущих огонь по нашим позициям. Сократить количество гаубиц у противника – просто святое дело. Диверсантам нужна была практика в выполнении заданий подобного рода. И наконец, ничто не может так поднять настроение и боевой дух, как блистательно проведенная операция в самом начале рейда.

Что же до недовольства контрразведчика… А нет Шестакову дела до этого поручика. Понятно, что его приставили присматривать за группой и ее командиром. Но вопрос о том, быть при штабе армии разведгруппе или не быть, уже решен. Это Шестаков знал абсолютно точно, поскольку видел, как загорелись глазки генерала Ломновского, да и Брусилов тоже бил копытом.

Прапорщик успел узнать много интересного, пока терся при штабе. Например, то простое обстоятельство, что Брусилов и впрямь замечательный командующий, привыкший просчитывать свои операции до мельчайших деталей. Вместе с тем он быстро ориентировался в изменчивой обстановке и был способен буквально на ходу перекраивать свои действия, причем делал это мастерски.

В блистательной операции 1914 года его армия неоднократно отличалась. Во многом именно благодаря решительным и вместе с тем продуманным действиям Брусилова, его умелому руководству войсками русская армия вышла к Карпатам. Вот только никто из высшего командования не оценил по достоинству его заслуг, и вся слава досталась генералу Рузскому. И это задело Брусилова за живое.

Был у него свой пунктик. Тщеславие. Нет, жажда славы вовсе не застила ему взор. Но он хотел, чтобы его деяния оценивались по достоинству, и не терпел, когда им пренебрегали. А еще ему хотелось любви и уважения подчиненных. Смешно сказать, но он недолюбливал и даже ревновал своего командира дивизии, генерал-майора Корнилова.

Лавра Георгиевича отличала беспримерная отвага, он никогда не чурался передовой, а при случае так и поднять в атаку солдат. Разумеется, это не могло найти одобрения в глазах командующего. Дивизия Корнилова неизменно несла самые большие потери, но при этом солдаты едва не боготворили своего командира. Алексею Алексеевичу было решительно непонятно, как подобное возможно. Ну и еще данное обстоятельство изрядно портило ему кровь.

И тут благодаря так своевременно доставленным сведениям у него появился шанс выделиться. Стоит этим сведениям подтвердиться… Даже если его никто не послушает и германцы добьются успеха, он все равно останется в выигрыше, поскольку будет единственным, кто сумеет предложить реальный выход из сложной ситуации, и не его вина, что у него недостанет полномочий, чтобы предотвратить катастрофу. А прорыв австрияками фронта при существующих реалиях очень даже может обернуться катастрофой. Уж в этом-то он отдавал себе отчет…

Шестаков понимал, что он уже выиграл. Единственная закавыка была в том, чтобы эти сведения оказались правдивыми. Однако если другие имели сомнения по данному поводу, то прапорщик ни секунды не сомневался. Он знал это точно. Поскольку лично слышал беседу двух генералов. Остальное – мелочи. Чем бы ни обернулось это наступление, лично он и его план действий останутся в выигрыше. Потому что теперь у него была поддержка даже не начальника штаба армии, а самого командующего.

Что же до контрразведки, то она его мало заботила. Нельзя не отдать должное ее начальнику ротмистру Рогозину, весьма оперативно успевшему раскопать на Шестакова достаточно много материалов. Правда, ему было известно только об участии прапорщика в революционных кружках, членстве в партии эсеров-максималистов. Также он обладал ничем не подтвержденными сведениями о причастности Шестакова к боевой организации партии. Однако ничего порочащего его после роспуска партии Рогозину обнаружить не удалось.

Так что пусть контрразведка присматривает за ним. Он совсем не против. Хотя бы потому, что даже не помышляет о предательстве. Наоборот, он готов действовать решительно и приложить максимум усилий для выполнения поставленной задачи.

Кстати, поручик, кажется, вполне вменяемый человек, с таким вполне можно иметь дело. Опять же не чванлив и готов вносить посильный вклад в общее дело. К примеру, без лишних разговоров взвалил на себя клетку с голубями и заботу об этих пернатых. А ведь еще и собственную поклажу несет. Впрочем, клетка, хотя имеет большие габариты, но, будучи плетенной из высохших прутьев ивы, намного легче, чем поклажа бойцов Шестакова.

