заботилась о том, что первые месяцы на мне не было ни одного свободного места. Я был весь избит, предан и сломлен. Ее это совсем не волновало. Почему же я должен обращать внимание на ее проблемы?
– У меня есть хоть маленький шанс заслужить твое прощение? – с мольбой в голосе спрашивала она, но я не намеривался отвечать. Мне это не требовалось.
Так и прошел весь день. Она пыталась заговорить со мной на всевозможные темы, а я читал книгу по мировому хозяйству – единственное, что удалось здесь достать. Добиться снятия наручников мне удалось только на утро, когда смотрители выгоняли всех на завтрак. Это был первый завтрак за последние полгода, когда я не остался сидеть в тени и пошел с остальными. Как бы сильно я не ненавидел эту девчонку, я не был извергом. Я прекрасно понимал, стоит ей оказаться в толпе мужчин, которые сидят здесь уже не первое десятилетие без женской ласки, ей просто не выжить. Я не знал, что делать с ее присутствием дальше, как решить это проблему и добиться ее освобождения. На это потребуется время, а пока я должен был оказать ей хоть какую-то защиту.
– Вау, вы посмотрите какой подарок нам закинули власти, – как и ожидалось, хищники начали скапливаться вокруг нее, не давая проходу. От финального броска их отделял лишь мой грозный вид, нависающий над ней.
– Тебе лучше оставить свои грязные мысли при себе, иначе этим вечером ты не досчитаешься зубов, – ядовито выплюнул я, на нападку одного из заключенных.
– Как же так, Афер? С друзьями нужно делиться, – осуждающе произнес второй.
– Ты мне не друг, – все больше людей скапливалось вокруг нас, было понятно, что драки уже не избежать. Я один против толпы разъяренных псов. Не первый раз, прорвемся.
– А вот обижать людей не надо, Афер, можешь плохо кончить, – все вокруг рассмеялись на его угрозу, одобрительно кивая.
– Пошли нахрен с нашей дороги! – прорычал я, пряча хрупкое тело девчонки за свою спину.
– Грубо, очень грубо, – с усмешкой пролепетал один, замахиваясь кулаком. Но я был уже готов и отразил удар, укладывая того на лопатки.
Я не имел права на поражения, теперь чувствовал ответственность не только за себя, но и за ту, что предала меня. Как иронично. За один последовали и остальных, с разных сторон были нападки, и я уже едва справлялся, как вдруг заметил, с какой ловкостью и силой Инга выключает остальных. Она содрала лысого мужчину, что пытался душить меня со спину, и врезала так, что тот пошатнулся. Я даже на долю секунды отвлекся, восхищаясь зрелищем как маленькая девочка укладывает бугаев в два раза больше нее самой.
Думаю, мы бы даже могли одержать победу, если бы не пожаловали смотрители с дубинками, разогнав все по комнатам.
– Завтрака сегодня для вас не будет, наслаждайтесь собственной кровью, – раздраженно бросил один из них, запирая камеры.
– Ты очень изменился, – прошептала черноволосая, когда мы остались одни за решеткой. Я лишь горько усмехнулся на ее слова.
– В чем же именно я изменился? – с иронией спросил, замечая кровоподтеки на собственном лице. Не мешало бы обработать, но все здесь уже давно привыкли жить в полной антисанитарии. Сепсис был любимым другом заключенных, поэтому я просто смахнул капли, что текли с виска и вернул свой взгляд на девчонку.
– Во всем. Ты стал очень сильным, подстригся, накачался, огрубел и зачерствел, – констатировала она факты, словно я сам этого не знал.
– Твоими стараниями, – кивнул я, вспомнил я, что сейчас время моей тренировки.
Пока Инга лепетала нелепые извинения и оправдания, я упал на пол, встав в планку. Не было секундомера, поэтому я просто продолжал стоять пока не прочитаю несколько глав. Затем отжимания, подтягивания, все, что я мог позволить себя в работе с собственным весом, бой с тенью, бой со стеной. Все мои усилия были брошены на игнорирование соседки. Мне удавалось, пока она не произнесла свой самый масштабный бред.
– Я же знаю, что все еще не безразлична тебе, – выкрикнула она, когда не смогла добиться моей реакции на предыдущие фразы.
– Ты смешна, – наконец, ответил я, устав от потока слов.
– Я же видела, как ты меня там защищал, – смотрела она с надеждой.
– Не быть мудаком и кого-то любить не одно и тоже, – доходчиво объяснил я.
Глава 23.
Впервые за год я спала спокойно, без мучительных сновидений, без истерик, без таблеток. На утро показалось, что я ожила. Тело наполнилось новой энергией, а жизнь приобрела смысл. Пусть Клаус пока отрицает свои чувства. Пусть пока он меня ненавидит. Пусть пока он обижен. Пусть пока он груб и черств. Но я смогла получить ответ на вопрос – есть ли у меня шанс. В его глазах всего на миг мелькнула моя единственная надежда. Я знала, что он хоть на секунду, но задумался. Значит, все было не потеряно.
Я вымолю у него прощение любой ценой, заставлю снова и снова ко мне прикасаться, пока он не сойдет с ума точно так же, как и я. Я верну себе тот его взгляд, которым он смотрел на меня в роковое Рождество. Эти мысли придавали мне сил, воскрешали. Впервые за долгое время я приняла полноценный душ, собрала в тугую косу волосы, надела оранжевый костюм и стала тенью Клауса.
Я отслеживала каждое его движение, стараясь не отставать. Я отжималась рядом с ним, стала тоже пропускать завтраки, когда он устал опекать меня. Я не брезговала влезть вместе с ним в драку, зря что ли столько лет выступала на ринге. Я смотрела в зеркало и не узнавала саму себя. Глаза снова приобрели вес, немного мышц вернулось, а поверх шрамов от былых порезов расстелилась дорожка из ярких синяков.
– Нахрена ты это сделала? – спросил одним утром Клаус, когда я вместе с ним подтягивалась.
– О чем конкретно ты? – я много чего совершила за последнее время.
– О твоих шрамах, – он бросил взгляд на мои руки и тут же отвернулся, мгновенно возвращая себе маску безразличия. Но меня было уже не обмануть.
– Сначала это помогало остановить панические атаки, но потом и это перестало действовать, – если я и могла заслужить доверие Клауса, то только правдой. Он больше не простит мне ни одной лжи.
Он ничего не ответил, словно и не спрашивал. После этого разговора, мужчина еще более старательно избегал меня, словно испугался собственных чувств. Но я продолжала стелиться перед ним, падать в ноги лишь бы заметил. Кричала, била, лишь бы проявил хоть какую-то эмоцию.