Какие голуби? Почтовые. Вот так все тут заковыристо. Признаться, Шейранов даже не подозревал, насколько здесь развита голубиная почта. И не только в России, а во всем мире. Телеграф все же имеется далеко не повсеместно.

Разумеется, не могли не использовать такое средство связи и военные. Причем, несмотря на наличие телеграфа и телефона, в том числе и полевых, в армии содержали огромные голубятни, занимались селекцией и тренировкой этих птиц. Мало того, в частях имелись даже передвижные голубятни, были разработаны и систематизированы методические рекомендации.

Так, к примеру, передвижная голубиная станция могла начинать работу на новом месте уже через четверо суток. Правда, в этом случае радиус действия такой почты не превышал полусотни километров. Конечно, это несколько ограничивало связь, но, с другой стороны, для связи штабов корпусов и даже дивизий со штабом армии вполне достаточно. Опять же голубиная связь была крайним средством. К тому же голуби на новом месте уже не один месяц, так что вполне способны доставлять послания на три сотни километров, а отдельные особи и на гораздо большие расстояния…

В группе Шестакова голуби появились совершенно случайно. Как бы им ни интересовалась контрразведка, задачу все же ставила именно разведка в лице начальника отдела капитана Рудакова. Впрочем, начальник штаба также отметился. Когда с постановкой задачи было все решено, прапорщик посетовал, что нет портативной радиостанции. Сведения придется передавать путем перехода линии фронта, что само по себе сопряжено с большой опасностью. А ведь есть еще и такое понятие, как своевременность передачи информации.

Тогда-то Рудаков и вспомнил о голубях. Мол, если разведчики смогут утащить с собой клетку с птицами, то связь, хоть и односторонняя, вполне возможна. К тому же подобный метод передачи сведений намного безопаснее и быстрее. Нет, конечно, голубь – это не радиостанция, и тем не менее Шестаков тут же ухватился за предложение капитана мертвой хваткой. Да, связь односторонняя, да, неудобная, но это хоть что-то.

* * *

– Ну что там еще, Клаус? – с явным недовольством поинтересовался офицер, восседающий на гнедой лошади.

– Австрияки, господин гауптман, у этих обозных неумех колесо повозки отвалилось. Перегородили мост, так что не объехать, – доложил фельдфебель.

– Проклятье. И как долго это продлится? – глядя на копошащихся вокруг повозки австрийских солдат, поинтересовался германский офицер.

– Разрешите выяснить, господи гауптман? – отозвался Клаус.

– Не надо. Я сам разузнаю. Прикажите пока проверить упряжь и объявите привал.

– Слушаюсь, господин гауптман.

Офицер пришпорил свою лошадь и направился к мосту, до которого оставалось не более сотни метров. Речушка была совсем небольшой, и мост довольно узким. О том, чтобы разъехаться двум повозкам, не могло быть и речи. А уж в условиях, когда посредине моста оказалась поломанная повозка, и подавно.

Гауптман посмотрел на берег речушки в обе стороны. Нда. Предгорья Карпат сказывались на условиях местности. Берега обрывистые, и объезда с бродом в пределах видимости не наблюдалось. Правда, была видна слабо накатанная дорога, но куда она вела, решительно непонятно. Может, к удобному броду, имеющемуся за возвышенностью, где делало поворот и русло. А может, к какой-нибудь крестьянской ферме, или, как их тут называли, хутору.

Впрочем, стоит ли думать об объезде. В конце концов, установка отвалившегося колеса займет меньше времени, чем даже самый незначительный объезд. Пусть в его батарее находятся легкие полевые пушки, все же пушинками их никак не назовешь, и на дороге с ними управляться намного проще. Да и вообще сворачивать с пути из-за каких-то австрияков. Больно много им чести.

– Кто у вас старший? – остановившись в самом начале моста, поинтересовался офицер у суетящихся возле повозки солдат.

Один из них, одетый в нательную рубаху, высокий, светловолосый, с правильными чертами лица, распрямился и довольно нахально окинул взглядом германского офицера. Как видно, вызывающий тон гауптмана ему совсем не понравился. Германец хотел было осадить австрийца, но в этот момент унтер, посмотревший на подъехавшего взглядом, присущим ветеранам, хлебнувшим лиха, протянул молодому человеку китель со знаками различия старшего лейтенанта.

– Спасибо, Пауль. Старший лейтенант фон Хайек, десятый полк Восьмого армейского корпуса. С кем имею честь? – набросив на плечи китель, очень недружелюбно ответил австриец.